— Есть другие кандидаты? — ехидно шепчет Мучитель, а потом добавляет уже спокойнее: — Я не вижу среди нас других женщин, которым я мог бы довериться. Ты предлагаешь мне показать этой дикарке, как нужно мыться или приводить себя в порядок?
Они думают, что я не умею мыться?!..
— У тебя есть Ребекка Олфорд, — начинает девушка, но Мучитель её прерывает:
— Я сказал, что могу довериться только тебе. Я уверен, что ты справишься. Разве я ошибаюсь?
Они молчат несколько минут, а я продолжаю заставлять себя смотреть в потолок, и в какой-то момент начинается казаться, что он раскачивается, хотя я даже не шевелюсь.
— Я сделаю это, только потому что ты…
— Твой отец, — прерывает Мучитель вновь, сам заканчивая фразу. — Ты говоришь это так часто, что я уже привык, — в его голосе вдруг звучит участливость и даже мягкость, которую услышать от него, казалось бы, просто невозможно.
— Похоже, недостаточно часто, — грустно парирует Сьерра.
Я слышу звуки шагов и открывающейся двери, но, чтобы хотя бы сесть, требуется гораздо больше времени, чем я могла бы подумать. Когда мне наконец удаётся выпрямиться, схватившись за край соседнего виртуального кресла, Сьерра стоит уже прямо передо мной. Моё тело даже не вздрагивает от страха — просто потому, что нет сил.
Её холодные глаза вблизи искрятся, как снег на вершинах Белых гор. Она осматривает меня с ног до головы медленно и придирчиво, а потом говорит мелодичным, но сухим голосом:
— Отвратительно выглядишь.
Невольно бросаю взгляд на собственное отражение, краем сознания думая о том, что, только очнувшись, сразу постаралась заглянуть за преграду. Мне плевать, как я сама выгляжу, лишь бы не терять из поля зрения моих мучителей.
Под глазами тёмные круги, цветные перья почти исчезли, остались лишь невнятные сухие палочки в волосах, пряди, сухие и безжизненные, приобрели неприятный грязный оттенок, на коже едва заметны, но уже появились сероватые пятна, грудь поднимается и опадает судорожно, будто я не умею дышать правильно.
— Неплохо бы принять душ, — говорит Сьерра.
«Принять каких душ?» — но непривычные ярко-голубые глаза обжигают холодом, и я не рискую спрашивать.
— Ты умеешь… — Сьерра замолкает, а я с удивлением замечаю на этом строгом, почти злом лице, замешательство, словно она подыскивает слова… — очищать себя? — Она недовольно морщится, будто сделанный ею выбор её саму не устраивает. Удивлённая поведением этой странной девушки, я молчу, пока она на восклицает: — Приём!
Я вздрагиваю.
При чём здесь приём?
— Мыться умеешь?! — требовательно спрашивает Сьерра, нависая надо мной. — Ты давно не была в туалете, — вдруг она вновь замолкает и внимательно на меня смотрит. — Если вообще была, — и во взгляде девушки проскальзывает отвращение.
За кого она меня принимает?!
— Я даже воды почти не пила!
Хочется прокричать так, чтобы даже Мучитель за преградой услышал, но получается лишь прохрипеть. Однако этого оказывается достаточно, чтобы удивить Сьерру и заставить её сделать несколько шагов назад.
— Хорошо, — взяв себя в руки, сдержанно, как и раньше, говорит девушка. — Значит, вода тебе нужна. Что такое «туалет» ты тоже знаешь. Неплохое начало. Что ты ешь?
«Как все», — я почти произношу эти слова, но в последний момент приходит осознание, что тальпы, к счастью, немного обо мне знают, и я говорю другое:
— Фрукты и овощи.
Брови Сьерры удивлённо приподнимаются, но голос остаётся всё таким же сухим, как и прежде:
— Хорошо. Помойся. Когда выйдешь, попьёшь и поешь.
Я в одно мгновение чувствую, насколько у меня пересохло во рту и саднит горло, а желудок сводит от голода. К моему позору он начинает громко урчать.
— Договорились, — ехидно усмехнувшись, добавляет Сьерра и отходит ещё на несколько шагов. — Дверь в ванную там, — она указывает рукой мне за спину, но я не понимаю слов, которые она произносит, и поэтому остаюсь на месте, не зная, как мне следует поступить.
