Тот разговор о деньгах ударил по живому. Лена и без того постоянно ощущала свою зависимость от него во всем. Она была одиночкой по натуре, всего добивалась сама. Эта привычка контролировать свою жизнь и ни от кого не зависеть, необходимая для самоуважения и самоопределения, за годы совместной жизни с Мережковым никуда не делась. Просто временно отошла вглубь.
Ей и раньше-то дискомфортно было в той неприятной ситуации, что у них сложилась. А от его слов тех, сказанных высокомерно и презрительно, словно он купил ее как проститутку, Лена почувствовала себя ужом на раскаленной сковородке.
Она на умела упрекать, жаловаться. Никогда не просила, только в случае крайней необходимости. Естественно она хотела снова начать зарабатывать хоть какие-то деньги. Перестать быть вещью, вернуть себе крупицу самоуважения. Но вместо понимания получила от него слепую ярость и грязные обвинения.
Тогда его поступки, мотивация, что им двигала, все было выше ее понимания. Она просто ушла в глухую защиту. Теперь, размышляя об этом, Лена пыталась поставить себя на его место, понять.
Она ведь и не представляла тогда, насколько может отличаться взгляд с другой стороны от ее собственного.
* * *
Поведение жены в тот момент казалось ему предательством.
Мережков болезненнее всего реагировал на ее отказ принимать от него что-то. Ему казалось, содержать жену его неотъемлемое право. Неотъемлемое! Потому что она ЕГО!
Его жена, его игрушка, его собственность. Это он создал ее такой, как она есть, оживил, превратил в Королеву. А теперь эта Королева отказывала ему в его законном?
Предательство чистой воды. Нож в спину. Мало того, что она лишала его того глотка счастья, в котором он так отчаянно нуждался, она еще и с готовностью предавала, перечеркивала все хорошее, что у них было когда-то.
Хочет на работу выйти? Найдет он ей работу.
Найдет!
Ее единственная работа — работать его женой! Лежать в его постели, бл***. Быть с ним. Рядом с ним. Под ним. Быть с ним вместе.
Вместе, черт бы ее побрал!
Но разговоры об этом теперь не заводились ни в каком виде.
Каждый продолжал существовать в своем параллельном мире. Она по-прежнему присутствовала за его столом во время ужина. После ужина он шел развлекаться, а она возвращалась к ребенку.
Ни слова.
Моментами ему хотелось заорать на нее:
— Ну разозлись же, твою мать! Спроси, куда я иду на ночь глядя, с кем я буду этой ночью!? Выцарапай мне глаза, черт бы тебя побрал! Неужели тебе все равно?!!!
От этого становилось обидно. Злость вскипала в душе.
Безумную его ревность и подозрения вызывала эта ее равнодушная холодность. Он ведь помнил, что они творили в постели, не была она холодной! Это все проклятая маска! Но что прячется за маской? Что?
Кто? Другой?! Любого другого он бы просто убил. А за женой был непрерывный надзор. Ему докладывали обо всем. Куда смотрела, с кем говорила. Если бы мог, он влез бы и в ее мысли. И счастье, что упрекнуть ее было не в чем. Но от этого не становилось легче. Ничуть.
Ревнивый взгляд Мережкова с самого начала частенько обращался в сторону сына. Пусть мальчонка был совсем крохотным, но это был мужчина, имевший права на его женщину. Он с самого начала занимал его место.
А когда его просто вытолкнули куда-то на обочину их мира, отвергнутый Василий стал испытывать к малышу самую настоящую мужскую ревность. Однако маленький Мережков рос, и становился все больше на него похожим. Александр Васильевич унаследовал краски и сложение матери, но взгляд, характер, повадки — все его. Это чувствовалось в мальчонке уже сейчас.
Это был ЕГО сын. Его, до мозга костей.
Зверь, сидевший у Василия внутри, признавал это, снова и снова присматриваясь к ребенку. И если раньше он не воспринимал мальчика, то чем дальше, тем больше стал проявлять к нему интерес. В этом интересе не было того обычного сюсюкания, которым грешат мужчины, что обзавелись детьми далеко не в юном возрасте. Им бы уже пора внуков нянчить, а они только-только первых детей родили, вот и играют в ними, как с живыми игрушками.
