от боли.
— У меня четвёртый уровень.
— Был, милая Ясмин. И уже никогда не будет. Сегодня ты взяла пятый уровень, надеюсь ты достойно переживешь это безобразие.
Абаль с усмешкой попытался ее толкнуть рукой, и это снова оказалась левая рука. Ясмин несколько минут лежала молча, уставившись в потолок и пытаясь приручить мысль об оружии пятого уровня. Она же видела воспоминания. Слышала каждое слово. И Мастер Белого цветка перед смертью сказала не надеяться на пятый уровень. Он не возможен для человека, получившего дар через передачу. Развить можно только свой, выкормленный в сосуде тела.
Просто что-то пошло не так. Что-то очень сильно пошло не так, когда они с Ясмин встретились.
— А как ты узнал… Ну, об этом. Если бы ты не пришёл…
Спросила, путаясь в словах и ненавидя себя за это. Оказалось, очень трудно называть вещи своими именами.
— Змейки, конечно, — Абаль приподнялся на локте здоровой руки, склонив к плечу бедовую голову. — Я же говорил тебе о биосочетание человека с аллелем янтарной змеи. Я не солгал.
Да, она припоминала что-то такое. Давно, ещё в Чернотайе, когда она дышать боялась в его присутствии. Кажется, они играли в одну из ее методик. Угадай правду.
— То есть, все эти садовые змейки…
— Мои.
Абаль рассмеялся. Для человека на грани магического истощения он выглядит слишком весело.
Ясмин это очень не одобряла, но ум шел дальше, отыскивая всех пропущенных в своей жизни змеек. Одна из них цапнула Верна. С другой она секретничала про уменьшительно-ласкательное Абаля. А третьей в самую морду рассказывала про расплодившихся братьев. Наверное, эффект был ошеломительным, как если бы она шепнула все это Абалю на ухо. Какая-то змейка телепалась по поместью, когда Примул отгонял ее от Верна. Получается, эта змейка все слышала, если не дура, а после прошуршала к хозяину с докладом.
Ясмин едва не взвыла.
— Ты! — от возмущения сорвался голос. — Ты подслушивал!
Абаль смотрел на неё серьёзными глазами и не увернулся, когда она занесла руку для пощечины. Занесла и опустила. Разум взял верх. Абаль и не думал отворачиваться, наоборот, словно подставлял под удар гладкую кремовую щечку.
На что сердиться? Он бы и так рано или поздно все узнал. Наоборот, так даже лучше. Она не нарушила клятву, и Абаль знает, почему она ее дала. Вдвоём бороться с наваждением легче. По телу прокатилась волна мурашек, концентрируясь в ногах.
— Что ж, — сказала она медленно, — Теперь ты знаешь. Братик?
Абаль хмыкнул. Испортил трогательный момент.
— Не больше, чем Хрисанф. А вот Верн тебе действительно приходится братом по отцу.
Ясмин не поняла.
— Только не говори мне, что Примул тебе не отец. Это все-таки Варда, а не Санта-Барбара.
— Что такое Санта-Барбара?
Ясмин отмахнулась.
— Я скорее поверю, что ты змея целиком, чем в измену твоей матери.
— Мама никогда не изменяла Примулу, — согласился Абаль. — А Примул действительно был моим отцом. Во всяком случае отцом этого тела.
* * *
Сколько он себя помнил, отец всегда хотел его немного улучшить. Абаль был лучшим в детской учебной группе, лучшим в экспериментальном круге юных воинов, лучшим на курсе, лучшим в ведомстве. Лучшим в Астрели.
Лучшим в Варде.
Увы он не был лучшим статистически. Бересклет из века в век порождал сильнейших из человеческой породы. И где-то прямо сейчас в Чернотайе росли сорной травой эти неведомые дети, превосходившие его эвентуально. Он проигрывал математике в голове отца.
Отец долго искал зацепку в формуле, которая позволит его семени превзойти всех возможных и невозможных соперников. И нашел. Задолго до его рождения. Когда создал его мать из дикой помеси древесной змеи и собственной личной помощницы, которая ни черта не умела, но устраивала его визуально. Мама никогда не рассказывала, как это было, но это и не имело значения. Когда ему исполнилось три, он узнал как.
Очень больно.
Условием приживления чужеродного днк было нахождение реципиента в сознании. Абаль все запомнил. Он вообще оказался злопамятным парнем.
Постоянный холодный раствор, темная комната, иглы отца, его взгляд — как на подопытное животное. Теперь это вспоминалось без особой боли, но тогда он плакал. Сначала терпел, потом, наверное, плакал. Он уже не очень помнит, как именно это было. Наверняка плакал. Или просил. Снова терпел, когда отец терпеливо уничтожал человеческую днк в его теле — свою собственную днк.
После первого же эксперимента, Абаль впал в кому на полгода. Свернулся на полу змеей и заснул. Мама рассказывалась, что отец хотел отключить аппарат жизнеобеспечения, пока никто не узнал, что его сын наполовину пресмыкающееся. Потом оставил.
В тот год он зачал Верна. Видимо, на всякий случай.
Когда материнская днк взяла верх и укрепилась, отец вздумал приживлять ему все новые и новые возможности. Мастер Файон, занявший место второго экспериментатора, словно издеваясь, подкидывал новаторские идеи, словно задался мыслью, свести его в могилу. Возможно так и было. Управлять Верном было легче, чем Абалем. Будучи гордостью и надеждой отца, мастеру Файону он только мешал.
Последний эксперимент пришёлся на его двадцать, и Абаль чудом остался жив. После он взбунтовался.
С его братом обращались нежно, никаких экспериментов, никаких отказов, он шёл по проторенному Абалем пути, не спотыкаясь о физические неудобства. Примул не то чтобы любил его, но был привязан. Забавно, но Верн, будучи осыпан благами с головы до пят, платил отцу чёрной ненавистью. А ведь его даже ни разу не вскрывали, в отличии от Абаля. Так, пару раз провели анализы.
Мать, даже напуганная мужем до икоты, пыталась его защитить. Первые несколько лет. В двенадцать он нашёл ее без сознания, и с тех пор, отец всем лицемерно жаловался на здоровье жены. В себя она приходила всей реже. Последний раз был почти год назад.
Ясмин внимательно смотрела на него, но не перебивала. Она владела умением слушать, как сам Абаль — волной. На бледном лице — волшебные глаза, похожие на озеро, подернутое коркой льда.
— Наследник и запасной, — улыбнулась она, когда услышала про Верна.
Наверное, в ее мире это было расхожей шуткой. Глаза у Ясмин оставались невеселыми, даже когда она улыбалась.
— Ты, жестокая девчонка, — Абаль развеселился. — Разве ты не должна меня пожалеть? Пролить немного слез о моей судьбе?
— У тебя от слез сердце отрастет обратно? — спросила она грустно.
Глупышка.
Сердце у него было. И как у всякого аспида его сердце тянулось к теплу. Воспоминания, одетые в дымку змеиной меланхолии, давно превратились в часть хронологии человека, который перестал быть им. Должен ли он рассказать Ясмин и об этом?
