прошибло потом. На доли секунды перед ним разверзлась бездна, и он почувствовал на себе взгляд вечности. Людей с подобным состоянием он встречал в лечебницах но, то были глубокие старики и старухи, которым недолго оставалось жить на этом свете. Пришла уверенность, что Ольга Семеновна ответит утвердительно, и тогда… тогда… Он замер, словно борзая, которая взяла след, и ждет сигнала от хозяина, подался вперед, чтобы еще раз уловить этот взгляд, его хищные ноздри трепетали в предвкушении, он уже видел себя в лаборатории, и трех женщин опутанных проводами.
Оленька вспоминала свое детство, да, именно в этом возрасте, и даже намного раньше ей стали являться образы, картинки, которые пугали, и она спасалась от них у бабушки в кровати, но она не бродила во сне.
– Нет, не припомню такого, но это хорошая мысль, спасибо, я подумаю над этим, – она удивленно посмотрела на доктора, – похоже, он разочарован ответом.
– А Евгения Александровна? Больше приступов не было? – трудно было расставаться с внезапно возникшей идеей, и он решил подойти к этому вопросу с другой стороны.
– Вы имеете ввиду, тот случай, когда ее задержали на проходной и отправили в Кащенко?
– Да, именно. Меня, как вашего семейного доктора, допустили к осмотру. Там был четкий диагноз – деменция. Такие пациенты проводят остаток дней под присмотром специалистов. Как вам удалось стабилизировать ее состояние? До сих пор не верится, когда я смотрю на нее, практически здоровую пожилую даму.
– Ах, это… – у Оленьки давно был заготовлен ответ.
Психология, в этом все дело, мне удалось убедить Евгению Александровну, что её муж, Эдуард, не погиб, не пропал без вести, он просто уставший на работе, ложится отдыхать. Ведь тогда, в первый раз, когда она в ночной рубашке бросалась на охранников завода с криками: «Похитители, верните моего Эдика», она была уверенна, что он жив. Зачем же было разуверять ее? Я уже не помню, какие слова нашла для этого. Но получилось, как видите. Пришлось оборудовать еще одну спаленку для якобы отдыхающего супруга, и ей этого достаточно, она спокойна. Вот такая у нас странная семейка. Есть мужчина в доме, которого никто никогда не видел, кроме Евгении Александровны. Она пронесла свою единственную любовь сквозь время, и уверена, что он рядом.
Юлий Аркадьевич недоверчиво посмотрел на Оленьку, но спорить не стал.
Да и Оленька замолчала, не будет же она ему рассказывать, как совесть ей не позволила бросить на произвол судьбы единственную правнучку Василия Степановича, которому обязана практически всем, в том числе и банковским счетом в Швейцарии. По рассказам соседей она узнала, что бабулечка жила в полном одиночестве. Никто и никогда ее не проведывал. Иногда утром ее видели в магазине, во дворе ни с кем не общалась, но каждый вечер выходила на балкон своей «двушки», и жалобно так звала: «Дюша, Дюша». А потом случился рецидив.
Нет смысла рассказывать, как день за днем она отождествлялась с больной старушкой, удаляя затвердевшие атеросклеротические бляшки, возвращая сосудам эластичность. И, как сама, обессиленная валилась в постель, чтобы успеть восстановиться к следующему сеансу.
Он что-то подозревает, но это его проблемы. Сумма, которую она ему платит за визит такова, что он и словом не обмолвится, несмотря на сомнения.
– А вот и девочки наши вернулись, – обрадовалась Оленька, и неприятный разговор закончился.
– Омма, бабулечка пальчик наколола, – вручая букет из белых роз Юлию Аркадьевичу, бросила через плечо Чан Ми. Передавайте привет тете Люде, я вам сейчас еще пирожков в корзинку упакую, для Дениски.
– Странно, таким небрежным тоном дочурка со мной еще не разговаривала, ощущение, что она слегка меня игнорирует, – так размышляла Оленька, отправляясь за аптечкой, – очередной гормональный всплеск?
Юлий Аркадьевич, с корзиной, букетом и конвертом, долго кланялся и благодарил, перед уходом. Евгения Александровна с перевязанным пальцем была уложена отдыхать.
– Дочурик, присядь, поговорим…
– А вы мне имеете что-то сказать?
– Mon cher, что за вульгарное выражение, – обычно этого было достаточно, что бы призвать девочку к порядку, но сейчас, Оленька забеспокоилась, что все-таки происходит с ее любимицей? – звонила Лариса Ивановна, жаловалась на тебя…
– По поводу?
– Засыпаешь на уроках, невнимательна, дерзишь…
– Скукотень, я их программу наизусть знаю.
– Чан Ми! Я думала, что мы раз и навсегда обсудили с тобой этот вопрос, еще не пришло время открывать свои способности людям и демонстрировать истинную картину мира, это чревато неприятностями. Ты забыла историю, которая произошла со мной, когда мне пришлось спасаться бегством от разъяренной толпы, а ведь и всего-то я помогала людям утихомирить зубную боль.
– Я помню все, это ты, наверняка забыла, какая у меня память, да и логика на высшем уровне. Людям нельзя, хорошо принято. А мне? Мне до̒лжно знать эту истину?
– Я всегда с тобой предельно откровенна, доченька, не понимаю, что с тобой происходит….
– А происходит то, что я научилась складывать 2+2. Ты мне рассказываешь душещипательные истории, но не называешь дату.
– Какую дату? – Оленьку вдруг начало подташнивать.
– В каком году это происходило?
Лгать нельзя, особенно детям, они этого не прощают. Огромный опыт работы с людьми дал ей такую уверенность, даже ложь во благо, может разрушить доверительные отношения с ребенком. «Единожды солгавший, кто тебе поверит», вот такие мысли лихорадочно метались у нее в мозгу. Нехорошие предчувствия заворочались в желудке. Сейчас бы, стать невидимой, и сбежать куда подальше, но эти «фокусы», по выражению Чан Ми с ней не пройдут. Она же моя дочь.
– Солнышко, к чему эти вопросы? Ты же знаешь, мы не совсем обычные люди.
– Что, так трудно ответить своему необычному ребенку? Ты меня разочаровываешь, мама…
– Нет, не трудно, это было в 1921 году, я только не понимаю, к чему ты клонишь.
– Сейчас 2011 год, итого, 90 лет назад, это нормально. И еще один вопрос, я – какого года рождения?
– Ээээ, – только и могла произнести Оленька.
– Запросто произвести подсчеты. В 2007 году, когда я открыла глаза после продолжительной болезни, как ты меня уверила, я тебя узнала сразу, хотя ты и выглядела намного хуже восьмидесятилетней Евгении Александровны. На тот момент мне было шесть лет…Мама, это только в сказках столетняя женщина может родить ребенка. Какой год рождения у меня?
– 1926 у тебя год рождения…– Как же хочется выйти на улицу, тошнота усиливалась, но она напрасно надеялась, что допрос окончен.
– И это нормально. Я даже не буду у тебя спрашивать, где я болталась все это время. У меня последний, и самый главный вопрос:
– За что ты так ненавидела моего папу, и где он сейчас?.
– Я?!? Я, ненавидела?!?
Она давно подготовилась с ответами на предполагаемые вопросы: «Кто мой папа», «Почему вы расстались» «Как вы встретились». Но «Где он сейчас», это был самый страшный вопрос, который даже себе самой она боялась задавать.
Если Чан
