Пальцы поманили синее свечение Одьена. И от его оболочки ко мне устремились тонкие струйки Потока. Он должен почувствовать потерю. Должен отреагировать на нее. Одьен выставил щит, отрезая себя от меня.
– Алексис! – закричал он и спрыгнул за мной вниз во втором измерении.
В пространстве материализовались топоры и ножи. Голубое свечение энергооружия пронеслось мимо моего лица, и якорь с цепью рассыпались. Я упала на колени на одном из уровней второго измерения. Поток вырывался из груди, и я прижала к дыре ладонь, чтобы зажать рану.
Одьен приземлился на ноги рядом со мной. Он обернулся к замершей фигуре Кейдж, метнул в нее лезвие ножа и порезал плечо. Кейдж словно очнулась.
– Какого черта?! – воскликнула она, зажимая рану на плече.
– Помоги!
Одьен прижал ладони к моей спине и его Поток хлынул в меня. Тело зашлось судорогой. Это больно, когда хранитель прорывает оболочку и принудительно закачивает Поток.
– Иди за ним! – Кейдж отбросила его руки. – Я ей помогу! – она втолкнула в меня свой Поток.
Новая судорога.
Кроме хранителей этот фокус может проделать только одно существо – такое существо, как я. Что же нас отличает друг от друга? Хранителю не под силу протянуть руку и забрать чужой Поток. Это могут сделать Райоты. И палач, такой как я. Хранители не способны закачивать Поток в послушников и, тем самым, излечивать их. А я могу. Но хранители восстанавливают утраченный Поток очень быстро, черпая энергию из окружающего пространства. И этот трюк неподвластен ни одному из представителей других метафизических рас. Кто же все мы такие, хранители, райоты и палачи? Почему эволюция создала нас, и что же мы сделали с собой, обретя дар излечивать без лекарств и отнимать жизнь без оружия? Мы посчитали, что вправе использовать тех, кто слабее. Послушники не могут ничего. Становясь донорами Потока во время Жатвы, они либо лишались жизни, либо зарабатывали неизлечимые болезни, поражающие их тело и уносящие его на тот свет. Хранители вступали в союзы с палачами, чтобы путешествовать по измерениям, охранять своих и убивать чужих. Райоты же решили, что могут использовать всех остальных, чтобы жить вечно. Предложив хранителям вечную молодость, красоту и здоровье, они заключили с ними договор, который назывался Уставом. Как только хранители согласились следовать ему, палачи остались в меньшинстве. Появляясь на свет с частотой один на две тысячи хранителей, один на тысячу райотов и сто тысяч послушников, мы превратились в особый вид оружия, которым пользовались все остальные. Все покупалось и продавалось. Рынок Потока процветал. Хочешь купить подешевле – займи официальную очередь на проведение процедуры Жатвы. Хочешь без очереди и прямо сейчас? Заплати втридорога и купи себе Жатву на черном рынке. Эта система рухнула, когда хранители объединились с послушниками и организовали Восстание. Не стоило райотам закручивать гайки, внося в список для доноров Жатвы детей хранителей, которые родились послушниками. «Последний звонок». Я никогда не видела, как это происходит. Но я знала, что это происходит каждый день. Машина подъезжала к дому. Из нее выходили двое архиереев. Звонили в дверь. Предъявляли документы и забирали донора из дома. Навсегда. Сопротивление бесполезно: в машине сидел палач, который мог изъять Поток прямо на месте в случае оказания сопротивления. И послушники уходили добровольно, чтобы не падать замертво на глазах у своих родных и близких. Спустя несколько дней к дому снова подъезжала машина. Одетые в парадную форму архиереи торжественно вручали урну с прахом погибшего члена семьи. Вместе с урной были чек на крупную сумму унифицитов и акт о том, что больше никто из ныне живущих членов этой семьи не подвергнется процедуре Жатвы. Этот акт называли «амнистией». Конечно же, последующие поколения детей-послушников это не касалось. Покупая новую сумку в магазине или одежду из последней коллекции люксового бренда, я не задумывалась о том, что за все это я расплачиваюсь деньгами, заработанными моими родителями на Жатве. Возможно, мы все были достойны той смерти, на которую нас обрекли. Возможно, и мне следовало покориться и умереть в шестнадцать лет. Но я выжила, и вина за то, что я сотворила со своим отцом, навсегда останется со мной.
