вслед: он бы тоже не отказался кого-нибудь обнять.
Талим, молчаливый и щуплый, не то коновод, не то конюх, остановил повозку у дворца и помог Гасану спустить новый стол на землю, но идти с ним во дворец и бросать лошадь без присмотра наотрез отказался. На крыльце дежурила пара кшатриев, но Гасан идиотом-то не был, чтобы просить их таскать с ним стол. Новый стол был тяжеленный, как такой заносить в одиночку? Гасан решил посмотреть сначала, какой стол надо было забрать. Может, старый был легче? А там, глядишь, и напарник вернётся.
Погода и без того была пасмурной, а с утра ещё пошёл тоскливый моросящий дождь. Магистр смотрел в окно и слушал доклад Бэхора.
— Я передал Дэрину всё, что было собрано по поставкам и добыче тримия, кольца, оставшиеся от тварей, отдали в лабораторию, ждём отчёт, но подозреваю, ответ будет тот же.
— Удалось ли что-то выяснить насчёт тримия?
— Да, есть некоторые новости. Выяснилось, что в доставке участвует другая компания. Металл теперь доставляют морем. Якобы для ускорения процесса. Дэрин и его разведка сейчас аккуратно выясняют, кто принял это решение и почему. И собирают данные о перевозчиках. Не хотелось бы их спугнуть. Также пока его не было, подразделение в Империи занималось сбором данных для поисков девочки, предположительно дочери Элайи, я ввёл его в курс дела. Дэрин очертил зону поиска, девочку ищут.
— А что с расследованием смерти горничных?
— Опросили всех, с кем они общались, родителей и прочую родню. Ничего необычного кроме того, что у Айши, вроде как, незадолго до её смерти появился жених, но родители с ним знакомы не были. Кто такой и кто его видел, установить не удалось.
Магистр выслушал доклад и решил отправиться к себе. Встречи на сегодня были отменены по его приказу. Перед аркой дворца стояла повозка, а на крыльце его новый стол. Кому пришло в голову поставить это всё тут и мешать проходу? Да и стол мок под дождём. Магистр нахмурился, но решил всё равно пойти к себе. Вряд ли замена стола заняла бы более пяти минут.
Кшатрий посторонился, чтобы магистр мог пройти, магистр прошёл в холл дворца и свернул в коридор, но оказалось, коридор тоже был занят: какой-то работник, напевая разудалую песенку солдата, жаждущего большой и светлой любви, а на худой конец, хотя бы жарких объятий, пятился и тащил по коридору его старый стол. Стол подлежал замене, как уже трижды использованный не по назначению и тем самым отягощённый плохой кармой. Стол и без кармы был тяжёл даже для того, чтобы нести его вдвоём, но этот упорный служитель отчего-то тащил его в одиночку, волоком, издавая при этом отвратительный скрежет. Кшатрии, что стояли у дверей апартаментов магистра, морщились, но смотрели на этот бардак молча: приказа выкинуть идиота из дворца не поступало. Так, в этой безумной какофонии, состоящей из сомнительного вокала и визгливого скрежета ножек стола, служитель небыстро, но всё же смещался к выходу из дворца.
Амер Хант остановился, желая избежать столкновения с этим певуном. Очевидно, дорогу тот ему уступать не собирался, он вообще не видел магистра. Но служитель то ли устал, наконец, тащить стол в одиночку, то ли хотел посмотреть, не помешает ли он кому, перед тем, как повернуть к выходу. Что послужило причиной, никому не известно, но так или иначе, он отпустил стол и напевая: «… дай тебя я обниму, эх, да помнить будешь век» и отступая от стола, начал разворачиваться. Если бы магистр продолжил стоять там, где он стоял, в следующий момент неудачливый работник хозяйственной службы, оказался бы в объятиях Амера Ханта. Судя по всему, магистра такой расклад не устроил, вероятно, помнить объятия Гасана он не хотел. Гасан же осознать свою ошибку так и не успел, потому что в следующее мгновение осел на мраморный пол с изумлением на лице и со свёрнутой шеей. Всё-таки магистр был прав, — с кармой у стола дела обстояли плохо.
Магистр поморщился, спроси его кто, он не смог бы объяснить, зачем он это сделал. Он считал, что уже вполне адекватен, но, очевидно, это было не так, он просто привык к этому состоянию и перестал его замечать. Сейчас он уже даже немного жалел о содеянном, глядя на лежащее у его ног тело. Но голову-то на место было не приставить. Магистр развернулся и пошёл к Бэхору, сказать, чтобы тот отправил кшатриев прибраться.
Сегодня Руэри опять сказался больным и остался у себя. Он всё испортил. Зачем он только их слушал?
Ведь не сошёлся же клином свет на этой Хельвиг. Может быть, он нашёл бы себе не хуже, а даже лучше. Он не любил торопиться и действовать непродуманно. Не иначе, демоны подтолкнули его тогда поцеловать её: он испугался, что опоздает, если станет тянуть. Как-то у него не складывались с девушками отношения, предполагающие взаимные обязательства, — те исчезали с горизонта, стоило ему только намекнуть на интерес такого рода. А между обстоятельными ухаживаниями и работой он всегда выбирал последнее. Его артефакты ценились и вызывали интерес и уважение наставников. Романтике не оставалось места в его жизни.
Какие-то девушки у него, конечно, были. Последние полтора года он два раза в месяц встречался с Зусмой. Она жила в Т’Хаш-Садживане и работала продавщицей в лавке своей матери. Зусма была черноокой красавицей с гибким станом и шелковым водопадом чёрных волос. Конечно, нравилась она ему не настолько, чтобы та могла рассчитывать на что-то серьёзное с его стороны. Зачем ему безродная и не слишком умная продавщица? Кроме, как в постели, с ней было ужасно скучно, хотя поговорить она, увы, любила. Это происходило так, словно все новости, которые она узнавала за день, не могли поместиться у неё в голове и непрерывным потоком выливались наружу. По всей видимости, торговля шла хорошо и посетителей было много. Но зато она, не ломаясь, согласилась подарить ему ночь. С тех пор Руэри навещал её и привозил подарки: артефакты собственного изготовления. Он подозревал, что девушка могла бы и не быть столь благосклонна к нему, если бы не подарки. Артефакты стоили дорого.
А Хельвиг ему понравилась, она была не только довольно красива, но ещё и умна и не болтлива. И красива она была в меру, не настолько, чтобы у неё не было отбоя от воздыхателей. Хотя, если подсказать ей, как одеваться и красить лицо, она могла бы стать красавицей. Может, и хорошо,
