Она не поняла, в какой миг Владивой узнал ее: может, сразу, а может лишь во время схватки. Но то, что он сделал после, Грозу хоть и не удивило, а все равно встряхнуло невольно. И опалил ее князь снова своим пылом, своим желанием, что умело всплескиваться неожиданно, резко — так, что и подготовиться не успеешь. И она была даже рада тому, что рядом прошли ватажники. Иначе снова пришлось бы себя корить за многое, что на том ристальном поле случилось бы.
Да вот только то, что он с Рарогом сотворить приказал — то никак не желало в голове укладываться. И Гроза, пока шла до дружинной избы, все гадала, что же случилось такого между князем и находником, что тот приказал кметям в нечестном нападении на него замараться. Сам-то как теперь о том вспоминать будет? Даст ли ему спокойно бывать воинская честь, которой он пренебрег?
Гроза нарочито громко затопала у порога избы, кашлянула даже, прежде чем внутрь заглянуть: а то мало ли на какой вид можно наткнуться — не забудешь. Все ж обиталище мужицкое. Она просунула голову внутрь: там было хоть и не темно совсем, но от нескольких лучин становилось не намного легче что-то разглядеть: так только, от стены до стены пройти, не споткнувшись и не налетев впотьмах на лавку. Только у одной лавки света было чуть больше: он освещал все вокруг зыбким пятном, плясал по своду избы, по бревнам желтоватым. Пахло смолой и немного — хворобой. Все ж многие соратники Рарога еще отлеживались здесь после ранений. А той хоромине, где долго болеют, становится присущ особый запах трав и телесной борьбы с недугом. Ватажники, что привели сюда старшого, обернулись к Грозе, как один. Уставились хмуро, как будто знали точно, кто в случившемся она виновата.
— Я посмотрю, если можно, — пробормотала Гроза, оробев на мгновение под неприветливыми взглядами мужей. — Помогу… Вы только воды из колодца мне принесите. И в поварне Праве скажите, чтобы заварила коры дубовой и лопуха.
Хотя тут, верно, кого-то из женщин здешних лучше было позвать: более умелых. Да с ушибами и Гроза справится. Охладить, пока совсем не налились кровью, а там отвары помогут.
— Пойдите, прогуляйтесь, — чуть хрипло отозвался Рарог, и соратники его без единого слова против друг за другом все вышли из избы.
Находник встал тяжко с лавки, на которой сидел, прислонившись спиной к стене. Глянул искоса с горькой насмешкой во взоре. Гроза ослепла почти, зажмурилась на миг, как она повернулся к ней спиной и, быстро пояс распустив, стянул верхнюю рубаху, а за ней исподку. Перекатились мышцы крепкие по лопаткам, прочертилась четче длинная ровная ложбинка вдоль хребта, теряясь за гашником портов. Да тут не на то смотреть приходилось, а на еще пока бледные багровые разводы под ребрами, у шеи самой, что становились, кажется, ярче с каждым мигом. Еще день
— и появятся на их месте синюшные пятна, что долго еще будут отдаваться болью при каждом движении.
Гроза подошла, встала, не решаясь даже вздохнуть слишком громко, не то что слово сказать. И до того стало погано на душе от мысли, что все ж она в том виновата. Наверняка князь не смог сдержать ревности и с догадками своими — пусть и неверными — совладать.
— Ну, чем помогать будешь, Лиса? — без тени улыбки в голосе спросил Рарог. — Умеешь? Или от тебя только беды одни?
— А ты, вижу, на меня злишься? — не удержалась она.
Отчего-то слова его, в которых ничего обидного пока и не было, все равно задели, словно острым кончиком серпа, пробуя, примеряясь, как можно глубже полоснуть. Рарог голову повернул, комкая в кулаке рубаху, которую так и не положил на лавку. Блеснули мелкие капли пота над густыми бровями.
— Я все думал, что мерещится мне, — так и не ответил он. — Что в духоте тогда, на пиру, привиделось. Ан нет…
Гроза уж и руку подняла, чтобы дотронуться до едва заметной ссадины на белой коже находника, да опустила вновь, сглотнув скакнувшее к горлу сердце. To упало, словно оборвалось, и заколотилось отчаянно, гоняя по телу тугие волны.
— Что привиделось-то? — все же решилась спросить.
— Коль ты князя полюбовница, так скажи сразу, — словно душу на части порезал Рарог.
Вот так прямо, не увиливая. Не намекая на сплетни. Подцепил сильнее, полоснул глубоко зазубренным краем холодного лезвия, на которое стал похож его голос.
