печальным взглядом. – Тебе будет тяжело лишить жизни меня или кого-то другого. Природа искателя просыпается и требует своего.
– О чём ты? – спросил, уже подозревая, что он ответит.
– Уважение к чужой жизни, сопротивление собственной природы убийствам...
– Я убивал много раз и ничего не чувствовал!
– А теперь груз отнятых жизней навалится на тебя и погребёт под собой. Каждое новое убийство будет ломать тебя.
– Ты пытаешься меня запугать, чтобы выторговать жизнь, Леймах. У меня нет ни единого повода тебя щадить.
И это верно. Лишние свидетели ни к чему, я буду настоящим глупцом, если отпущу его. Но почему тогда внутри так паршиво?
Вместо ответа старик раскинул руки, как крылья, показывая – вот он я, перед тобой. Чего же ты медлишь?
– Скажи, ты знаешь, как умерла моя мать? И не вздумай лгать, от ответа зависит твоя жизнь.
Когда дело было сделано, я вытер влажные ладони о рубаху и вновь вооружился.
Край небосвода мазнуло золотом – светает.
Сейчас я как никогда почувствовал единство с этим местом, в кругу зачарованных камней, утопая ногами в увядающей траве, врастая корнями так глубоко, как вгрызаются лишь самые старые деревья.
Ветер принёс влажный аромат подземных озёр и глины, которых здесь просто не могло быть. Я закрыл глаза на несколько мгновений, давая запаху окутать меня целиком, проникнуть в каждую пору.
С именем Моны на губах взмахнул рукой…
И затаил дыхание, когда в предрассветном мареве повис мерцающий разрез. Пока тот не успел растаять, я ухватился за край, рванул…
Сначала поддавалось неохотно, но вдруг что–то переломилось и пошло, как по маслу. Пот лился по лбу и выедал глаза, в висках колотилась кровь. Передо мной открывался проём – дверь, из которой хлестали огненные лучи.
В тебе мало веры!
Нет. Веры у меня теперь предостаточно.
И, вдохнув как можно глубже, я зажмурился и шагнул в этот обжигающий свет.
Исчез в нём.
Глава 31.
Бессонница стала мне подругой. Я была готова биться головой о стены, чтобы потерять сознание и провалиться в забытье, лишь бы не глазеть часами во тьму узилища. Но то ли чувство самосохранения останавливало, то ли обычная трусость.
При мысли о том, что уже через несколько часов, когда над вершинами гор забрезжит рассвет, за мной придут, дыхание замирало. Одна часть меня твердила:
Смирись, возможно, это станет твоим спасением и действительно излечит душу. Ты испортила судьбу не только себе. Твой эгоизм и слабости погубили брата и подвели к гибели мужчину, который был тебе дорог. Если твоего лестрийца больше нет, зачем тебе бороться? Даже если он жив, вряд ли теперь вообще когда-нибудь сунется в горы. Ты ему не нужна.
Может, этот голос прав?
Зато другая половина души кричала, что нельзя опускать руки. Нельзя останавливаться на середине пути, надо бороться до последнего вздоха.
Я спрятала в ладонях лицо.
Матерь Гор, что делать?
В какой-то момент я, истощённая тревожными ночами и тяжёлыми мыслями, уснула. Разбудил меня скрежет открывающейся двери. Подскочив на постели, я встретила трёх старших сестёр взъерошенная, со сжатыми кулаками.
– Инира? – спросила тихо, когда неяркий свет кристаллических светильников выхватил из темноты знакомое лицо.
Подруга загадочно улыбнулась.
– Сегодня великий день, ты станешь одной из нас.
Внутренности прострелило болью. Разве я ожидала другого?
– Поторопись, сестра. Нехорошо заставлять Верховную ждать, – вмешалась вторая жрица – уже взрослая женщина с крупными, но приятными чертами лица. Пышные волосы были разделены на два жгута и перекинуты на грудь. Кажется, эту сестру звали Мелиссой. Она сидела за соседним столом в трапезной и любила сладкие пирожки.
– В твою честь уже поют гимны и жгут свечи, – добавила третья, по-кошачьи подкрадываясь ко мне. Сестра Камала действительно имела сходство с этим ловким гибким зверем, в полутьме глаза вспыхивали неотмирным сиреневым светом – он отражался от аметистового кристалла в её руках.
Я сделала шаг назад и замерла.
Опять бегу. Опять прячусь. Зачем?
– Не бойся, Рамона, – прошелестела Инира тихо и ласково, как весенний ветерок. – Больно не будет. Я буду рядом, не брошу тебя в столь волнительный миг.
И от этих слов, и от этого взгляда – разрывающего душу пополам, внутри меня снова что-то надломилось. Воздух встал поперёк горла, и я издала то ли смешок, то ли всхлип. А Камала уже гладила меня по плечу, незаметно увлекая к выходу – простоволосую, босую, в белой ночной сорочке.
Запирающие чары испарились. В них больше не было в них необходимости – я сюда не вернусь.
Гладкий камень холодил ступни, скальный мох тускло вспыхивал, когда я задевала развесистые грозди макушкой, а на стенах пугливо мигали глазки-циннии. Захотелось остановиться, надавать себе по щекам и заставить сражаться...
Но сил больше не было.
Я смертельно устала. Иссякла, высохла и рассыпалась пеплом.
И не видела своего будущего. Пыталась его представить, но вместо ярких реалистичных картин разворачивала крылья пустота.
Я шла и шла, а сзади неотступными тенями двигались мои сёстры. Стражницы, ведущие на казнь.
С каждым шагом в грудь вонзался невидимый кинжал.
Быстрее бы всё закончилось.
Храм встретил торжественной тишиной. Со стены за алтарём взирало строгое и величественное лицо богини, в зелёных глазах плясали отсветы алых огней.
Раньше я не задумывалась о том, почему у Матери Гор именно зелёные глаза, а не чёрные или карие, как у её детей – искателей. Но сейчас, особенно после отцовского рассказа, на краю сознания мелькнул проблеск любопытства. И тут же погас.
У алтарного камня застыла Матушка Этера, как воплощение божественной воли. Руки сложены на животе, подбородок вздёрнут, в глазах – непоколебимая уверенность. Когда наши взгляды встретились, она еле заметно кивнула.
Я крепче стиснула зубы.
Старшие сёстры стояли полукругом – одинаковые, как вышедшие из-под руки одного мастера скульптуры-близнецы. Или просто алый свет из рубиновых сфер делал их безумно похожими, а лица – неживыми.
Я поёжилась и обхватила себя за плечи. Здесь и сейчас, в окружении людей, которые никак не собирались мне помогать, особенно остро чувствовалась собственная уязвимость.
– Подойди ближе, дитя, – ласково обратилась Матушка Этера и простёрла руку.
Одна из сестёр мягко подтолкнула в спину, и ноги сами понесли меня по яшмовой дорожке к алтарю. Капелька пота выступила над губой и скользнула вниз, рубашка прилипла к лопаткам – но жарко не было, меня дёргало от холода. Тёмные, бесконечно мудрые и строгие глаза завораживали, шептали –
