и ловким движением достал эринию, рассекая ее на две части. И ровно в этот момент я почувствовал острую боль с правого бока.
Снова загремели пистолетные выстрелы. Тихо шлепнул остробой. И еще, и еще. Меня снова пронзила боль. Два черных стержня торчало из-под моего нижнего правого ребра. Или чуть выше его. Скорее всего ребро было сломано.
Темная тень неслась ко мне. Этой тенью была последняя гарпия. Я успел сменить астральный клинок на кинетику. Теряя силы и уже почти не прикрываясь щитом, встретил ее, вложив в этот удар весь оставшийся во мне магический ресурс. Чудовище разорвало на части. Ее левая лапа вместе с крылом упали на меня, сбивая с ног. Когти разорвали мне живот и мышцы бедра.
А дротики… Дротики, наверное, были отравлены. Разве можно ожидать иное от Гришко? Интересно, что с этими братками? Что с Ильей и другими людьми Геннадия Степановича? Сам он где?
Сам он вот… Неожиданно появился передо мной:
— Ваше сиятельство! Ваше!..
— Не суетитесь, Геннадий Степанович, — прервал я его, сам не узнавая свой голос: слабый, дрожащий, с хрипотцой. — Маме пока ни слова. Вызывайте службу спасения, — дважды вздохнул и добавил: — Оле Ковалевской сообщите, чтобы не ждала.
Говорить было тяжело, да и не хотелось. Уже самое главное сказал. Прислушался к себе, не впуская боль. Такое странное ощущение, когда из тебя, из разорванных вен выливается кровь, вместе с тем остатки этой же крови разносят по телу яд, старательно приближая смерть.
Кстати, в этом мире граф Елецкий умирал уже дважды. Этот третий будет последним? По крайней мере последним в этом теле. Я же вовсе не блефовал, когда говорил Гере и Фебу, что без тела буду для них намного опаснее. Я стану их проклятием. Неужели, Небесные, так наивны и думают, что так не может быть? Как говорят в другом известном мне мире: «страна непуганых идиотов». В моем случае правильнее сказать не «страна», а «Небеса», но ладно…
Торопов что-то кому-то сердито говорил в эйхос, кричал. Борис появился передо мной, потом отошел к месту, где лежал Илья.
Свет перед глазами начал темнеть, по телу пошел холод. Наверное, близилось то время, когда мне придется сменить тело. Но это умирающее тело, оно очень хорошее. Я успел полюбить его. Меня в нем любит Оля и Света Ленская. Меня в нем любит Елена Викторовна. Нет, я не должен так просто, без борьбы отдать это тело земляным червям. Я обязан за него побороться.
Закрыв глаза, я попытался запустить процедуру исцеления, купировать поражение ядом и активировать шаблон очищения на клеточном уровне. Увы, во мне почти не осталось магических сил, и они практически не пребывают из-за страшного разрыва энергетических оболочек. Наверное, в этот раз я не смогу выиграть у смерти. Вопреки моим стараниям, я чувствовал, как холод крадется по моему телу, тянется к сердцу. Торопов подбежал ко мне, что-то сказал Борису. Затем появились какие-то люди, и мое сердце остановилось. Я успел закрыть глаза, чтобы они не смотрели холодно и мертво на этот мир.
Под вечер к Евстафьевым приехало много гостей: виконтесса Струбецкая с дочерью и взрослым сыном, Иваницкие всем семейством и, конечно, Иван Сергеевич Веселов, барон Мухин с молодой женой, Журбин. Часам к девяти, когда все собрались, Евклид Иванович пригласил гостей за стол. Он пока не стал никому говорить о предстоящей свадьбе дочери. Не стал вовсе не из скромности, а из-за суеверий, боясь спугнуть удачу. Но и без всяких лишних слов у барона Евстафьева был повод похвастать перед друзьями завидным знакомством своей дочери, ведь все видели, кто сейчас возле его Талии. Все видели, как князь относится к ней. Событие, было такое, что барон не в силах был держать эту радость в себе, поэтому так поспешно и случилась эта вечеринка.
Званый ужин начался шумно, ведь давно не собирались в гостеприимном доме Евстафьевых: накопилось много новостей, светских сплетен и вопросов друг к другу. Говорили много, не особо налегая на салаты и паштеты, которыми особо славился повар у Евстафьевых. Часто звучали тосты под шутки, смех и звон посуды.
