Спокойно выслушала все, что Василий пытался сказать ей, молча кивнула и в тот же день перешла спать в детскую. Так же молча она выслушала, что за смерть ее тетки Зинаиды Алишер ответил жизнью. Да потом, когда он докладывал ей, что поквитался со всеми, выслушивала молча и отстраненно. Выслушивала и снова уходила к ребенку, оставляя его одного исходиться досадой, душевной болью и обидой.
Это казалось ему чудовищной несправедливостью. Но еще Василий поражался тому, как ему удалось изнасиловать ее когда-то. Теперь он просто не мог прикоснуться к ней против ее воли. А она словно окружила себя коконом из льда, сквозь который он как ни пытался, пробиться так и не смог.
Как можно наказывать его за то, что не имело для него никакого значения?! Что с того, когда это было?! Что с того, что она лежала тогда на сохранении?! Он же от нервов, от безысхоности! Он никого из этих не помнил, даже мысленно не мог представить себе их лиц. Как можно сравнивать то, что у них было с этим?! Неужели нельзя простить мужику минутную слабость?! Так живет весь этот мир! И ничего!
Первое время он каждую ночь часами торчал у ее двери. Уговаривал, бесился. Потом просто стоял, с ненавистью глядя на разделявшее их препятствие.
В такие моменты ему казалось, что стена между ними состоит из острых ядовитых шипов, зверь внутри вновь и вновь бросался на препятствие, раз за разом раня себя и разбиваясь в кровь.
Зверь в нем рвался к ней, ему было адски больно. Зверь давился яростью и смертельной обидой. И однажды, задыхаясь от несправедливости и боли, он начал мстить.
ГЛАВА 28
Одиночество в ночной электричке — прекрасная возможность подумать о многом и многое переосмыслить. Теперь уже с новым знанием.
Прошло чуть больше трех дней, а для Лены, как будто еще одна жизнь. Сколько всего их было?
Одна — до смерти родителей. Беззаботная, счастливая. В их семье никогда не было лишних денег, вечно не хватало до зарплаты до зарплаты дожить. Зато любви и душевного тепла было в изобилии.
Еще одна — после их смерти. Как-то внезапно умерли они оба. Сначала отец, несчастный случай, в потом тихо умерла мать, вероятно, не вынесла потери. Лене горько было об этом вспоминать.
Тетка Зинаида терпеть не могла зятя. Никак не хотела простить сестре, что та выскочила замуж по залету. Сама так и осталась старой девой, единственное, чем гордилась, так это звучной фамилией чудом уцелевшего рода.
Оставшись с теткой, Лена не понимала, за что ей постоянно доставались упреки, она была подростком. Но характер сформировался именно тогда. Способность молча противостоять несправедливости, отстраняться и продолжать жить несмотря ни на что.
Потом был другой виток — это когда в ее жизни появился Аркадий. Лена тогда училась. Политех, возможность уйти от тетки и самостоятельно жить в общежитии на маленькую стипендию. Не слышать постоянных упреков, наслаждаться относительной свободой. Все это может сыграть с девушкой злую шутку.
И тогда обычный мерзавец может показаться прекрасным принцем. А потом, когда выяснится, что она у принца далеко не единственная, ее можно избить и изнасиловать. И попутно так ославить на весь Политех, что придется уйти с дневного на вечерний.
Но зато можно начать работать. Начнется следующий виток в череде спадов и подъемов. Официанткой, уборщицей, не важно. В какой-то момент может даже здорово подфартить — устроиться в элитный ресторан. Доучиться и постепенно делать карьеру, ощутить наконец какую-то стабильность. Начать стоить планы на будущее.
А когда она встретила Василия Мережкова, началась жизнь, ураганом снесшая напрочь все предыдущие. Такая противоречивая, но такая счастливая. Такая безумно, бездумно, безмятежно счастливая.
Так страшно и глупо закончившееся счастье.
Последующие пять лет были ужасны. Но…
Сейчас, после того, как все воспоминания заново проходили перед ее глазами, Лена понимала, что в том противостоянии характеров, превратившемся со временем в самую настоящую лютую войну, ее вины, наверное, не меньше.
