Безразличие, равнодушие ко всему, холодное спокойствие?
Болевые точки есть и у нее. Надавить на них, что останется от ее спокойствия? Вывести из себя и посмотреть, как она поведет себя тогда?
Он был так измотан морально, что да! Ему хотелось сделать больно, ущемить. Хотел заставить жену драться с ним так, как он привык. Вызвать истерику, злость, слезы. В этом бою ей не устоять, он сможет победить.
Так было уже однажды. Тогда на Фиште.
Хотел ли он повторить весь тот путь заново? Интуитивно надеялся.
* * *
Начал с того, что решил надавить на ее гордость.
Велел накрыть ужин и передать жене, что ожидает ее в гостиной. Та отказалась, она вообще, с того проклятого дня перестала есть с ним за одним столом.
Не голодна. Вполне ожидаемо.
Приказал привести жену немедленно. Ждал, откинувшись на спинку резного стула. Внешне холоден как айсберг и спокоен. Внутри все кипело. Он ненавидел эту резную мебель! Ненавидел этот проклятый дорогущий дом, ставший для него тюрьмой, в которой он заключен с женщиной, рвущей из его души жилы.
Когда Лена пришла, внутри все дрогнуло, даже неконтролируемо подался вперед. Он давно ее вот так вблизи не видел. Бледная, худая, отрешеная. Темное платье, русые волосы собраны в узел. Серые глаза были странно пусты и, как когда-то, смотрели сквозь него в пространство.
Только теперь она не улыбалась.
Мстительное чувство резануло. Бросил, презрительно смерив ее взглядом:
— За те деньги, которых ты мне стоишь, можно было бы хоть раз поужинать с мужем?
В глазах женщины мелькнул огонь и еще непонятная гамма чувств. Достал! Получилось! Но триумф был недолгим.
Женщина опустила глаза, молча кивнула и села за стол. Села, но к еде так и не притронулась.
— Ешь! — приказал, начиная злиться снова.
Он уже понял, что проиграл, правда еще не осознал, насколько.
— Спасибо, я не голодна, — ответила Лена, не поднимая на него глаз.
— Я сказал, ешь! — рыкнул, бросая вилку.
У него и без того кусок в горло не лез, а теперь так и вовсе. Женщина вздрогнула, но выпрямилась и застыла. Мужчину вымораживала эта молчаливая демонстрация, но он доел свой ужин, медленно, не спеша, и только когда закончил встал из-за стола. Хотел сказать ей, что она свободна на сегодня, а он намерен провести время в…
И тут услышал:
— Мне бы хотелось переговорить по делу. Я не отниму много времени.
Она смотрела в глаза. Сосредоточенно и серьезно. О чем она хотела говорить?
— Хорошо, пошли в кабинет.
Шел впереди, остро чувствуя, что она идет сзади. Сжимал кулаки, заставляя себя успокоиться. Она хотела говорить. О чем?
Не спеша прошел в кабинет, устроился в кресле. Сказал ей:
— Закрой дверь.
А это не просто, остаться с ней в замкнутом пространстве, совсем не просто. Лена чуть заметно нахмурилась, вернулась к двери. Закрыла.
— Проходи, садись, — а когда она опустилась в кресло напротив, спросил, — о чем ты хотела говорить со мной?
Наверное, следовало выждать паузу, пусть бы начала первой, но он не смог. Лена, секунду молчала, потом открыто посмотрела ему в глаза и сказала:
— Я собираюсь выйти на работу.
— Что? — не понял Мережков.
А женщина негромким ровным голосом оповестила его, что собирается работать экономистом. И даже назвала, к кому в офис. К Перовскому, когда-то они общались, еще до того, как жизнь превратилась в дурацкий театр абсурда. Его чуть не затрясло от ярости. Только и смог из себя выдавить:
— А как же ребенок? Или он тебе вдруг стал безразличен?
Снова что-то невообразимое промелькнуло во взгляде. Смесь боли, решимости и беспомощности.
— Саша… он моя жизнь… — и тут она снова выпрямилась, словно стальной стержень. — Я больше не кормлю малыша. Днем он мог бы оставаться с няней. Мне нужны деньги, чтобы…
— Ты! Никогда не будешь работать ни в какой фирме! Никогда и нигде! Поняла!
