волнуется. Связь жива. Он не влюблен. Можно расслабиться. Но эти уколы в сердце – они‐то что значат? Это намеренно? Разумеется. Иначе почему она начала это, как только он попытался ее заманить?
– Прошу прощения. – От знакомого голоса Рейва ведет, и он всем телом оборачивается на дверь.
– Да, мисс Масон?
– У меня записка для… так… м… Хейза. – Она делает вид, что читает его имя. Что не знает его имени. – Что‐то по поводу старостата, меня попросили занести, – пожимает плечами, устало закатывает глаза, будто сделала большое одолжение. Актриса!
– Да, конечно, – кивает Гаджи.
Записка падает на парту, Брайт не подает виду, что происходит что‐то особенное, но их взгляды пересекаются, и это как удар под дых раскаленным железным кулаком. Рейв старается не провожать ее взглядом, царапает себе ладони под партой. А потом с максимально безразличным видом разворачивает записку, надеясь, что не изменится в лице от содержимого.
«Ты невыносим, милый. Это твоя месть или просто исключительная озабоченность? Не забыл еще, что я тоже могу ответить?
P. S. Если это была попытка узнать, как у меня дела, то превосходно!»
Глава тридцать первая
Кульминация
КУЛЬМИНАЦИЯ
Точка наивысшего напряжения.
Брайт смеется. Это нервное. Она уже четверть часа собирает проклятые справочники по морским водорослям и ждет появления своего… нет, просто Рейва Хейза. Его выходка ее повеселила, она понимала, что он сделал это специально. Теперь – понимала. Он не нашел ничего лучше, потому что страх, боль и веселье – это малодоступные эмоции, когда ты сидишь на лекции. А еще, быть может, причина крылась в его озабоченности и неизобретательности. Сама она очень собой гордилась за ответную выходку.
Узнать, где его аудитория, проще простого. Решиться на то, чтобы отнести записку, еще легче. У Брайт в крови кипит адреналин, и она вообще уверена, что может теперь делать с Хейзом что угодно. Она уже не видит в нем ни безразличия, ни угрозы и даже знает, что именно он представил, чтобы до нее добраться.
Она видела его взгляды на крыльце – и потом, когда мерзкий Прето толкнул Лю, а потом послал куда подальше. Она знала, что Хейз намеренно коснулся ее рюкзака.
Это странно, но Брайт достаточно того, что Рейв Хейз признает наличие между ними шанса на чувства. А то, что они никак не возможны, уже дело десятое. Потому ей смешно. Она дразнит его, дразнит судьбу и дергает за усы систему с упорством трехлетки, не способной на абстрактное мышление.
Рейв Хейз влетает в библиотеку так стремительно, будто его туда тянуло магнитом. За спиной развевается пальто, хлопая будто крылья, волосы растрепаны – он запускал в них пальцы, пока ждал окончания последней пары. Кажется, чертовски долго ждал. Выглядит непривычно. Хейз должен быть чистеньким, аккуратненьким, а не вот таким растрепанным. Таким он был в нейтральных водах, в их лодке, в единственный вечер, когда было можно допустить все.
Брайт смешно. Она с восторгом смотрит на его решительное выражение лица, горящие глаза и руки, которые уже к ней тянутся. И почти сразу она оказывается в этих руках, они ищущие и горячие, тело пробирает теплом, в венах искрится что‐то похожее на микровзрывы, это все пульсирует и стремится к сердцу, где скапливается, чтобы довести несчастную мышцу до разрыва и последующей остановки.
– Р-р… – начинает он.
– Ты первый начал, – весело предупреждает Брайт, понимая, что говорит ему прямо в губы.
Они кружат, переступая с ноги на ногу, будто дикие звери перед тем, как сцепиться в драке.
– Р-р…
– Мог придумать уже что‐то новенькое! Или покоя не дает наша прогулка? – Еще более веселый тон.
Брайт тоже скучала. Невыносимо! За эти выходные она думала, что с ума сойдет, потому что ощущала полную тишину с той стороны их дурацкой связи. Она так хотела, чтобы Рейв Хейз напомнил о себе хоть каким‐нибудь способом, но все было до жути ровно. Ей тяжко. Ей скучно! Но провоцировать она его не решилась, потому что не хотела ни боли, ни страха. Радоваться нечему, а самый очевидный метод – под запретом из гордости.
Теперь она жадно вдыхает запах его кожи и чего‐то штормового, прекрасного, связанного с самым лучшим в ее жизни. Со свободой, своей стихией, своим миром. Почему Хейз пахнет свободой и домом? Она смотрит в его глаза и пытается пересчитать все оттенки, какими богата радужка, ищет знакомые огненные блики и радуется им, как старым знакомым. Наслаждается его горячими пальцами, впившимися в ее кожу. У нее слабость к ним. И к его аристократическому высокому лбу, на который вечно падает пара прядей, и к волосам, что так отвратительно аккуратно зачесаны назад, в ком угодно другом это до тошноты раздражает.
Брайт лелеяла их последний разговор, развлекалась тем, что просто прокручивала его в голове, и тихонько смеялась. Он просит держаться подальше, да-да, это чертовски логично, но как будто отдает какой‐то заботой. Он все рассказал, пусть большую часть она и так знала. Доверяет. Смотрит обезумевше и горячо, касается. Тянется. Как можно теперь не купаться в этой нежности?
– Что это было со мной? Какие‐то… уколы в сердце. Как ты это делала? Что это было? – быстро бормочет Рейв полушепотом.
– Я же говорила, что придумаю что‐то пооригинальнее.
– Что. Это. Было.
Она пожимает плечами.
– Не знаю.
– Брайт…
Он назвал ее по имени. Он назвал ее по имени! И это было с такой усталой нежностью, что у нее все внутри скрутилось в узел, а в сердцах обоих опять больно укололо.
– Это… ты? Это?..
– Я, – кивает она, и на лице Рейва пробегает тень понимания. Он улыбается, а Брайт с удивлением отмечает, что больше всего это напоминает улыбку победителя.
– Я просто хотел проверить, что ты там… Было слишком пусто в выходные.
– И мне тоже.
Самый странный способ сказать «Я, черт побери, скучал!».
– Я помолвлен. – Слова вылетают просто, даже не нужно с собой бороться и к ним готовиться. – С Шеннен Блан.
Все замирает и трескается, Брайт отшатывается, но с понимающим видом кивает, пряча глаза. Рейв тоже кивает, он не может не сказать это, скрывать глупо. Очень-очень глупо. Лучше сделать это сразу, чем зайти слишком далеко и потом пожалеть. С души падает камень, который нарос так стремительно, за каких‐то несколько часов.
– Это случилось перед первой парой, – поясняет он зачем‐то.
– И ты решил проверить, на месте ли наша связь?
«Наша» – звучит как что‐то общее, только между ними двумя. Их тайна.
