— Да, эти артефакты полностью нейтрализуют любой яд. Достаточно просто носить их на себе, — Мелисандра устало потерла руки, — Передайте это Зимруду. Пусть носит не снимая.
Поняв, что ей по-прежнему не вполне доверяют, колдунья сказала:
— Мой грех так велик, что лукавству ныне нет места. Если хотите, я поклянусь самой страшной клятвой.
— Не надо. Мы верим тебе.
— Спасибо.
— Пошли, надо попробовать увидеться с Владыкой, — женщины быстро собрались, а Гульшари, обернувшись к Мелисандре, добавила, — Поспи, царица.
— Откуда ты знаешь…
— Мы знаем, кто ты, Владычица морского берега, и простая одежда не скроет этого.
— Мне надо быть осторожнее…
— Да. А теперь поспи.
Оставшись одна, Мелисандра прилегла и честно пыталась заснуть, но нервное перенапряжение никак не давало расслабиться. А потому она безуспешно повертелась в постели с полчаса и решила выйти из гарема, осмотреться. Одета она как прислуга, никто не обратит на нее внимания. Мелисандра взяла поднос с чашками и пошла с ним в кухню. Из гарема она выскользнула быстро и незаметно и, уже почти успокоившись, направилась в кухню, как вдруг глянула в коридор и обомлела.
Прямо перед ней посреди коридора подбоченившись стоял Михель.
— Нет, дорогая, не верю своим глазам, — он медленно подходил к ней, цинично посмеиваясь, — Ты решила прийти ко мне сама? Мммм?
Мелисандра молчала, ее накрыло ужасом.
— Что же ты молчишь?
Внезапно Михель резко переменился в лице, от расслабленного веселья не осталось и следа.
— Решила меня обмануть?! Отвечай!
Вздрагивая от его криков, царица Мелисандра пыталась лепетать:
— Нет… нет… Я просто…
— Что? Ты просто решила помешать моим планам, да, — Михель говорил ласково, нежно, а ей становилось еще страшнее.
— Нет…
— Ты думаешь, я не почувствовал колдовство, которое кое-кто применял сегодня утром? Что ты делала? Мммм?
— Я… я… — она судорожно пыталась найти выход, — Я применяла заклинание омоложения!
Боже, как ей было страшно…
— Омоложения, говоришь. Да, в твоем возрасте, думаю, это может отнять много сил, — наморщил лоб Михель, а губы его изогнулись в издевательской ухмылке, — А давай-ка посмотрим, как ты выглядишь без этого заклинания? А?
Михель щелклул пальцами и Мелисандра начала неуловимо, но очень быстро меняться. Меньше, чем через минуту перед ним стояла скрюченная, морщинистая старушка с реденькими седыми космами. Злой обошел ее вокруг, явно любуясь результатами свего труда:
— Ну вот, милая, теперь ты выглядишь на все свои… сколь же тебе лет, милая?
— Сто десять, — всхлипывая, прошептала колдунья.
— Отлично, дорогая, я так и думал.
— Умоляю, отпусти меня, отпусти… Разве я могу помешать тебе, разве кто-нибудь может помешать тебе… Прошу, дай мне уйти.
Она стояла перед злым согнувшись и униженно молила его, намеренно не глядя в его глаза. Сейчас Мелисандра боялась даже не за себя, она боялась за Зимруда. Если ей удастся усыпить бдительность Михеля, то Зимруда, во всяком случае, не отравят. Помочь хоть чем-нибудь, хоть немного облегчить свою совесть…
— Ладно, можешь идти, — злой смягчился, — Только облик не смей менять, пока не придешь в свой любимый Версантиум.
— Да, как скажешь, я все сделаю, только позволь мне уйти.
Михель махнул рукой, отпуская ее, и Мелисандра бросилась бегом из дворца, она так и бежала, не останавливаясь, до самого храма Создателя, а добежав, бросилась умывать заплаканное морщинистое лицо водой священного источника, и, не смея войти в храм, молилась снаружи. Такой ее и увидел Иссилион. Водный дух появился перед ней отражением в воде.
— Что случилось с Властительницей морского берега?
— Совесть, — мрачно ответила та, — Наказание за грехи прошлого.
— Совесть, — задумчиво проговорил водный дух, — Совесть, это хорошо. Значит, ты уже получила свое наказание.
— Зимруда хотят убить, — без всякого предисловия сказала Мелисандра, — Сделайте что-нибудь… Поторопи Горгора, иначе будет поздно. Я боюсь, что уже поздно.
Иссилион нахмурился в изображении и ответил резко:
— Мы делаем! Поверь, делаем. Я отдал ради этого дела свою дочь. Она должна на днях прийти в Симхорис.
— Дочь… О! Хвала Создателю! Надежда есть! — Мелисандра затихла, уйдя мыслями в себя, — Дочь… Хорошо, значит, я могу уйти. Надежда есть.
Иссилион видел просветление на ее лице, сделавшее царицу действительно прекрасной той красотой, что светится сквозь старческие морщины, немощь и уродство.
— Запомни, водный, она ничего не должна знать о Зимруде, ничего. А самое главное, она не должна знать его имени. И пусть просит милостыню на ступенях храма. Больше я ничего сказать не могу.
— Хорошо, я запомню, — Иссилион поклонился, — Удачи тебе, царица.
— Спасибо.
Обратный путь был далек, старухе, в которую превратилась Мелисандра, преодолеть его было намного труднее, но она не чувствовала усталости. Ей удалось немногое. Но все равно, она хотя бы смогла спасти Зимруда от яда. Царица вспомнила, как униженно молила злого отпустить ее, и улыбнулась. Все хорошо. Теперь в ней не было гордыни, а душа царицы словно очистилась от той коросты застарелого чувства вины, что подспудно угнелало ее столько лет. Теперь она действительно могла быть счастливой и свободной. Иногда, чтобы искупить свои грехи, не хватит всей жизни, но раскаяние помогает найти верный путь.
Как передать Зимруду защитные артефакты? Захария и Гульшари ломали голову все утро. Так же их беспокоило и то, что Мелисандра исчезла. Все-таки некоторое недоверие к ней у женщин осталось, а потому они еще раз десять опробовали и кольцо и кулон, и только потом решились. Оставалаось всего ничего — передать их царю. Только как это сделать, если в покои к нему не проберешься, там прочно засела новая шестая жена, в кабинет им тем более ходу нет. Задача, однако. Вдруг мысль пришла к ним обоим одновременно. Амазонки.
Гарем почти весь еще спал. Усталые, измотанные стражницы, несколько сконфуженные тем, что и сами умудрились заснуть на своих постах, были сердиты и неразговорчивы. Хорошо еще этого никто не видел, а не то — пришлось бы совершать ритуальное самоубийство. Хотя Владыка не раз высказывался против их варварских обычаев, это были их обычаи, и амазонки неукоснительно их выполняли.
Две подруги осторожно приблизились к стражницам, стараясь завести светский разговор. После нескольких ничего не значащих фраз, на которые стражницы отвечали сквозь зубы, Гульшари задала вопрос:
