удары, легко и небрежно, будто играючи. И псу хватило, он падал и катился кубарем, расходуя всё больше сил.
Молния вспыхивала, носилась по кругу, и Макс с Дамиром завопили в оцепенении и боли, ощущая сталь и бетон наносимых им ударов и смерть в каждой клетке тела, что угасала одна за другой с хирургической точностью. Ни пошевелиться, ни убежать, ни рухнуть, пока смерть не заберёт каждую из ста триллионов клеток.
Но вдруг алая молния начала замедляться, становиться всё плавнее и заметнее в своих движениях, стали видны даже очертания Белафорта. Теперь он носился вокруг с вполне человеческой бойкостью и проворством, но и этого ему хватало, чтобы избить братьев.
Макс успел заметить рыжеволосую девушку, что водила руками по воздуху, насылая каменную пыль, прежде чем рухнуть от изнемогающей боли по всему телу с его иссиня-фиолетовыми вмятинами, когда Белафорта вдруг сковали каменные цепи. На это он лишь улыбнулся, и его начали окружать малиновые, пурпурные, бордовые и лиловые флюиды.
— Пусть остальным моим братьям не хватило сил для воскрешения, но и от них толк будет.
Всё это сонмище духов окутало Белафорта, слилось с ним и разорвало цепи. Бывший узник размял пальцы и воззрился на рыжую, а впрочем, и оба брата направили на неё свой взор, так была она притягательна в это мгновение, кипела какой-то внутренней силой, излучала тайную мощь. Было что-то в её решительном, хитром и властном взгляде, в отточенных и выверенных движениях, словно настроенное фортепиано, готовое к созданию шедевра или натянутая тетива на резном луке, который всегда бьёт в цель. И вместе с тем некая потёртость, измождённая хрупкость, что вспыхнет от любой искры и сгорит в собственной страсти.
Белафорт и Тэсса стояли друг напротив друга, не отрывая яростных взглядов, но затем всё угасло.
На лице Тэссы возникло изумление, а ярость Белафорта сменилась выражением боли и несбывшихся надежд. Из его бравой груди торчала рука сжимающая сердце. Дементий вынул его со спины, разорвал, и оно тут же развеялось разноцветными облаками флюидов. Та же участь постигла и самого Белафорта.
— Спасибо, что вернула меня! — Произнёс попаданец, с улыбкой глядя на Тэссу.
— Может быть ты не помнишь, но я не люблю отпускать тех, к кому привязана. — С нежностью в голосе ответила Тэсса и подошла к псу, чтобы исцелить его.
Цербер поднялся и загавкал, стал носиться вокруг и вилять хвостом. Тэсса бросила недовольный взгляд на братьев, которые восхищённо глядели на Дементия, а секунду спустя бросились его обнимать.
— Ты жив! Я думал… думал, это конец! — Прошептал Макс и пересёкся взглядом с Тэссой, но никто не произнёс ни слова.
— Нам нужно уходить отсюда. — Сказал попаданец. — Белафорт и вся его свора могут вернуться. Мне кажется, самым разумным сейчас будет временно скрыться в Аниме.
— В этом есть смысл! — Согласилась Тэсса и взмахнула рукой.
Макс ожидал какого-то визуального эффекта, но ничего не произошло, только земля под ногами стала такой мягкой, что Макс провалился и краешком глаза заметил, как и остальные проваливаются в неизвестную глубину.
Тишину, серость и облезлость Бугульмы затопило изумрудным светом, и вся гадость, вся мерзость провинциального городка испарялась, забирая с собой бардак и разруху.
Всё оживало. Словно по волшебству отстраивались дома, улицы и дворы.
Эпидемия убывала, и бесплодие теряло силу. Свежий ветерок изгонял затхлый воздух, принося бодрость и тепло новой жизни. Притихли орды заражённых, но не ропот напуганных людишек, а таинственный купол так и остался висеть над Бугульмой, хоть и не выдавал себя мерцанием и осыпающимся пеплом.
Вот что видела, точнее, улавливала внутренним чутьем Азалия, стоя у окна зала в полицейском участке. Одной рукой она упиралась о стену, а другой держалась за живот, пока тошнотворный ком то и дело подкатывал горлу. Как же тянуло блевать от всей этой реставрации.
Но ещё до этого, когда волна исцеляющего света лишь ворвалась в это место, Азалия всё ещё была заключена в каменном коконе. Встретившись с изумрудным светом, он стал понемногу крошиться, в нём образовались крошечные отверстия, и пусть волна уже рассеялась, её мельчайшие частицы долго оставались в воздухе. Они то и дело въедались в кожу, по чуть-чуть проедая её, словно в плоть вонзались тысячи невидимых иголок.
Но Азалия не смогла бы закричать или пошевелиться всё ещё замурованная, а только содрогаться от боли. Что дальше? Испепелят, разотрут и пустят по ветру? Дёргайся хоть изо всех сил, но как это поможет, если тебя уже замариновали? Ты начинаешь вариться без огня и без воды, в собственном соку, в волшебном маринаде, что зовётся агонией. Но можно ли унять горячее женское сердце? Иногда от его неистового пламени остаются лишь пылающие угольки, но попробуй сжать их в руке, они яростно зашипят и прольют твою кровь.
Азалия кричала и тряслась, и тьма окутывала кокон, лениво сочась из ближайших теней. Каменная тюрьма всё больше трескалась, крошилась, и один за другим обломки разлетались по сторонам, пока пленница не рухнула на пол, лишённая не только одежды, но и вообще всего, обнажённая душа в сожжённой плоти. Оголённый нерв и любой контакт с разряженным воздухом сулит лишь боль и страдание.
Азалия лежала на полу и содрогалась, охваченная ярким солнечным светом с зеленовато-ядовитым для неё отблеском.
Она не может думать, поэтому подумаем мы.
Что её спасло? Быть может фривольный симбиоз с человеческой душой? Душа, то, за что держится и к чему тянется этот мир. А ведь именно Ранзор посоветовал ей с кем-нибудь слиться. И этим сохранил жизнь? На что она её потратит? Впрочем, теперь это не столь важно. Она вернулась, определила страдание как норму и, кажется, даже свыклась. Но вернулась куда и откуда? В саму себя щемящей в сердце болью и расплавляющейся плотью, в нутре которого всё отмирает?
Чтобы хоть как-то выжить, пришлось карабкаться сквозь эту боль, тянуться за её пределы, выпрямлять спину, показывая жизни гордую осанку, пусть даже в этот самый момент всё вокруг желало видеть её скрюченной, уродливой старухой.
И не было больше связи с любимым, как и его самого. От этого всё естество болело по великой утрате.
Азалия тряслась, билась обожжённой плотью рук и ног об деревянный пол, сдирая кожу, корчилась и выгибалась, скребла ногтями доски, впиваясь в них до невозможной боли и вопила изо всех сил.
Как бы ещё она смогла пытать себя, если её не было рядом, когда он пал? Он был всем! Она была им, а он был
