было обычных лучиков-морщинок в уголках его глаз, да и самих глаз в тени ресниц тоже почти не видно.
— Я тоже рад, что знаю тебя, Сурьма.
Её взгляд опустился на его губы, и непрошеное, почти преступное любопытство прошило её мысли, словно спущенная с тетивы стрела: «Наверняка его поцелуй совсем не похож на поцелуй Астата! Интересно, какой же он на вкус?»
Сурьма вздрогнула всем телом и быстро отвела взгляд.
— Спокойной ночи, — сказал ей Висмут, и она вновь против воли глянула на его губы.
— Добрых снов! — Сурьма улыбнулась натянуто и торопливо, а потом быстро скрылась в своём купе.
Закрыв дверь, она прижалась к ней спиной и несколько раз вдохнула как можно глубже и медленней.
«И всё-таки жаль, что тогда так и не узнала, какой же…»
Сурьма тряхнула головой, прогоняя из неё ехидный голосочек, — так резко, что стукнулась затылком о дверь.
«И поделом! Меньше всяких глупостей надо думать!» — пожурила она сама себя, потирая ушибленное место.
«И всё-таки — какой на вкус?..»
***
День был пасмурным и прохладным, но дышалось гораздо легче, чем всю предыдущую дорогу, и на Сурьму напала разговорчивость. Она щебетала без умолку, и Висмут, который был сегодня задумчивей обычного, слушал её вполуха, а иногда и не слушал вовсе, погружаясь в свои невесёлые размышления.
— Висмут! — требовательно окликнула его Сурьма, и он понял, что вновь потерял нить разговора и, видимо, пропустил какой-то вопрос. — Да что с тобой? Опять колено?
— Нет.
— Тогда отчего такой вид?
— Какой?
— Как будто ты пятизначные числа в уме перемножаешь. Я тебя утомила?
— Нет, Сурьма, нет, — как можно мягче улыбнулся он. — Прости, я отвлёкся.
— У тебя точно всё в порядке?
— Да.
— А куда ты второй день подряд пропадаешь перед выездом?
— Я… Мне нужно было отправить телеграмму с привокзальной почты.
— Висмут, — Сурьма серьёзно сдвинула брови, — мы с тобой друзья. Ты же знаешь, что можешь сказать мне всё что угодно? Если тебя, например, что-то гнетёт или тревожит. Может, помочь я буду и не в силах, но выслушать смогу всегда. Иногда это необходимо: с кем-то поделиться. Некоторые вещи держать в себе просто опасно!
Висмут бросил на неё внимательный взгляд. «А что, если… рассказать?» — заточенным лезвием мелькнуло у него в голове, но Висмут безотлагательно изгнал эту мысль, даже приглядываться к ней не стал. Некоторые тайны лучше держать при себе, не перекладывать их с больной головы на здоровую, как это сделал мастер Полоний.
Но оставаться для Сурьмы тем, кого она хочет в нём видеть, к кому привыкла и кем он ей нужен, он тоже больше не может. «Нужно потерпеть ещё два дня. Ещё два мучительных дня этой поездки, и всё закончится. То, что и начинаться-то не должно было…»
***
Прибыв в Фениламин, Сурьма твёрдо вознамерилась прогуляться по вечернему городу, в который в прошлый приезд выйти не удалось. Висмут отговаривать не стал. Он сдал все необходимые документы, осмотрел паровоз, переоделся и теперь ждал, прогуливаясь возле вагона, пока Сурьма наведёт марафет. Непроизвольно замер, едва ли не раскрыв рот, когда она, лучащаяся счастливой улыбкой, вышла на перрон в том самом васильковом платье с белым корсетом. Воспоминания нахлынули, подступили к самому горлу, закупорив гортань, на мгновение лишив и воздуха, и голоса.
— Я готова! — радостно сообщила Сурьма. — Что? — нахмурилась, неверно истолковав замешательство напарника. — Ах да! Эти дурацкие веснушки… Я совсем забыла! — озарило Сурьму. — Сейчас всё исправим! — сказала она, вытаскивая из сумочки серебряную пудреницу.
