Меня поразило не сказанное герцогом и даже не перспектива оказаться погибшей — до глубины души потряс цинизм монстра, который откровенно запугивал, ожидая спрогнозированных им действий.
— Ступай в спальню, — мягко повторил его светлость, — у меня осталось двое тяжело раненных, выжили все. С мелкими ранениями разберутся лекари, и лучшее, что ты можешь сейчас сделать — ждать меня, Ари. Ждать в безопасности.
— Чтобы вы не отвлекались на мысли о необходимости охранять свою супругу? — Я улыбнулась.
— Совершенно верно, — так же с улыбкой ответил Дэсмонд.
Кивнув, я отступила от герцога, передала подошедшей по знаку его светлости госпоже Вонгард корзинку с бинтами и уже собиралась уйти, сопровождаемая взглядом судя по всему вознамерившегося дождаться моего ухода лорда Грэйда, как из входа, ведущего в подземелье, выбежал Уилард, со словами:
— У Донсона началась агония.
Бросив на меня взгляд, герцог напомнил: «В спальню, живо», и торопливо ушел в подземелье, оглянувшись еще раз у двери. Не просто оглянувшись, остановившись и взглянув на меня, потрясенно стоявшую, гневно-вопросительно.
Тяжело вздохнув, я покорно направилась к лестнице, и только тогда Дэсмонд покинул холл, устремившись спасать, видимо, повара, впрочем, я, к сожалению, все имена запомнить еще не успела. И мне не оставалось ничего иного, кроме как понуро побрести в безопасное место. И я безропотно отправилась выполнять повеление супруга, когда от входа раздалось:
— Леди Грэйд, что делать с ранеными, которые не уместились в повозке?
Обернувшись к выходу из замка, увидела растерянного управляющего.
— Не хотелось бы беспокоить его светлость, — произнес господин Аннельский, — не могли бы вы, если вам не сложно… — и так как я стояла в нерешительности, поглядывая на двери, ведущие в подземелья, добавил: — К сожалению, назначенный вами старший конюх мне совершенно не подчиняется и отказывается выделить две кареты для перевозки раненых.
О, Пресвятой!
— Позовите его ко мне, господин Аннельский, — раздраженно попросила я и, придерживая юбки, торопливо направилась во двор.
К сожалению, я чувствовала собственную ответственность за несговорчивость человека, мною же назначенного. И ни на миг, ни на единый миг даже не закралось сомнение, не ощутилась угроза! Я стремительно покинула замок, выйдя во двор, недоуменно огляделась, заметив лежащих прямо на каменных плитах охранников и конюхов, подняла вопросительный взгляд на господина Аннельского и…
И захлебнулась криком, когда кто-то властно накрыл мой рот ладонью, затянутой в черную перчатку, а вторая рука поднесла к моему носу белый, противно пахнущий спиртом платок…
Накативший мрак почему-то напомнил мне черные глаза лорда Грэйда…
* * *
Тихо трещали свечи, ощущался запах ладана, и мерно поскрипывали колеса, вероятно, кареты. Сложно определить сквозь непрекращающийся шум в ушах…
— Теперь все будет хорошо, теперь все будет замечательно, слава Пресвятому, — тихим женским голосом монотонно увещевал кто-то.
Теплый компресс убрали со лба, заменив холодным, после другая сестра милосердия негромко, но требовательно произнесла:
— Вам уже пора прийти в себя, леди Уоторби.
Веки показались мне свинцовыми, но я все же с трудом открыла глаза и посмотрела вверх — надо мной виднелся деревянный потолок, действительно принадлежащий карете. Карете, которая, суда по мерному покачиванию и скрипу рессор, увозила меня прочь от замка Грэйд!
— Вот и хорошая девочка, вот и умница, — похвалила сестра, — а теперь нужно приподняться и выпить отвар, леди Уоторби.
Глаза закрылись сами, и сквозь потрескавшиеся пересохшие губы против воли вырвался полный отчаяния стон.
— Нет-нет, больше никакого сна, — голос был мягким, словно говорили с несмышленым ребенком, но в нем чувствовалась жесткость, свидетельствующая о том, что мне не дадут ни поспать, ни отказаться от отвара. — Поднимайтесь, леди Уоторби, вы должны быть сильной.
Я оказалась права — проявив твердость и проигнорировав мою попытку казаться и далее лишенной сознания, сестры приподняли и, пользуясь преимуществом в силе, влили отвар. Но опасения насчет яда не подтвердились — это был освежающий мятный отвар, и с первого глотка стало ясно, что убивать меня в планы святой церкви вовсе не входит.
— Достаточно, — отобрав кружку, произнесла старшая монашка. — Теперь вам лучше еще полежать, леди Уоторби.
Вновь уложив меня, сестры погрузились в чтение святого писания при свете дрожащих свечей. Мне же оставалось лишь медленно приходить в себя, осознавая страшные реалии случившегося. В том, что я была похищена, сомнений не оставалось. С трудом, сквозь постепенно проходящую головную боль мне вспомнился двор замка Грэйд, упавшие на каменные плиты люди… на глаза навернулись слезы. И они же потекли ручьем, стоило вспомнить о просьбе Дэсмонда. Просьбе, которую я не выполнила. И вот трагический итог! И почему-то я даже не задумывалась о своей судьбе, искренне, всем сердцем тревожась за герцога и понимая, каким ударом для него станет мое исчезновение.
На мгновение мелькнула отчаянная мысль о побеге, но, прислушавшись, я поняла, что карету сопровождают не менее двадцати всадников. То есть надежды нет. Совершенно.
— Молитва избавит от пережитого ужаса, дитя мое, — произнесла старшая монашка. — Молитва и сон.
О сне не могло быть и речи — меня терзали сожаление, гнев на себя, отчаяние, мысли о Дэсмонде. И потому рассвет я встретила сидя, безнадежно глядя в маленькое каретное оконце на медленно сереющее небо. Сестры также не спали, погруженные в чтение молитв, но в то же время зорко наблюдающие за мной.
Через час вдали показался город, и кто-то из верховых оповестил:
— Приближаемся к Джену.
Джен! Прикрыв глаза на миг, я мысленно застонала — меня повезли не к столице, а в прямо противоположном направлении, к одному из самых крупных в империи речных портов. Хороший ход, поистине превосходный! Лорд оттон Грэйд ринется в погоню по дороге, ведущей на запад, в то время как меня увезли на восток! И еще неизвестно, где завершится мой путь — в столице или в одном из многочисленных скальных монастырей, в которых скрыть можно все что угодно!
Мои худшие предположения не оправдались — в Джене нас ожидал корабль, который через семь дней плавания прибыл в морской порт Берн. Под покровом ночи меня перевели на другой корабль и так же ночью началось плаванье.
Спустя двадцать суток, наполненных для меня отчаянием и заунывными молитвами сестер, я услышала звон колокола, который невозможно было ни с чем спутать — Этан, столичный порт. Корабль подошел к пристани и бросил швартовые. Сидя у закрытого наглухо ставнями окна, напротив сестры Дэаллы, я отчаянно прислушивалась к происходящему, поражаясь тому, что монашки не предпринимают никаких попыток к сбору вещей.