Может быть, сейчас она ощущала вину из-за этого ее гипертрофированного чувства ответственности? Потому что мы в ответе за тех, кого приручили?
Лена всегда знала, что Василий зверь. Опасный, хищный, дикий. Но ведь было время, когда она считала этого зверя своим. А потом его измена. И это словно убило, заморозило ее изнутри. Лена не могла заставить себя даже взглянуть в его сторону.
Она же видела, не могла не видеть, как он бесится, теперь понимала, что ему наверное, тоже было больно. Может быть, найди она в себе силы простить…
А теперь он умирает.
И все ощущается совсем не так, как казалось когда-то. Все видится иначе. А тогда…
* * *
Мужчина, сил которого хватало лишь на то, чтобы в полузабытьи бродить по воспоминаниям, тоже понимал, что они не сразу пришли к этому противостоянию. Постепенно. Череда его ошибок, ее невероятное, несгибаемое упорство.
И если бы он смог найти другой путь, действовать иначе…
Но, видимо, то была судьба. Судьба, подарившая сначала два года невероятного счастья, и взявшая с него потом за это счастье полную плату горем.
Он же знал, что за все в жизни надо платить.
Но кто же знает заранее, чем придется расплачиваться за ошибки? Кто знает, что с судьбой бороться бессмысленно, она возьмет свое. Безжалостно отнимет самое дорогое, расплющит…
Глуп он был. Думал, что силен, что сможет бороться. Это действительно страшно, когда с самым дорогим и близким тебе человеком начинаешь бороться как с врагом. Но никто не может ранить больнее и горше, чем самые близкие люди.
* * *
Первое время было странно и страшно. Все то же самое вокруг, и все не то. Разум отказывался верить, что мир изменился, что назад дороги нет. Что там, где был его личный океан счастья, теперь выжженная пустыня.
А вокруг ведь все то же самое, ни на йоту не изменилось!
Его женщина в его доме, рядом. Его ребенок…
Он не чувствовал к сыну того, что казалось бы, должен. Не понимал, почему? Это было просто знание. У него есть сын. Этому надо радоваться.
Но он не мог.
Женщина, которую он…
Ледяная Королева жила теперь в его доме. Она не позволяла приблизиться, прикоснуться к той женщине, без которой его зверь сходил с ума. Зверь видел, что Ледяная Королева враг. Ее необходимо было победить, только тогда он сможет вернуть свой мир, получить желанное успокоение. Но как это сделать, если не поговорить, не приблизиться?
Он всегда был уверен в своей силе, привык побеждать. Знал, что любые методы могут быть хороши, и применять надо самые действенные. Но зверь знал, табу! Нельзя применять силу, что бы ни происходило между ними, она была его женщиной, его сокровищем. Зверь готов был оберегать свое сокровище, биться за него со всем миром, даже с ней самой.
Бессилие и болезненная беспомощность. Вот что он ощущал, стоя перед закрытой дверью. Мережков всегда знал, что его жена боец, просто на время забыл. И сейчас он упустил преимущество, открыв свою слабость, позволив ей воевать с ним на ее поле. Это была ошибкой.
Но ошибку он собирался исправить.
Потребовалось несколько месяцев, чтобы жгучая обида перестала разъедать кислотой и остыла, превращаясь в холодное знание. Чтобы он смог нормально мыслить.
В первое время, наталкиваясь на непроходимую стену, что его жена умудрилась выстроить между ними, Мережков жестоко страдал, а все его попытки найти примирение по-хорошему разбивались о холодное равнодушие.
Что бы он ни говорил или делал, ей было безразлично. Моментами он готов был крушить все вокруг, а женщина неизменно оставалась безучастно — спокойной. Ее мир вертелся вокруг ребенка, и для него там не было места.
Даже когда он запил и стал гулять по клубам и ресторанам. Когда возвращался под утро. Она была безразличной ко всему, словно ее не интересовало, где и с кем ее муж проводит ночи. А ему, черт побери, нужен был ее отклик!
