Та сразу с его колен соскочила и помчалась выполнять легкое поручение.
— Ох, смотри, как бы не случилось когда ответа тебе от мужа Милонеги, — все ж предупредил Делебор.
Хоть и знал, конечно, что вряд ли гостя вразумит. Да и не его это дело — потому Рарог даже ничего отвечать на его ворчание не стал. Сам знал, что не по совести это все. Да только Милонега точно дурман какой. Стоит только рядом с ней оказаться, даже не видя, как уже никакой мочи нет удержаться от встречи. Хоть и можно было просто уйти из Порогов, так ничем себя и не выдав.
Он мог и нынче так поступить. Но затолканная куда-то вглубь души злость не позволяла. Неведомо что будет дальше и что принесет служба князю, а тепло Милонеги, ее ласки сейчас были нужны, может, еще больше, чем раньше.
С юности, когда были они с дочкой Кременьского старейшины Хорилы дружны, решили они, что поженятся, как придет срок. Вот так, без спроса родителей решили: потому что в те годы, как только кровь бурлить в теле начинает, и взгляд на девиц и парней, что раньше лишь товарищами в играх казались, меняется, кажется, что все просто. Что обязательно всем дело есть до чувств пылких и тяги страшной друг к другу — и никто на пути не встанет. Что родичи поймут и увидят, что иного пути нет. Да и отпрыски двух старших родов сами хотят вместе быть — это ли не то, чего хотел бы каждый родитель?
Но Рарог тогда уж в жрецы Велеса готовился, и знаки на его руке все новые и новые появлялись с каждым проведенным над ним обрядом. А после в них вдруг вплелся знак Чернобога. Не ошибка то была: так духи руку Слепого повели, что те черты выводили, вбивая под кожу. И потому решили, что Рарог не может быть истинным сыном одного из самых уважаемых людей племени и волхва. Что подменили душу его, выкормили лесавки, отравив молоком своим и тьмой самой глубинной. И очиститься он может только, как пройдет нелегкий путь, примет его вода и огонь — тогда он сможет вернуться.
Но Милонега не отвернулась от него, хоть и поняла в тот же миг, что быть ей теперь женой другого. И первым ее мужчиной все ж стал Рарог. После уже она много раз говорила, что остался единственным — в душе ее, что так и не смирилась с разлукой. А ему нужно было забыть, нужно было оставить Милонегу жить другой жизнью, без оглядки. Но не смог он отбросить все, что было, легко.
И вот тянулась эта связь зыбкая, но на удивление прочная уж какой год.
Как вернулась Мила в избу, радостно сообщив, что травнице она все передала, так Рарог напротив, прочь засобирался. Распрощался покамест с Делебором, а тот пообещал, что, как только все будет готово, он человека пришлет в ватажий стан.
Рарог тем же путями, что пришел, отправился к месту давно знакомому. Кажется, все тропки он сам туда протоптал. Зашел в самую гущину теснящегося к баням и овинам леса и пошел вдоль края его, даже просто глядя перед собой и размышляя о том, что узнал от Делебора. Мимо нужного сруба не пройдет.
Скоро и показался впереди тот старый овин, потемневший уж от времени: принадлежал он общине, как и многие другие, но пока стоял пустой, без дела. Но от него все равно веяло сеном, разогретой зерновой шелухой. Думал Рарог, там пусто, но только приблизился, как вышла ему навстречу из тесноватых, но чисто убранных, облюбованных сенцов Милонега. Улыбнулась, скользнув вдоль тела его взглядом.
— Здравствуй, — обвила шею Рарога руками так быстро, что он и вздохнуть не успел.
Прижалась всем своим стройным станом, так, что ощутить можно, как под тонкой рубахой вздымается ее полная грудь.
— Здравствуй, Нега, — шепнул он ей на ушко и обратно в сенцы подтолкнул.
Хоть и никого тут, кроме них, нет, а нечего снаружи топтаться: а то ведь у судьбы шутки злые порой бывают. Милонега взяла его за руку и повела в овин дальше. Заметил краем глаза Рарог, что и треба овиннику уже лежит на том месте, где положено, чтобы вредить не вздумал: обо всем она уже позаботилась, словно только и ждала каждый миг. Как вошли в хоромину, руки сами собой легли на мягкие бедра Милонеги, смяли — и женщина вскрикнула тихо. Засмеялась тихонько, хватая Рарога за ворот и притягивая к себе. Прижались ее теплые губы, пальцы тонкие скользнули в бороду, добираясь до кожи.