Нет. Василий, узрев в нем свою кровь, видел в сыне прежде всего мужика и наследника. А если Александр Васильевич мужик, то и воспитываться он должен по-мужски. Сыну скоро должен был исполнится год, Василий решил, что пора вытащить пацана из-под материной юбки.
И заодно уравнять шансы. Раз уж сын теперь мужчина, как и он, и им предстоит всю оставшуюся жизнь делить одну женщину, пусть они будут от нее на одинаковом расстоянии. Возможно, это поможет ей понять, что…
Иногда Василий стыдился подобных мыслей.
Но ничего поделать с собой не мог.
По его приказу ребенка отделили, растить его сына теперь должен был целый штат воспитателей и психологов. И няня, разумеется. Он же нанял няню с самого первого дня, вот пусть и отрабатывает. А его жена, у которой теперь появится масса свободного времени, может найти себе любое занятие.
Чем обычно занимаются все нормальные жены? Ах да! Они пилят своих мужей. Выносят мозг, постоянно требуя то денег, то внимания. Его — молчала. Никогда ничего не требовала и молчала! И этим выносила мозг невыносимо.
Да, он хотел, чтобы Лена пришла к нему и просила позволить ей оставаться с ребенком. Да, хотел ее унизить. В вопросе мужского воспитания Мережков был непреклонен, но…
Может быть, он вообще все это затеял лишь ради того, чтобы она пришла к нему первая? Честно? Он бы простил ей все. Всю ту глупость, что с ними по ее милости случилась. Целый год его страданий и трепанные в хлам нервы.
Он хотел этого, очень надеялся, что именно так и будет. Она придет. Потому что не сможет без Сашки. Попросит. Он… Он будет добрым. А потом все наконец наладится.
Сильно на это надеялся.
* * *
Она пришла. Попросила.
Опять был разговор после ужина в его кабинете. Он делал вид, что торопится, не расположен ее сейчас слушать, а сам ждал ее слов, как манну небесную. И что же он услышал…
Опешил в первый момент. Переспросил:
— Что?
— Я прошу помочь мне продать квартиру, что осталась от тетки, и положить деньги на два счета. На меня и на сына.
— За… зачем? — смог выговорить, после того как прокашлялся. В горле пересохло.
Вскинула на него быстрый взгляд, провела ладонью по лицу.
— Я… не имею возможности заняться этим сама.
— Зачем тебе это надо?! Чего тебе не хватает?! Скажи?! — сорвался он.
Молчание в ответ.
Его колотило несколько минут. Потом коротко бросил ей:
— Будет сделано, — хотел уже уйти.
Она встала, склонила голову и проговорила:
— Спасибо.
— Не за что! — взорвался Мережков.
Он бы еще много чего наговорил, из него просто неудержимо перло. Но она подняла руку и потянулась к нему. Изящную, красивую руку с тонкими длинными пальцами. Мужчина невольно залюбовался. Господи… как он отвык этих маленьких радостей… Как мало ему надо, всего лишь…
— Я бы хотела начать работать на кухне.
Наверное, если б над ним раскололся потолок, реакция была такой же. Смотрел на нее и обалдевал. Потом процедил:
— Хорошо, — и наконец ушел, задыхаясь от… мужчина не знал названия всем тем чувствам, что душили его.
В тут ночь он основательно напился в клубе и впервые притащил шлюху в их дом. Наверное, доказать что-то себе или ей. А может быть, сделать так же больно.
* * *
Лена вспоминала, что с тех пор все покатилось по наклонной. С того самого разговора. Она знала, что Василий специально делает это, отрывает от нее ребенка. Но просить его о чем-то? Бессмысленно.
Раз он так решил, по-другому не будет.
Ну что ж… Ей оставалось смотреть на мальчика издали. Когда его выводили на прогулку, или если встретятся случайно. Няня сначала очень стеснялась, прятала глаза от нее, пыталась оправдываться. А потом все как-то само собой переменилось.