Все время пока сидели за столом князь Мышкин чувствовал себя как-то неловко. Этому было множество причин. Во-первых, Мышкин был вовсе не Мышкиным, а Родериком. И он не привык столь помпезным застольям, даже некоторые дворянские нормы поведения во время ужина он представлял смутно и опасался сделать что-нибудь не то. Во-вторых, он страдал от излишнего внимания к себе со стороны Евклида Ивановича и многих других гостей, которых он не знал даже по именам. А в-третьих, и это, пожалуй, главное, новоявленный князь не знал куда деть себя от взгляда Светланы Ионовны, которая не сводила с него глаз, и взгляд ее вряд ли можно было назвать добрым. Геннадий Дорофеевич понять не мог, что нужно от него этой женщине, усевшейся ровно напротив и несколько раз толкнувшей ногой его под столом.
Доев поскорее кусочек фаршированного судака, он снова схватился за бокал с вином, поднял его и повернувшись к Талии Евклидовне провозгласил:
— За тебя, моя прелесть! Ты самая лучшая за этим богатейшим столом! Нет, ты самая… — ему было трудно подобрать слова, потому как в этот миг взгляд Светланы Ионовны в этот миг начал метать невидимые молнии. — Ты моя принцесса! Остальные пыль перед тобой! Люблю тебя!
— Это жесть! — рассмеялась Талия, так за столом при всех ей еще никто не говорил. Ей захотелось расцеловать своего избранника. Да, это неприлично делать при всех. Неприлично, но вообще-то какая разница, если хочется. Талия обняла князя и чмокнула его в губы со словами:
— И я тебя люблю, дорогой!
Случайно поймав на себе недовольный взгляд мачехи, Принцесса Ночи показала ей язык. Это выглядело тоже неприлично. Ну и что? Да пошла нах*й эта потрепанная шлюха! И неважно что подумают гости. Вот виконт Веселов ее точно поймет — он всегда на ее стороне, поэтому Талия подмигнула ему и Иван Сергеевич одарил ее доброй улыбкой.
Когда князь Мышкин допил последний глоток вина, оставшегося в бокале, он почувствовал себя не совсем трезвым. Виноват в этом был не столько он сам, а тягостное чувство неловкости, которое заставляло его чаще хвататься за бокал. Поэтому князь негромко сказал Талии:
— Отойду ненадолго, надо воздухом подышать. Душно тут.
Встал из-за стола, едва не перевернув салатницу, в которую случайно угодил рукой, и направился на террасу.
Однако, насладиться покоем и тишиной Мышкину там не удалось. Едва он оттер руку от майонеза полотенцем, валявшимся на сервировочном столике, как из двери вышла Светлана Ионовна и направилась прямиком к нему.
— Что с тобой происходит, Гена? — спросила она еще издали.
— Со мной? А что не так? — князь Мышкин не понял странного вопроса. Он вполне догадывался, что прежний владелец этого тела был знаком с мачехой Талии, но не знал как себя с ней вести. А эти взгляды за столом, которыми Светлана Ионовна пронзала его, князя слишком угнетали.
— С тобой все не так! Я не понимаю, почему ты делаешь вид, что мы мало знакомы? На молоденьких потянуло? Вот мне интересно знать… — она оперлась руками на балюстраду, глядя на фонари в саду.
— Что интересно знать? — осторожно спросил Мышкин.
— Ты эту юную дрянь подрыгаешь и бросишь как меня? — она резко повернулась к нему.
— Как я тебя? — у Геннадия Дорофеевича даже челюсть отвисла. До него начало постепенно доходить, что эта дама вполне могла быть любовницей прежнего Мышкина. Вернув челюсть на место, он неуверенно произнес: — Вы, сударыня, про Талию Евклидовну?
— Мерзавец! Я тебе не сударыня! — ее глаза стали колючими.
— А кто? — Геннадий Дорофеевич почувствовал, что у него кружится голова.
— Теперь уже я для тебя Светлана Ионовна, — внятно произнесла баронесса. — И не прикидывайся идиотом, разумеется, речь о Талии. Или у тебя много таких как она?
— Да, Светлана Ионовна. Я на ней женюсь. Обязательно женюсь на моей маленькой принцессе, — заверил Мышкин.
— Подлец! — Светлана Ионовна качнула головой и в ее глазах заблестели слезы. — Сколько прошло дней после того, как ты обещал