— Так скучала… — пробормотала она, едва отрываясь от его рта. — Жаль, чаще не можешь здесь бывать.
— Коль чаще бывал бы, твой муж давно обо всем разведал. Оно надо тебе?
— А тебе надо? — Милонега провела кончиком пальца по его нижней губе.
Ему было нужно, да. Чувствовать ее сейчас, жаркую, податливую, в своих руках. Знать, что она желает его так сильно, что не боится прийти в этот овин ка самой окраине Порогов, чтобы хоть мгновения рядом урвать. Ее глаза, голубые, как отражающий небо студенец, смотрели ожидающе, с восхищением. И помалу темнели, наполняясь желанием, словно капля дегтя горячего упала на дно их. Рарог подцепил пальцем широкое тканое очелье. Ударило прохладой по запястью височное кольцо, когда снял его и на лавку положил. Стянул с головы девушки платок, а там и повой вслед за ним. Две тяжелые косы свободно упали на плечи, и Милонега сама принялась распускать волосы, зная, как Рарог любит зарываться в них ладонями, когда берет ее. Пока распутывала блестящие пряди, он расстегнул ворот ее рубахи стянул с одного плеча, и другого — обнажая грудь — как две округлые луны, почти такие же сияющие белоснежной кожей. Нежной, почти тающей, оттеняющей маленькие окружия затвердевших, как вишневые косточки, сосков. Теплое серебро густых волос волнами расплескалось по ее плечам, прикрыло грудь — и Рарог нетерпеливо разобрал их в стороны, вновь открывая манящие вершинки. Поддел одну языком, втянул между зубов, совсем легонько прикусывая — и Милонега выдохнула протяжно, оперлась бедрами на лавку, чуть разведя колени. Сгребла в горсти рукава его ка плечах, притянула к себе ближе. Рарог распутал пояс поневы, смахнул ее с плавного изгиба бедер вниз вместе с рубахой. Подсадил женщину чуть выше и скользнул пальцами во влажную глубину. Ждала. Ох как ждала…
Милонега вздрогнула, откидывая голову, застонала сквозь сжатые губы, уверенно провела ладонью по груди его вниз, стиснула налитую плоть сначала поверх портов, а там и под гашник юркнула, рьяными рывками обнажая его бедра. Провела вдоль напряженного почти до боли естества — и Рарога словно швырнуло вперед. Он только и успел руки выставить, чтобы опереться на лавку по обе стороны от Милонеги. Заскреб ногтями гладкую доску, тихо шипя, толкнулся в нежную ладонь один раз и другой.
— Сильней, — прохрипел — и Милонега послушно сжала пальцы. — Еще!
Он выдохнул прерывисто, легонько смыкая зубы на плече полюбовницы. Излился неожиданно остро — всего от пары скользящих движений. Никогда с ним такого не было: чтобы словно быстрым срезнем метнулось из него накопленное напряжение, замешанное на тяжелом возбуждении, которое он порой в себе давил, находясь рядом с Грозой. Но сейчас жаркое дыхание металось в груди, а перед глазами серые пятна плясали. Рарог недоуменно смотрел, как стекает по гладкому бедру Милонеги белесая дорожка, и отчего-то боялся взгляд на нее поднять. Боялся увидеть в ее зрачках свое безумное отражение.
— Что с тобой? — наконец проговорила она чуть хрипло и озадаченно.
— Не виделись давно, — только и ответил он.
Женщина мягко улыбнулась. Собрала губами с пальцев редкие брызги и вновь обвила его шею руками.
— Расскажешь, что с тобой было? — сгребла в кулак волосы на его затылке, потянула вниз, заставляя чуть голову запрокинуть. — Все знать хочу. Меня еще нескоро хватятся.
Она умела домашних так заболтать, что они и правда не тревожились о том, где она пропадает полдня. И никто не догадывался даже пойти проверить, расспросить кого: не видели ли.
— Ты прямо сейчас хочешь обо всем услышать? — он попытался ухватить губами ее подбородок, но она отклонилась.
— Хочу. Делебор тебя еще две пятерицы назад ждал. Вижу, ходит сам не свой. И я ведь места себе не находила, — Милонега провела ладонями вниз по его груди. — Дай, увидеть хочу.
