Не дождавшись продолжения, я накрыла задремавшую Елизавету Афанасьевну пледом и вышла из кабинета.
— Ну что? — Волков говорил из туманного облака.
Туман руками не разгонялся, я махала, что ветряная мельница, а он все не уходил, целовал еще. То есть целовал как раз невидимый Гриня. Наверное. Скорее всего. В животе пирожок резвился в безбрежном озере наливки, нырял, плавал, барахтался.
— Сейчас стошнит, — предупредила я.
— Непременно следует повторить, — сказал невидимый Волков, — уже при других обстоятельствах. Пьяненькая рыжая идиотка, это просто прелестно.
Твердая рука сжала мой подбородок, в рот скользнул какой-то гладкий шарик, язык защипало мятно, ледяные иголочки побежали вниз по гортани, кольнули изнутри живот и грудь, в голове вспыхнул яркий бело-синий свет…
Я посмотрела на Грегори, он ухмыльнулся и многозначительно прикусил нижнюю губу.
— Конкретно эта «рыжая идиотка» была обидной.
— Прости.
— После сквитаемся. Что за зелье?
Волков опустил в карман жестянку.
— Действенное.
— Это я уже ощутила. — Голова была свежей, будто после глубокого многочасового сна. — Спасибо. Вот и сквитались, пилюлька волшебная за обзывательство.
Мы стояли в оконной нише за шторами. Выглянув наружу, я предложила:
— Можем уходить. Новая директриса и без нас со всем справится. Я только с Мишкой и Костиком попрощаюсь.
— Можешь не трудиться, ребятам не до тебя, госпожа Квашнина велела детей из подвала в жилое крыло перевести, там сейчас форменная баталия за спальни происходит.
Как все-таки удачно нынче сложилось. Нашлись в гадком уездном городишке хорошие люди. Значит, не все еще для Крыжовеня потеряно.
— А я, — признался Грегори, когда мы уже вышли через парадные двери, — грешным делом подумал, что ты сироток к поискам Мишкиной надумала привлечь.
— Даже в голову не пришло.
— Потому что дети?
— Потому что не додумалась. И Обух твой вовремя под руку подвернулся.
— Ты специально его на слабо брала?
Мой смех маскировал смущение.
— Случайно вышло, от испуга. Все, что в голову приходило, болтала, чтоб драки избежать. Их же пятеро было против нас двоих.
— Тогда зачем ты вообще в мужскую беседу влезла?
Этот вопрос показался мне обидным, особенно подчеркнутое слово «мужскую».
— Оттого, господин коллежский асессор, что я классом вас превосхожу и по должности.
Съел? — тут я даже мысленно язык показала.
— По должности? Неужели?
— А не желаете мне документы о назначении приставом предъявить?
— Только после ваших бумаг о командировании в уездный Крыжовень для проведения следственных мероприятий!
Мы постояли друг против друга, обменялись раскаленно-ледяными взглядами, пораздували ноздри. Холерический темперамент Григория Ильича только этими ноздрями и выражался. Самое противное, что он был прав — Волков, не темперамент. Оба мы с ним в некотором роде самозванцы, поэтому не скандалить нам на краю базарной площади надобно, а сотрудничать общему делу во благо. Маменька бы ввернула по случаю гнумскую мудрость: «Гордость, обедающая с тщеславием, ужинает с бедностью». И подошла бы она здесь перфектно.
— Покушаем? — спросила я примирительно. — Между прочим, ты меня покормить обещал.
Грегори фыркнул.
— Прости, дорогая, но обедать тебе придется в одиночестве. Коллежского асессора призывают дела служебные.
Обиделся. Ах как нехорошо.
— Расхотелось трапезничать, — сообщила я. — По дороге что-нибудь перехвачу у лоточников.
— Как будет угодно. — И, поклонившись, Волков ушел прочь с базарной площади, оставив меня ощущать собственное бессилие.
Мизогиния в полный рост. Он же мне таким образом на место указывает! А в ситуации, промежду прочим, только ты, Гелька, виновата. Потому что флиртуешь, авансы раздаешь, вместо того чтоб границы личные и служебные обозначить. Ты сама Грине такое поведение дозволила. Никаких больше двусмысленностей, никаких будто случайных объятий либо чмоков, и кольцо свое пусть снимет, оно с мундиром вовсе не сочетается.