— Ты плохо соображаешь? — не выдерживает Сьерра, грозно глядя на меня. — Встань, повернись и иди к той двери, — она подбегает ко мне, хватает за плечи и рывком поднимает меня, подталкивая в нужном направлении.
У меня кружится голова, но я пытаюсь устоять на ногах, а когда девушка оставляет мои плечи в покое, делаю несколько шагов, шатаюсь и приходится опереться на стену.
— Иди в ванную и приведи себя в порядок! — вдогонку мне говорит Сьерра, и я испытываю настоящее облегчение, когда слышу её удаляющиеся шаги и звук захлопывающейся двери.
Мне плевать, что она скажет своему отцу. Я должна дойти до этой неизвестной мне «ванной» и не умереть по пути.
Делаю несколько шагов, тяну дверь за ручку и вваливаюсь в ещё одно белоснежное пространство. Оно гораздо меньше предыдущего, в нём какие-то непонятные устройства и предметы мебели, но я вдруг чувствую себя в безопасности, в какой ещё не была на этой проклятой станции. Здесь я впервые остаюсь в одиночестве по-настоящему.
Слёзы в тот же миг застилают глаза и катятся по щекам, наверняка оставляя тёмные дорожки: они чёрные, как глаза того незнакомца Дэнниса Рилса, чёрные и горькие и падают на белоснежный пол, растекаясь по нему, как грязь, пока в сознании отчётливо звучит мысль: «Никто не придёт и не заберёт меня домой».
* * *
— Вчера ты так и не разобралась, как помыться, или просто предпочитаешь грязь и пот? — резко произносит Сьерра, и, услышав её тон, я испуганно поднимаю голову.
Девушка буравит меня привычно злым взглядом.
— Ешь, — приказывает она, и я пытаюсь вернуться к фруктам и овощам на тарелке, но желудок болезненно сводит.
— Я уже поела вчера, — признаюсь тихо, — и пока больше не хочу.
— Ты поела вечером, сейчас снова вечер. Прошли сутки, понимаешь, что это значит? — раздражённо спрашивает Сьерра, продолжая вглядываться в моё лицо, хотя я отвожу взгляд от голубых глаз, из-за которых как будто становится холодно. — Прошло много времени.
— Я понимаю, — соглашаюсь так же тихо, исподтишка глядя на девушку, но не решаясь посмотреть прямо в её сердитое лицо. — Но у нас так бывает…
— То есть несколько раз в день вы не едите? — с сомнением переспрашивает Сьерра, и удивление в её голосе притупляет мой страх.
Я осмеливаюсь взглянуть на девушку и качаю головой, когда говорю:
— Одного раза достаточно.
Еда, которую мне дают здесь, похожа на нашу лишь отдалённо: вроде бы те же фрукты и овощи, но вкус у них другой, не такой насыщенный, как у нас, да и желудок после вчерашней еды чувствовал себя не лучшим образом.
— А твои запястья считают иначе, — слова Сьерры, произнесённые с отвращением, возвращают меня к реальности, и я смотрю на руки.
Следы от браслетов выглядят ужасно. Если вчера это был ни то ожог, ни то содранная кожа, то сегодня больше похоже на пчелиные соты, только неприятного тёмно-коричневого оттенка, а в некоторых маленьких ячейках виднеется беловатый гной.
— Тебе больно? — внезапно тихо спрашивает девушка, и я поднимаю на неё удивлённый взгляд.
Внезапная перемена её настроения вынуждает меня, не задумываясь, сказать правду:
— Чешется, но я стараюсь не трогать.
Теперь Сьерра смотрит на мои запястья не столько с отвращением, сколько с опаской и участием, а может, мне только кажется, что она сочувствует.
Раздаётся негромкий сигнал, девушка бросает быстрый взгляд на своё запястье, где над тонкой лентой прямо по коже расползаются какие-то знаки и символы, а потом поворачивается ко мне и говорит так же тихо, как прежде:
— Разберись, что тебе нужно для исцеления. И дай знать.
Мне отчаянно хочется сказать правду. Признаться, что еда не даст мне тех сил, которые помогут избавиться от ран на запястьях. Объяснить, что мне нужна настоящая энергия — солнечный свет. Я уже открываю рот, но потом, опомнившись, сжимаю челюсти, словно беру в плен собственный язык. «Ничего им не говори».