— И что изменится от того? — Гроза постаралась говорить ровно. — Если бы даже это и правдой было?
Он совсем обернулся через плечо. Поморщился, верно, от боли, что наверняка прострелила его в месте самого сильного удара, от которого остался большой кровоподтек. Его лицо, чуть лоснящееся от испарины, было сейчас каким-то другим. Непривычным. Словно он многое понял нынче, но со многим мириться не хотел.
— Так ты скажи, — настоял он. — А уж я решу, что с этим дальше делать.
— А ничего не делай, — Гроза повела плечом, сжав кулаки: до того хотелось приложить ладони к его горячей коже. И может, этим хоть как-то облегчить боль, хоть она и не целительница вовсе.
Но топот торопливых шагов заставил вздрогнуть. Калуга, гневно сопя, принес-таки ведро ледяной воды. С грохотом поставил на землю, повесил на край его чистую тряпицу, которую, верно, уже успел у женщин раздобыть, и вышел все так же резко и быстро. Скоро, верно, и отвар принесет. Гроза наклонилась, смочила тканину, обжигая пальцы нестерпимой родниковой стужью. А как выпрямилась, Рарог уж к ней лицом стоял. И взгляд сам собой скользнул по его животу, тревожно вздымающемуся, бугристому. По груди, покрытой, оказывается, редкими рыжеватыми волосками, почти незаметными, по шее, дрогнувшему кадыку — и до самых глаз, черных теперь — от разочарования и мрака, что был вокруг и внутри него.
— Ничего не делать, говоришь? — усмехнулся. — А если хочу? Только, думаешь, мне хочется ни за что от князя тычки получать, когда ему вздумается полдюжины кметей на меня натравливать? Уж лучше за что-то. Чтобы не зря.
Он резко выбросил руку вперед и обхватил Грозу за талию. Крепко, ощутимо сдавливая ребра прижал к себе. Громко шлепнулась плохо отжатая тряпица о его грудь, когда Гроза уперлась в нее кулаком. Рарог зашипел тихо, как тонкая струйка воды потекла по его горячей коже, проскользнула по грудине и впиталась в рубаху Грозы. Намокшая ткань тут же прилипла к телу, и через это пятнышко гневный жар Рарога грозился оставить ожог. Гроза дернулась со всей силы. Находник, силясь ее удержать, скособочился слегка и отпустил. Его губы вмиг побледнели до пепельной серости. Он сел на лавку, прижимая руку к боку. И показать-то не хотел, насколько плохо ему, но не смог удержать все внутри, за стеной нахальства и злости.
— Уходи, — бросил он тихо. — Сам справлюсь. А как очухаюсь немного, мы отплывем тут же. Пусть князь радуется. Послужу ему этим летом. Русинов надо прогнать, иначе дальше только хуже станет — обнаглеют. Тогда никому жизни не станет. Можешь так и передать Владивою, когда ляжешь с ним…
Гроза и подумать не успела, как вскинула руку и шлепнула его ладонью по щеке. В последний миг только сдержалась, чтобы удар не вышел таким сильным, как хотелось. Но Рарог все ж выдохнул резко, чуть отвернув голову. Глаза его спрятались за преградой упавших на лоб волос. Да видеть не надо, чтобы знать, что сейчас в них плещется.
— Ты права не имеешь мне такое говорить! — Гроза швырнула тряпку в ведро. — Ты никто мне, и я тебе ничего не обещала. А уж выдумал себе невесть что. Ветер в поле, то тут, то там — чего ты хочешь от меня? Сказала же, не думай даже. Тебе ведь хуже будет, если…
Она вздохнула, так и не решившись даже додумать, к чему могла бы привести их с находником долгая жизнь бок о бок. Она еще миг мерила замершего с опущенной головой Рарога взглядом и пошла вон из избы. Хотела помочь — да лучше бы и не совалась даже. Пусть уплывает подальше отсюда. Может, и не пересекутся больше дороги их — даже если он и впрямь решил князю на службу пойти. Да, коли позволят боги, Грозы в детинце и не будет больше — и пусть хоть живет там теперь.
Отчего-то трудно дышать было. И ворот, стянутый маленькой сустугой, давил на горло. Прохлада весеннего вечера холодила спину, пробираясь сквозь чуть влажную сорочку, впитавшую легкую испарину после поединка с князем. Гроза зашла было в свою горницу, умылась и переодела рубаху, но передумала оставаться и отправилась к Беляне. Прямо босиком, на носочках перебежала до соседней хоромины, такой же маленькой, как и ее.
