колотится, как ошалелое, зато руки-ноги на месте. Голова тоже. Значит, цела. Матерь Гор! Я прошла через портал, созданный Ренном в воздухе. А я ведь верила, чувствовала ещё до того разговора с Верховной, что глубоко в нём есть что-то, какой-то источник. А сам он жив, и это не сон, не горячечный бред!
– Я… – окончательно размякнув, всхлипнула, борясь с подступающими рыданиями. После оцепенения и отупения, после нескольких недель жгучего отчаяния, чувства смели лавиной, придавили. – Я думала, что ты умер, Ренн.
– Я и сам так думал.
Родная улыбка и блеск глаз. Близость и запах, от которых ведёт голову.
– Но вернулся ради тебя. Только мысли о тебе, моя маленькая жрица, выдернули меня из небытия.
– Да какая я теперь жрица, – дёрнув краешком рта, я потёрлась о него щекой.
Невероятно… Так не бывает, нет. Это слишком хорошо, это просто невыносимое счастье, и от него сейчас сердце лопнет фонтаном радужных брызг. Сегодня, шагая к алтарю, я и помыслить не могла, что совсем скоро окажусь в объятиях своего лестрийца. От мысли, что он мог не успеть, меня передёрнуло.
Ну уж нет, Матушка Этера! Придётся вам обойтись без меня.
– И правильно, теперь ты не жрица, а моя женщина. Можешь считать, что я тебя украл.
Мужской палец потёр кончик носа, отвлекая от скачущих в беспорядке мыслей. Он так смотрит, а я после заточения в подземельях святилища выгляжу самой настоящей замарашкой! Ещё и босая.
Я поджала пальцы на ногах и переступила с ноги на ногу.
– Замёрзла?
Ренн выглядел измождённым – откат после использования сильной магии. На висках застыли капли пота, черты лица стали резче. Но в одно мгновение он подхватил меня под колени, как пушинку.
– Сейчас я тебя согрею, – прошептал в волосы и двинулся вперёд. – А после мы обо всём поговорим.
Обхватив его за шею, обвив, как лоза, и впечатавшись дрожащим телом, я зажмурилась и даже перестала дышать. Поговорим потом. Сейчас для слов не время.
Сердце стучало в такт шагам – один… два… три… Как котёнок, я потёрлась кончиком носа о плечо, чувствуя, как напрягаются мышцы. От его куртки пахло вываренной кожей, сталью и ещё чем–то, присущим лишь ему одному. И от запаха этого начинала кружиться голова.
– Ты всё-таки сделал это, пробудил свой Дар и создал портал!
– Согласен, это было немного… неожиданно, – и усмехнулся.
После пережитого страха, ошеломления и путешествия меня затрясло с новой силой, и тогда я взяла и разрыдалась. Слёзы лились, как водопад, пропитывая одежду Реннейра, который остановился в замешательстве и горячо дышал мне в волосы.
– Мона, милая моя, почему ты плачешь?
Я подняла зарёванные глаза – контуры любимого лица расплывались.
– Это всё от счастья.
Он улыбнулся осторожно самыми краешками губ и крепче прижал к груди.
– Тогда можешь плакать дальше.
Но мне уже расхотелось. Спокойствие и тепло проникли в каждую клеточку тела, окружили щитом.
С тобой мне ничего не страшно.
Приоткрыв один глаз, повернула голову, чтобы попытаться разглядеть, куда мой Зверь меня несёт. В тайное логово?
Перед нами раскинулась лохматая лесная гряда с угрюмо торчащими елями, стрелами дрожащих осин и тонких краснолистных клёнов. И среди этого осеннего буйства я вдруг заметила покосившуюся избушку – затянутая побегами алого плюща, она притулилась между стволами старых дубов.
Он распахнул ногой скрипящую дверцу и занёс меня внутрь. В нос ударили запахи дерева и пыли – должно быть, здесь никто не жил много лет, но следов разрушения, которые обычно бывают в заброшенных жилищах, не было.
В углу я заметила каменную печь, обитый железом сундук, покосившийся столик. Ренн усадил меня на низкую кровать и набросил старое шерстяное одеяло, а сам придвинул ближе деревянную чурку и сел на неё, упершись локтями в колени. На миг показалось, что он сейчас уснёт или в обморок рухнет, но лестриец тут же встряхнулся и взъерошил волосы.
– Дай сюда свои ноги, – и, не дожидаясь ответа, просунул руки под одеяло и выудил оттуда мои замёрзшие ступни.
Устроив их у себя на коленях, Ренн принялся растирать стопы. Они казались удивительно маленькими… Или просто его ладони слишком большие, слишком крепкие для меня.
Я смотрела на него и не могла наглядеться. Следила, как отросшая чёлка падает на глаза, как ловко и уверенно движутся пальцы, разгоняя по телу кровь. И я сидела, как зачарованная – не могла пошевелиться или заговорить. С каждым мигом внутри всё сильней и сильней натягивалась тонкая дрожащая струна. Издать хоть звук, прервать уютную мягкую тишину казалось настоящим кощунством, поэтому я вздохнула с наслаждением и нырнула в реку этих сладких ощущений.
На первый взгляд он выглядел расслабленным, но под этой маской крылись напряжение и недосказанность. Ренн провёл указательным пальцем от пятки до пальцев, разгоняя волну мурашек и заставляя поёжиться – щекотки я боялась до ужаса, чем в детстве беззастенчиво пользовался Орвин. А потом поднял ногу повыше и, не сводя с меня взгляда, коснулся губами нежной кожи на лодыжке.
Я чувствовала, как щёки заливает лихорадочный румянец, а сердце перемещается куда-то в живот и начинает отстукивать неровный ритм.
Его руки гладили икры и колени, массировали пальчики – и мне больше не было холодно. Захотелось сбросить одеяло вместе с курткой и пересесть к нему на колени, чтобы прижаться теснее. Вспомнилась та жаркая ночь на постоялом дворе, когда мы сошли с ума и едва не пошли до конца. Если бы не то, что случилось после…
Нет, думать об этом не хотелось. Слишком свежа боль.
Но сейчас мы одни, на краю леса, в старой затерянной избушке, где из гостей к нам может пожаловать, разве что, медведь.
Реннейр, кажется, прочёл мои мысли и мягко усмехнулся. Засунув согретые ноги снова под одеяло, наклонился ближе, подцепил пальцами подбородок и заставил посмотреть в глаза:
– Рамона, – голос был негромким, севшим от волнения. – Я не знаю, имею ли право просить, но, если ты сможешь простить меня когда-нибудь…
– За что? – перебила я, сплетая пальцы вокруг его запястья. – Тебе не за что передо мной извиняться, это я должна тебя благодарить… – и, пока он не успел помешать, я развернула его руку и припала губами к ладони, выцеловывая каждую чёрточку, каждую мозоль.
Ренн дёрнулся и задержал дыхание, прожигая меня таким взглядом, что я запылала, как сухая солома. А потом