— Не надо, — Висмут, уверенно, но мягко перехватил за запястье её руку с пуховкой.
— Но почему? — удивилась Сурьма. — Веснушки чрезмерно простят.
— Кто тебе такое сказал?
— Астат.
В глазах Висмута промелькнула неясная тень досады и враждебности.
— Он ошибся, — в голосе послышалась граничащая с презрением прохладца, и предназначалась она не Сурьме, — они тебе очень идут.
— Ты так считаешь? — без доли кокетства обрадовалась Сурьма.
— Я в этом уверен.
Тихонько клацнула закрывшаяся серебряная пудреница.
— Тебе правда нравятся? Разве их не слишком много?
Висмут улыбнулся:
— Правда нравятся. Все вместе и каждая в отдельности. Ни одна не лишняя.
Сурьма заливисто рассмеялась и взяла Висмута под руку:
— Пойдём?
«Ты мне вся нравишься, дурочка, от макушки и до пяток. Ты мне слишком сильно нравишься! Настолько, что быть рядом с тобой невыносимо больно, особенно когда ты так близко, как сейчас, когда ты прикасаешься ко мне… Но если бы я мог заморозить эти мгновения, оставшись в них навсегда!..»
— Сурьма? — крикнули за спиной. — Сурьма!!!
Они обернулись одновременно.
— Никель! — воскликнула Сурьма и бросилась на шею молодому человеку в жилете технеция. — Как ты тут оказался?!
— Я здесь работаю! А ты?
— Я тоже! — и она радостно расхохоталась. — Не на вокзале, конечно, но — проездом по работе!
Пока эти двое обменивались краткими, переполненными восторгом репликами, Висмут разглядывал Никеля. Внешне юноша не слишком-то походил на сестру: он был долговяз — выше её на голову, лицо более вытянутое, подбородок острее, все краски — от волос до глаз и веснушек — бледнее, чем у Сурьмы. Но поведением они были очень похожи: своими импульсивными жестами, эмоциональной мимикой, смехом…
— Это мой новый напарник Висмут! — его имя, произнесённое Сурьмой, и её прикосновение к его руке, выдернуло Висмута из задумчивых наблюдений. — Висмут — это мой брат, Никель!
Никель пожал Висмуту руку, и проницательные, с лисьей хитринкой, светло-голубые глаза прощупали нового знакомого не хуже охраны на главном дивинильском вокзале. Висмуту показалось, что парень за эти пару секунд успел что-то заметить и сделать какие-то выводы. Потом Никель перевёл всё такой же инспектирующий взгляд на сестру и лукаво прищурился.
— Я закончил на сегодня. А вы здесь на ночь, верно? Предлагаю поужинать.
— Ты зовёшь в гости? — обрадовалась Сурьма.
— Я угощу вас ужином в отличном кабаке. Видишь ли, моя жена слегка недомогает, поэтому ложится пораньше, не хотелось бы её беспокоить.
— Она больна? — насторожилась Сурьма.
— Н-н-нет, — замялся Никель, и щёки его заалели румянцем. — Это… видишь ли… временное недомогание.
Сурьма секунду поразмыслила, буравя брата пристальным взглядом, но тот больше ничего не сказал, лишь приподнял бровь и уголок рта. Однако сестра его поняла.
— У меня будет племянник?!
— Или племянница.
— Вот здорово!
— Только мами не говори пока, пожалуйста! — попросил Никель
— О, я — могила! Как бы тяжко это ни было! Но мне-то ты мог бы весточку прислать! На адрес мастерских, если боязно, что мами вскроет почту.
— Ладно, не дуйся, я тебе сейчас всё-всё расскажу, идёт? И чернила тратить не придётся — посмеялся Никель. — Ну что, пойдёмте ужинать?
— Вы идите, — кивнул Висмут, — я поужинаю в вагоне. Вам двоим
