желаний.
Она любила выбирать безразличных и грубоватых. Тех, для кого она становилась «игрушкой», способом доказать что-либо себе или другим, изничтожить невзаимное чувство, излить неутоленную страсть.
Точно губка, впитывая потоки агрессии, Анеля в каком-то роде очищала партнеров. На смену похотливо-унизительной авторитарности приходила нежность. Анеля купалась в ощущениях, а затем уходила. Растворялась, словно ее не было.
Равная среди равных, уязвимая перед насилием, Анеля тем не менее не боялась, что кто-то зайдет слишком далеко, напротив всячески поощряя раскрытие их темных сторон.
Не колеблясь, принимала сомнительные предложения «повеселиться», если испытывала к приглашавшим мужчинам приязнь.
Оливера в беспокойном мире ее чувственности не существовало, и даже впоследствии Анеля вовсе не собиралась перед ним «оправдываться».
* * *
Иногда Колетт слишком хорошо его чувствовала.
Иначе она не пыталась бы выяснить причины напряженно-тоскливого ожидания, которое Роберт маскировал будничной веселостью, стараясь оттянуть разговор.
— Мы можем ничего не менять, Котена. Жить, как привыкли. Я бы очень, очень хотел, чтобы по-настоящему…
Колетт, совершенно обессиленная нагрянувшей бедой, прошептала:
— Ты устал…
Роберт мотнул коротко стриженной головой:
— Увы, это не хандра, не депрессия даже…
Он рассуждал, что не ощущает себя счастливым, а значит, не может сделать счастливой ее. Что ему до безумия жаль, что так вышло. Что у анамаорэ Колетт будет лучше, а он не представляет, как это — не видеть больше Антона. Что нет никаких иных женщин, что их история будет продолжаться вечность, становясь… все более блеклой. Что Колетт достойна большего.
Она слушала и вздыхала. Рассказанное Эрин оборачивалось беспощадной правдой.
Нужно было что-то делать. Как-то дальше жить. Обсудить проблемы целиком, попробовать найти компромиссы. Составить план Б. Оставаться в здравом уме и твердой памяти, четко планируя шаги. Сохранить добрые отношения с Робертом… Выплакаться. Вспомнить все, чему Эрин учила ее. Дышать. Дышать глубоко. Антону нужна здоровая и довольная мама.
Неужели Роберт всегда был таким огромным и тяжелым? Столь сильным и властным?
Ее муж, негромкий и спокойный, относился к Джунко с неизменным уважением, считая слухи, некогда царившие в Городе, глупостями, распространяемыми из зависти. Дивный цветок, средоточие женственности и нежности — Эдварду казалась странной малейшая грубость в адрес милой, тонкой и трепетной Джунко.
Понемногу Джунко привыкла, полюбила мягкость и размеренность, исходившие от супруга. Ее бывшие разъехались кто куда, а память заполнялась новыми событиями.
Откуда Роберт явился? Пришел неотвратимо, точно ночная мгла.
Джунко не поняла, как она очутилась в тупике, прижатая дрожащей спиной к стене, и невозможно стало отступать.
Впрочем, Роберт всегда поступал так, потакая собственным желаниям, объявляясь и растворяясь, когда хотел.
Его взгляд полыхал страстью, жгучей и острой. Джунко попробовала закричать, но не смогла. Ее бил озноб: смесь страха и… охватывающего восторга от сильнейшего, почти невыносимого возбуждения.
Роберт… Ее первая любовь. Ее первый любовник…
Извиваясь и кусая губы, чтобы не стонать, Джунко мечтала лишь отбросить стыдливость. Роберт звал ее шлюхой, с ним Джунко действительно становилась такой, тая, точно сахар в кипятке, поддаваясь и отдаваясь. Здесь не нужно было притворяться приличной, и Джунко кричала в голос, а Роберт закрывал ей рот то жестко, ладонью, то сладчайше — поцелуями…
Зачем он являлся в эти кошмарные, дерзкие сны, после которых Джунко просыпалась разбитой, гадая, не выдала ли себя мужу неуместными позами или вскриками? Для чего бросал ее сердце в жар ласками, с каждым разом более изысканными?!
Джунко повстречалось много иных достойных любовников, но этот, первый, стоял особняком, до сих пор внезапно смущая и растравляя ее.
На счастье, в подобные моменты Эдвард по каким-то причинам отсутствовал. Джунко прибирала смятую постель и быстро-быстро шептала заклинания, надеясь поглубже запрятать порочные мечты.
Однако, ее, ощущавшую себя грешницей, пугал самый правдоподобный и реалистичный вариант. Роберт временами возвращался в Город, и сильнее всего на свете Джунко боялась, случайно столкнувшись с ним на улице, невнятно кивнуть друг другу и разойтись.
Скорее всего, причиной было окончание этих снов. Роберт оставался прежним, зато сама Джунко больше ничем не походила на робкую девчонку. Она стала взрослой, опытной и разбирающейся в желаниях женщиной.
Смеясь, дразнила Роберта, обещая ему носить ультракороткие юбки. Угрожала, что сама возьмет Роберта в сексуальное рабство в ответ на его шутки.
По пробуждении Джунко вспоминалось не все. Для нее, для Роберта, для их семей к лучшему.
К тому же, в реальности прошли годы с тех пор, как Роберт поставил в их истории жирную точку. Решения он не менял.
Глава 620. Вместе до конца
С тех пор они решили быть вместе до конца.
Превращение в анамаорэ было длительным процессом с долгосрочной подготовкой, зависящей от способностей ученика. Преобразовывать предстояло и Антона.
Открыто сообщить родителям о смерти своей и крохотного внука, когда их отношения только-только наладились, Колетт находила кощунственным. Она собиралась в дальнейшем навещать семью. Разумеется, родители спрашивали бы о Роберте, и Роберт с Колетт решили оформить официальный развод во избежание толков.
Оказалось тем проще, что брачный союз они заключали также здесь.
Никаких переездов — Колетт с Антоном планировали учиться в привычном доме у моря. Ну а Роберт перевозил личные вещи в квартиру, в Город, будучи вынужденным использовать обыкновенную транспортировку — Оливер опять был маленьким и не мог бы даже прийти, не то что помочь ему. Пользоваться услугами Эрин Роберт считал странным.
Он увозил свое на север, отправляя на юг вещи жены и ребенка с тем, чтобы Колетт впоследствии смогла скопировать или иным образом забрать с собой все ей полюбившееся в новую жизнь.
Чудовищное, тошнотворнейшее одиночество сдавливало и резало его во время транспортных путешествий, но Роберт поставил условием пустые дома, и Колетт согласилась.
Исключение составляли лишь многочисленные фотографии, свидетельствовавшие об ушедшем счастье. Не допускалось никаких игрушек Антона или обуви Колетт в городской квартире.
Дом на юге Колетт обязалась полностью разобрать перед перерождением с тем, чтобы Роберт продал пустую оболочку. Заниматься всем исключительно самостоятельно там и тут было бы для Роберта слишком тяжелым бременем.
Они по-прежнему любили друг друга, но совсем не обсуждали прошлое — не ощущали сил и смысла. Просто проводили дни рядом, занимаясь Антоном и бытом.
Тихо и твердо Колетт сказала:
— Скажу Антону… что ты отпустил нас ради счастья… большего, чем человеческое… Не бросал нас… И Антон тебя не бросит… Будем навещать… если захочешь.
Часто она уходила плакать. Роберт оставался с сыном и, крепко прижимая ребенка, сам смахивал подступившие слезы.
Было все так же
