ближе! Чтобы пить эту горячечную страсть – жадно, до последней капли. И хоть ненадолго, хоть на миг – пока длится поцелуй, убедить себя, что этот мужчина стал моим.
Я хотела врасти в него, как упрямые сосны врастают в камни над пропастью. Обвиться вокруг – теснее, крепче. Раствориться в жаре прикосновений и остаться навсегда там – у него под сердцем. Впитать привкус соли и мёда, надышаться им вдосталь, чтобы после... У меня осталась хотя бы память.
Мой первый поцелуй. Первая нежность. Первая страсть.
Камень в очелье нагрелся так, что казалось, сейчас расплавится. Я и расплавлюсь вместе с ним. Где-то в самом сердце каменного древа задрожали тугие струны, по телу пробежала дрожь, и сознание начало ускользать.
Неужели весь мой народ потому и обречён сдерживать проявление чувств? Жадные горы не дремлют.
Стоило огромных усилий разорвать эти путы, не дать эмоциям пожрать меня. Чуть не плача от безысходности, я прервала поцелуй.
– Обещай, что будешь беречь себя, – шепнул Реннейр, прислонившись своим лбом к моему. Его губы алели, дыхание было сбитым, а ресницы – я только сейчас обратила внимание, какие они густые и тёмные.
– Я обещаю, обещаю… – рука сама легла на колючую щёку, погладила самыми кончиками пальцев. От нежности перехватило дыхание, а в носу защипало.
Ещё немного… Хотя бы несколько мгновения простоять вот так – лицом к лицу. Сердцем к сердцу.
Это просто безумие какое–то. Матерь Гор, прости свою ненормальную дочь! Если ты отречешься от меня, я признаю твою правоту.
Приглушенный звук людских голосов спугнул тишину. Мы одновременно повернулись на звук, жалея, что волшебство закончилось, и я должна уйти.
– Я не прощаюсь с тобой, Зверь-из-Ущелья.
Он заправил за ухо локон, скользнул пальцем по виску, очертил контур губ.
– Беги, моя маленькая жрица. И помни о том, что я тебе сказал.
***
Когда она пропала в сиянии врат, я прислонился спиной к холодному камню и сполз на землю. Обхватил голову руками.
Проклятье! Рамона… свалилась, как снег на голову посреди жаркого лета. А ведь ничто не предвещало!
Я бы мог, да-да, наверное, я мог бы поддаться эгоизму и жадности, увести её и присвоить. Спрятать в Лестре или где-то в окрестностях, чтобы навещать и наслаждаться её любовью, нежностью и красотой. Разорвать её связи с прошлым, дать новую жизнь. Но однажды меня могут убить. И что тогда? Рамона останется совершенно одна на чужой земле, как ценный трофей.
Стоит ли оно того?
Руки ещё помнили гибкость и податливость женского тела, голова была шальной. И таким вот – пьяным и потерянным, меня обнаружили ребята из отряда.
– О, боги, Зверь! А мы уж думали, тебя горы себе прибрали, – пробасил Лейн.
Загоняя эмоции куда поглубже, запирая их на замок, я поднялся. Теперь ничто во мне не напоминало того запутавшегося человека, которым я был совсем недавно, только губы жгло от поцелуев моей жрицы, а под пальцами – девичье тепло и трепет. Ожидание и предвкушение.
– Да живой он, – осклабился Варди, приближаясь и затягивая пояс. На лице наёмника лиловел обширный синяк, делая и без того жуткую рожу ещё страшнее. – Что с ним станется-то? Это ведь Зверь-из-Ущелья, его ни одна зараза не берёт.
За их спинами маячило бледное лицо Демейрара. Брат смотрел на меня так, будто увидел восставшего покойника.
На звук голосов подтянулись и остальные, среди них парни из искателей.
– Мы не могли тебя обнаружить, горы молчали, – Орм подошёл ближе и с беспокойством вгляделся в моё лицо. – Ты как будто пропал, Зверь.
Что бы искатель сделал, если бы узнал, что я только что целовал его сестру-жрицу? Отчего-то эта мысль показалась мне безумной. Хотелось запрокинуть голову и громко расхохотаться, но вместо этого я похлопал его по плечу.
– Может, я и правда пропал, – я прочистил горло. Во рту было сухо, как в пустыне. – Мало что помню. Шёл полночи, а потом упал, как убитый, и вырубился.
Орм нахмурился – в его голове это явно не укладывалось. А я превратился в лжеца. Или, если быть точным, решил скрыть неудобную правду.
– Главарь Топоров убит, я отправил его на дно ущелья, – пусть для них он остаётся безымянным разбойником, никто не узнает, что им был Крис. – Нас здесь больше ничего не держит.
Впереди маячил обратный путь. В стычке мой отряд потерял семерых – тела успели предать земле и сверху засыпать камнями, чтобы падальщики не вздумали поиграть их костями. Я не мог уйти, не отдав товарищам последнюю честь – стоял над могилами долго, думая о том, как резко всё может оборваться.
Вспоминая Кристейна – кем он был и в кого превратился.
Из разбойников не выжил никто, а единственный, кого мы хотели допросить, успел принять яд и умереть в мучениях. Видно, эта участь для него казалась более желанной, чем виселица на центральной площади Лестры.
Сегодня, осматривая окоченевшие тела, мы не нашли ни одной мало-мальски значимой зацепки и ответа на вопрос, как им удавалось скрывать свой присутствие даже от искателей. Ни одного амулета, ни одной руны или знака. Единственное, что запомнилось – странный талисман на груди Криса, диск с чёрным камнем. Но и тот сгинул в ущелье.
Орм и его люди только хмурились в бороду и качали головами. Хотя… в голове мелькнула одна мысль. После этого всего надо наведаться кое к кому и допросить.
Тела Красных Топоров мы сбросили в Ущелье Забытых – туда, где им самое место. Никто их не вспомнит, никто не будет по ним плакать. С брезгливостью вытерев ладони, я замер на самом краю – в бездне вился и перетекал туман, словно был живым существом. Воспоминания нахлынули так некстати, будя в душе самые противоречивые чувства.
– Эй, Ренн! – из оцепенения меня вырвал голос младшего брата. Он приблизился со спины и тоже замер у кромки. – Я не поблагодарил тебя тогда…
– И не надо, – я досадливо поморщился.
На бледной коже Дема расцвел румянец, а сам он нетерпеливо поджал губы. Видно, слова давались ему с большим трудом.
– Ты спас меня, а ведь мог бы просто сделать вид, что не заметил. Никто не стал бы тебя судить за это.
Он не понимал и не мог разгадать мотивов моего поступка. Этот мальчишка просто не верил, не мог допустить и мысли, что его сводный брат–бастард способен на милосердие,
