"Заря".
Название настолько не соответствовало ни зданию, ни окружающему его пространству, что Аяна весело и недоуменно покосилась на Конду, но он лишь подмигнул ей, открывая тяжёлую, захватанную тёмную дверь с вытертой до блеска ржавой ручкой.
Аяна шагнула за порог, моргая и пытаясь приспособиться к темноватому помещению, привыкая к запахам разлитого пива и кислятины, несвежего мяса и капусты, пота, горелого жира, скисшего молока, подтухшего лука, свечного воска, пыли, копчёной рыбы и перца.
– Ох...
– Прости, любовь моя.
Конда провёл её под подозрительным взглядом одутловатого угрюмого катьонте через длинное помещение с тяжёлыми столами к дальней двери, со скрипом открыл её, подбадривающе кивнув в ответ на беспокойный взгляд Аяны, и зашёл следом, прикрывая дверь.
Она остановилась на пороге, с удивлением оглядываясь. Запахи и вид мебели не соврали ей, и грязноватая дверь не скрывала, на первый взгляд, за собой ничего неожиданного или поражающего несоответствием обстановке, как она затаённо надеялась. Это было явно не одно из тех заведений, где подавали свежую ветчину и хлеб, жаренный на решётке, да и люди, которые сидели перед ней, вряд ли могли себе позволить посещать подобные заведения.
– Зартес. Краселл. Дайрес. Скалеме. Шако.
Они привставали по очереди, когда Конда называл имена, и Аяна двумя руками тревожно схватила Конду за локоть, слегка попятившись. Он нагнулся к ней, скидывая капюшон, и поцеловал в висок.
– Моя жена. Аяна.
– Добрый день, кира, – прозвучал нестройный хриплый хор.
– Не смотри так на них, любовь моя. Мы много раз говорили, что нужно видеть не только внешнее.
Аяна смотрела. Она смотрела на обрубки ушей Зартеса и Шако, на огромный старый рубец, проходящий через всё лицо Краселла, на обмотанную культю левой руки Дайреса, на испещерённое огромными багровыми оспинами лицо Скалеме, и видела. Видела их взгляд, направленный на неё и на Конду.
– Здравствуйте, севас, – сказала она наконец негромко. – Приятно познакомиться.
– Предлагаю немного выпить по такому случаю, – широко улыбнулся Конда.
Пиво было на удивление приличным, и Аяна прихлёбывала из кружки, хрустя поджаренным в масле тёмным хлебом с запахом чеснока.
– Мы поражены, – сказал Шако. – Получается, всё, что ты рассказывал, кир, – чистая правда, и, судя по твоей жене, даже превосходит твои рассказы.
– Да. Теперь вы не будете звать меня безумцем?
– Нет, – Краселл виновато покачал головой. – Я верил тебе с самого начала. Такое невозможно выдумать.
– Вы догадываетесь, зачем я вас позвал, севас? – спросил весело Конда.
– Не имеем ни малейшего понятия, кир.
– Моя жена организовала одно дело, но она не справляется одна. Никому не потянуть такое в одиночку. А ещё я, как сами понимаете, очень рассчитываю на её единоличное внимание. О. А вот и он.
Дверь открылась со скрипом, Аяна обернулась и с удивлением уставилась на Олкоса, который уверенно шёл к их столу.
– Олкос, познакомься. Это люди, с которыми нам предстоит работать.
Аяна перевела глаза на Конду, и он снова подмигнул ей.
– Теперь я расскажу подробнее. Зартес был катисом в Эдере. Так случилось, что приятель его юного кира обратил слишком пристальное внимание на дочь деревенского старосты, но решил, что такое пятно на его репутации ему не нужно. Отец кира не стал разбираться, а может, и разобрался, но... С тех пор Зартес не может работать в хороших домах.
– Я убираю навоз в конюшне, – хмыкнул Зартес.
– У Шако случилось примерно то же самое, а вот Дайреса обвинили в том, что он имел противоестественный интерес к одному из юных кирио дома.
– А ведь у меня была невеста, – угрюмо пробормотал Дайрес, залпом выпивая половину кружки. – Этот заср... Прости, кира. Меня подставили, потому что я отказался приводить в его комнату ту девчонку с кухни.