— Я… — пыталась возразить она.
Но Василия уже несло, у него все тормоза сорвало от ревности.
— Ты с какой радости вдруг решила податься к Перовскому, что, присмотрела себе любовника за моей спиной?! На что ты, надеешься, что он будет драть тебя лучше моего?! Не смей даже думать об этом! — рычал он, раздражаясь все больше.
Женщина резко встала, словно ее подбросило.
— Эти обвинения не ко мне. Простите, что побеспокоила, — и вышла из кабинета, даже не дослушав того, что он думал по этому поводу и что орал ей вслед.
С того вечера совместные молчаливые, заряженные напряжением ужины стали ежедневными. Он знал, что ей это неприятно, и потому наказывал. Хотя неизвестно, кого он этим наказывал больше.
Самым же неприятным было то, что она замкнулась еще больше, и теперь вообще отказалась принимать от него деньги.
Этот раунд он проиграл вчистую. Но всегда есть следующий.
ГЛАВА 29
Вагон тихо покачивался, мерно поскрипывая, вез дальше в ночь. Шорох заставил Лену оторвать взгляд от окна. Через ряд на соседнем сидении сидела бабулька — пенсионерка. И заваливалась на бок во сне. Лене казалось, еще чуть-чуть, та окончательно завалится и сползет.
Но та каким-то чудом все время выравнивалась, всхрапывая при этом. Понаблюдав несколько минут, Лена успокоилась и вновь вернулась к созерцанию темноты за окном. Там, в темноте, мелькали вперемежку леса, поля, городки, населенные пункты. В них сейчас спали разные люди. А ночной поезд проносящийся мимо всего этого, словно иной мир.
Словно иной мир…
Иные миры.
К сожалению, несмотря на два счастливых года, прожитых вместе, они с Василием были далеки, словно иные миры. Ушел из их жизни секс, не осталось точек соприкосновения. Исчезло средство связи, разрушилось.
Теперь они могли день и ночь кричать в пустоту, не понимая друг друга. Собственно, кричал он. Она молчала. Но это не отменяло главного. Они не слышали и не понимали друг друга.
И потому боролись каждый за свою правду, как могли. А что превращали при этом жизнь друг друга в ад… Так это и есть издержки непонимания.
У них ведь все случилось слишком быстро, да и потом не было времени что-то обдумывать, потому что Вася Мережков, словно тайфун обрушился на ее жизнь. Бледная улыбка дрогнула на губах женщины.
Сравнивать мужа со стихийным бедствием? Да, именно это ему больше всего подходит. Потом невольно всплыла мысль, что возможно, уже не подходит, а подходило.
НО… Говорить о нем в прошедшем времени…
Было еще больнее. Потому что в этом ее вина.
Это гипертрофированное чувство вины и чувство ответственности. Стремление делать все хорошо и до конца. Не бросать на полпути.
А его она все-таки…
Женщина зажмурилась и тяжело — тяжело вздохнула.
Дальше бегать от ответственности нельзя, надо все-таки в себе разобраться.
* * *
Это был странный, но очень важный момент. Проблема, выросшая из песчинки в гору. И, к сожалению, выявилась она слишком поздно.
То, что единственным языком, на котором они понимали друг друга, был секс. Просто, назад в его постель Лена для себя дороги не видела. Грязь, холодное неприятие, вот с чем ассоциировалось теперь у нее это самое желание мужа иметь с ней интимные отношения. После того, увиденного, у нее словно запечатление произошло.
И что бы ни говорил потом Василий, стереть этого не мог.
Лена готова была разделить с ним любую ответственность за его грехи и поступки, принять наказание перед законом и перед Богом. Потому что была его женой. Но лечь с ним в одну постель после той грязи — нет. Могла понять его ярость, видела его желание заставить ее подчиниться.
Не в этом случае.
Она отступила, предоставив ему полную свободу. Ушла в тень, стараясь не попадаться на глаза. Вся жизнь сосредоточилась в детской, вокруг единственной радости — сына.
Зачем же Василию нужно было вытаскивать ее оттуда?