Желание проследить, куда Волков по своей служебной надобности отправился, я подавила. Он меня на раз-два срисует, вон как близ угла дома обернулся, осторожничает. Лавируя в толпе, я отправилась в ресторацию, оказавшуюся той самой, где мы давеча с Григорием Ильичом кофейничали, даже официант был знакомый. Произведя фурор своим мундиром, я заказала супу, закусок и на вторую перемену берендийское жаркое из говядины. Официанта звали Тришка, и он позволил себе усомниться, что в барышню может все это уместиться. Я заказала еще десерт и чаю.
Поместилось все перфектно. Тришка, занятый и прочими клиентами, все столики ресторации были заняты, умудрялся развлекать меня свежими отрывистыми сплетнями.
Все местные, да и приезжих много, только о зарезанной Чиковой и болтали. Сходились во мнении, что ее кто-то из недовольных родителей порешил. Что значит — каких родителей? Бывает, что в приют и не совсем сироты попадают, к примеру, в прошлом годе путеец один на директрису взъярился, овдовел он, дочку в приют до весны определил, чтоб, значит, без присмотра в доме не оставалась, а Чикова ее, не разобравшись, живо к делу пристроила, под фонарь. Работяга как прознал, с дубиною к ней явился. Что значит — чего? Охранники мужика скрутили, но Чиковой пришлось изрядно раскошелиться. Путеец денежки взял и с дочерью уехал куда-то, где о позоре их семейном не знают.
Обух-то? Душегубец. Страсть до чего свирепый. Все думали, его королем поставят, когда прошлый сгинул. Только фартовые Туза выбрали, тот по банкам промышлял, и кровь попусту не пускает, с понятиями мужик.
Бобруйский? А чего ему? С его миллионами он два таких Крыжовеня купить может. Что значит — с каких прибылей? В карманы не глядели.
Закончив с обедом, я рассчиталась, оставив на чай соответственно полученной информации, ее было негусто, и отправилась в пустой приказ ждать возвращения Волкова.
Григорий Ильич забросил в рот горсть пилюлек. Ему предстояла третья подряд бессонная ночь. Сколько еще он продержится? Нужно до завтра. Как только Мишкина будет арестована, можно будет отпустить поводок рыжей сыскарке, позволить ей резвиться. А чтоб в резвостях своих куда не заступила, территорию следует флажками обозначить. Связи в преступном мире он ей не отдаст, удачно ссора получилась, нельзя Попович к Тузу допускать, бойка слишком, эдак и без Грегори сможет вскорости обходиться. Но и Обуха нужно из игры вывести. Потому как если пока Волков в своем чародейском сне пребывает, приказ в настоящую войну с блатными ввяжется…
Он покачал головой. Пока все шло по плану. Жадная Чикова, обнаружив в гостиной саквояж с деньгами, утащила его к себе в спальню, в свой личный сейф. Схрон этот Мишкина очистила, судя по пустым бархатным коробочкам, кроме денег там было изрядно драгоценностей. Что ж, драгоценности он предложит Тузу, а саквояж надо вернуть. Если он все правильно рассчитал, Обух тоже не устоит, присвоит добычу и даст повод к своему устранению. Хорошая комбинация, чистая. Если изъять из нее саквояж, Попович о его, Гринином, участии в ней не догадается. Мадам Мими она не поверит, тут уж постарается Клавка, мечтающая занять место своей хозяйки. Дурочка вообразила Григория Ильича своим покровителем и согласна хоть под присягой клясться в его пользу. Таким образом зло окажется покаранным, а закон победит. И вовсе не важно, к каким хитростям для этого пришлось прибегнуть. Цель оправдывает средства. Даже жалкий опиумщик Чиков оправдал последние минуты своей жалкой жизни, рассказав Волкову о сейфе в спальне супруги и о ключе от черного хода у своей любовницы.
Гриня остановился у витрины, будто любуясь выставленными за стеклом шляпками. Слежки не наблюдалось, Геля за ним не пошла, смогла уразуметь, что «хвост» бывший констебль срисует без труда. Все-таки правильную манеру с нею Гриня избрал, не романтическую осаду, а последовательную дрессировку, кнут и пряник. Хорошо себя ведешь, получай похвалу либо поцелуй, плохо — немедленный укол в слабое местечко. Их-то у Попович изрядно, и все открыты. Суфражизм ее жалкий, например. Ах, дамское равноправие! Для того, Евангелина Романовна, чтоб в эмансипе играть, капиталы иметь надобно, в обществе положение и мужа, желательно уже покойного. А у вас что? Чин? Так он с вами до старости останется, чин этот, выше головы вам не прыгнуть, как ни старайтесь, в какие постели ни укладывайтесь.