– Краселл услышал крики с женской половины, а так как все крепко спали после праздника молодого вина, побежал в комнату сам. А потом туда вбежал муж, вооружённый и очень пьяный. Любовник киры сиганул в окно, а она указала на Краселла как на насильника. Любовника нашли позже, под окном, со сломанной ногой, поэтому Краселл избежал суда, но, сама понимаешь, репутация, да и... – Конда помахал рукой у своего лица. – Ну и Скалеме, который был помощником гватре, но очень тяжело перенёс оспу... Ты видишь. Да, вот такие теперь знакомства у твоего мужа.
Он тяжело вздохнул, потом хмыкнул, покачал головой, отхлебнул из своей кружки, откинулся на спинку стула, сплетя руки за головой, и окинул взглядом друзей.
– Я хочу дать вам если не возможность вернуться к прежней жизни, то хотя бы не влачить жалкое существование, в которое я тоже окунулся сполна за эти месяцы, пока блуждал во мраке. Олкос – замечательный парень, он отличный организатор. Мы нашли вам помещение. Вот это. Я, Нелит Анвер, заключу с вами договор, по которому вы будете обучать тут нескольких достойных севас за ежемесячную плату, допустим, в четыре золотых... на первое время. Вот.
Он сунул руку под камзол, в карман безрукавки, и положил на стол треугольный пропуск в хранилище книг.
– Я не могу оплатить вам списки книг, потому что это пока для меня слишком накладно. Мне нужны деньги на личные дела. Пользоваться будете по очереди. С вас клятва, что вы не обменяете знания на выпивку.
– Клянёмся!
На этот раз совместный крик был оглушителен. Аяна распахнула глаза и дёрнулась, еле удержавшись от того, чтобы не зажать уши ладонями. Она уже видела такие лица. Она видела их у моряков с "Фидиндо", которые сошли на берег и обнимали землю, танцевали и не верили тому, что это происходило наяву. Пятеро искалеченных мужчин, потерявших надежду на подобие достойной жизни, обретали её снова.
– И как мы организуем это?
– Сколько этих севас?
– Что они уже умеют?
– Это вы обсудите с Олкосом, – усмехнулся Конда. – Шако у нас ещё и толкователь арнайского. У моей жены очень интересный способ обучать чтению, Шако, подойди к нам на Венеалме завтра, она поделится с тобой. Пусть будет, даже если ты предпочтёшь старый. Ну что, Олкос, дружище, – хлопнул он по плечу паренька. – Теперь дело за вами с Бертеле. Пиво для парней – под запретом. – Конда поднял указательный палец, обводя взглядом присутствующих. – Севас, помните. Не опои дитя. Ну что, удачи. Надеюсь на вас!
Аяна вышла на улицу, глубоко вдыхая свежий воздух и незаметно обнюхивая своё платье.
– Это выветрится, – сказал Конда, накидывая на неё капюшон.
– Но почему ты делаешь это? Зачем, Конда?
– Они неплохие ребята. Просто, видишь, у нас очень легко скатиться, и очень сложно подняться обратно... Ладно, невозможно. Невозможно без такого вот вмешательства.
– Я не про это. Почему ты решил ввязаться в это моё дело?
Конда подал руку, помогая ей забраться в экипаж и сам залез следом.
– Просто потому что я могу, – сказал он удивлённо. – Это не такие большие деньги. Двадцать золотых – это моя прибыль примерно за день на данный момент, и она будет расти, потому что Арчелл не высыпается. Вот с девчонками я не смогу тебе помочь, к сожалению.
– Все твои... новые друзья – катисы?
– Айи, я был на дне, но, знаешь, видимо поговорка права, и подобное притягивается даже там. Я угощал всех без разбору, конечно, и это не все мои... новые связи, но, как видишь, всё же не потерял человеческий облик... И опустившись на дно, можно в зловонной жиже отыскать жемчужины, что туда уронили или кинули нарочно.
– И всё же...
– Мне стало любопытно. Что там, за поворотом нити, что ты нащупала, эйстре? Что будет, если добавить букву к знакомому слову?
– Так для тебя это игра? – заглянула ему в глаза Аяна.
– Вся наша жизнь – игра, Айи, любовь моя, сокровище моё. Разве не так? Ты ставишь свой камешек на доску для дэйрто, а жизнь ставит свой, и так каждый раз, и даже если твои камешки забирают, это не означает, что в конце игры охваченных тобой перекрёстков и полей будет меньше. Нет.