Дыра в груди начала сворачиваться.
– Остановись! – прошептала я.
– Ты не должна терять Поток, – ноги Кейдж уже подкашивались от слабости.
– Остановись! – я отбросила ее руки и встала.
На груди осталась тоненькая пробоина в оболочке, из которой струйкой вытекало синее свечение. Одьен был на уровень ниже нас с Кейдж. Он искал палача.
– Его здесь нет! Он ушел! – закричал Одьен.
– Это Денни Ориссон! Мы должны пойти за ним!
Одьен поднял голову и посмотрел на меня снизу-вверх.
– Кейдж останется здесь! – он прыгнул вверх и схватил меня за руку. – Алексис, давай!
Прыжок сразу в четвертое измерение. Мы с Одьеном упали на мягкое полотно темной материи. Он встал и начал оглядываться по сторонам, пытаясь понять, куда попал. Четвертое измерение, как и третье, существует отдельно от первых двух. Все сведения о четвертом измерении подчеркнуты из рассказов палачей и связанных с ними клятвой Возмездия хранителей, что заключили союз, отдав палачу часть своего Истока. «Мир темной материи» – так мы, палачи, называли его. Здесь хорошо виден золотой искрящийся Исток, бьющийся внутри оболочки, образованной Потоком. Оболочка Потока в точности повторяет контуры тела из первого измерения, как будто полупрозрачная белая кожа, на которой видны рубцы серого цвета. Мои ноги покрыты этими рубцами. Пальцы на руках. Спина. Нос. Щеки. И даже губы. Это следы обморожения, которое я пережила. Метки того, что много лет назад я должна была умереть.
Что-то пронеслось мимо. Одьен шарахнулся, а я встала. Зацепила рукой темную материю и накрыла ею нас с Одьеном, создавая карман, в котором можно было спрятаться. Я прижимала ладонь к груди, но мой Поток все равно просачивался сквозь пальцы, разлетаясь каплями в окружающей густой тьме.
– Это четвертое измерение? – шепотом спросил Одьен.
– Да.
– И Призрак тоже здесь.
– Да.
– Денни Ориссон? Башня?
– Думаю, что он.
– Как долго ты сможешь удержаться здесь?
– Дольше, чем ты. Минуты три, может, дольше.
Одьен прижал ладонь к моей груди.
– Не трать силы, – попросила я.
– Помолчи, – он толкнул в меня Поток.
Да, он хранитель. Да, он восстановит потерянную часть Потока в течение нескольких часов, черпая энергию из окружающей его во всех пространствах материи. Эта энергия уже устремилась в него, обволакивая белое свечение Потока дымкой из тьмы. Но если он сейчас отдаст мне слишком много, у него не хватит сил удержать себя в четвертом измерении, точно так же, как и третьем, и во втором… Он потеряет сознание и рухнет в первом, отдав на милость палача свою судьбу.
Одьен остановился. Наверное, почувствовал слабость, которую ощущала и я. Но от раны на моей груди остался всего лишь порез.
– Выставь щит, – попросила я и материализовала горсть крохотных светящихся шариков.
– «Пыль смерти»? – произнес он.
– Только не попадись в нее, – я взялась за край кармана с выскочила первой.
Начала оглядываться по сторонам, сжимая шарики в руках. Казалось, вокруг нас никого не было.
– Ты видишь что-нибудь? – прошептал Одьен.
– Тише. В четвертом надо слушать, а не смотреть.
Одьен напрягся и крепче сжал рукояти своих светящихся топоров. Грубое оружие. Хотя, кто я такая, чтобы судить? Шорох слева от меня, и ничего. Снова все тихо. Палач играл с нами. И ловко прятался в карманах из материи. Значит, хорошо обучен.
Он возник напротив Одьена. Денни Ориссон. Это был он. Выбросил вперед руки, и мелкие рыболовные крючки полетели в нас. Одьен метнул навстречу топоры и развел пальцы. Топоры словно расслоились на множество узеньких тоненьких топоров. Они врезались в крючки и разбили их, врываясь искрами перед нами.
– А это что-то новое! – засмеялся Денни и снова метнул в нас крючки.
