правой заправляя за ухо непослушную выбившуюся прядь волос. Я кашлянула, желая обозначить свое присутствие, и добилась совершенно потрясающего эффекта: девушка как-то странно подпрыгнула, оглядываясь и пытаясь найти глазами источник звука. При этом миску с огарками она уронила, и та задребезжала на каменном полу.
Почти тут же низенькая дверь в стене распахнулась снова, и оттуда выглянула женщина лет тридцати пяти, которая заговорила:
-- Молли, детка... у тебя все в порядке?
В этот момент она заметила одновременно и Молли, прижавшуюся к стене, и меня, растерянно смотрящую на все это. Я просто не успела сообразить, как надо реагировать: «Похоже, я напугала девушку…». Женщина обеспокоенно посмотрела на меня, чуть замялась и спросила:
-- Госпожа, там к пастору нашему барон приехал. Просили меня жену барона в дом пригласить. Не вы ли это, госпожа?
-- Простите, кажется, я напугала вашу дочь.
Женщина в это время легко похлопывала девочку по плечу, успокаивая ее, и каким-то извиняющимся тоном пояснила:
-- Немая она у меня, госпожа баронесса. Вы уж не гневайтесь, а только резких звуков она всегда пугается. – Ступай, Молли. Сейчас я госпожу баронессу провожу, а потом сама приберусь. Ступай, детка.
Девочка упрямо мотнула головой, вывернулась из-под материнской ладони и, нагнувшись, начала торопливо собирать обломки свечей и самые крупные кусочки воска. Женщина чуть вздохнула и, поклонившись мне, предложила:
-- А пойдемте, ваша милость. Я вас к пастору в комнату сведу. Еду я уже подала, а они вас дожидаются.
Пасторский домик внутри я рассмотрела толком только сейчас. Бедненько, но чистенько. В красном углу на полочке небольшая икона со смутно различимым сюжетом. Краски настолько грязные, что еле-еле угадывается лик Бога. Перед иконой тлеет крошечная лампадка. Никаких излишеств, вроде кожей или, допустим, бархатом обтянутых кресел не было. Стол, рядом обычные крестьянские лавки. И даже связанная из старой одежды серо-черная дорожка на полу, точно такая же, как в любой крестьянской избе. Чуть закопченный потолок возле печи, а в углу, у выхода, висит стандартный неподъемный крестьянский же тулуп.
Немного получше выглядел накрытый стол. Древесина столешницы, посеревшая от времени, была чистой и трудолюбиво оттертой чьими-то руками. Даже кружевная дорожка на столе, явно постеленная ради высоких гостей, говорили о том, что за стариком пастором кто-то присматривает.
-- Знакомься, Оленька: это отец Лукас. Когда-то, в незапамятные годы, – слегка улыбнулся Рольф, – он меня крестил, а потом и первое причастие давал.
-- Рад, госпожа баронесса, что вернулись вы с мужем в родные земли. Очень рад! – говорил отец Лукас медленно, четко разделяя слова. И улыбался мне довольно тепло, так что морщины разбегались по всему лицу, подчеркивая возраст. – Пожалуйте к столу. Уж чем богаты, не взыщите… А только я скажу вам, что Сусанна такая искусница, что, кажется, она и копыто конское приготовить сумеет!
За столом я с любопытством рассматривала странное месиво, лежащее у меня в глубокой миске. Ролф же одобрительно потер руки и мгновенно запустил ложку в еду, даже прикрыв глаза от удовольствия. Проглотив первые несколько ложек, муж сказал:
-- Как давно, отец Лукас, я не ел настоящего домашнего морше!
Я с любопытством, но аккуратно попробовала это самое морше. Дегустатор из меня получился средний, однако опознать изначальные ингредиенты я смогла. Правда, не все. Крошечные кусочки мяса, думаю, принадлежали курице, картофель, немного красной фасоли, лук и морковь, а также какая-то крупа, которая разварилась до неузнаваемого состояния и придала супу густоту. «Пожалуй, это даже и не суп. Где-то в старых книгах встречалось мне слово – похлебка. Вот, наверное, это она и есть.».
Похоже, туда еще добавляли какие-то сушеные травки -- вот в них я совершенно не разобралась. Ела я с удовольствием: густое месиво насыщало очень быстро и являлось истинным благодеянием для моего измученного бутербродами желудка.
В общем-то, супы я любила всегда и варить их умела. Но мои супы были совсем другие: в чистом прозрачном бульоне, нарезанные красивыми кубиками, свободно плавали овощи, мясо, иногда немножко риса или вермишели. Блюдо в тарелке обязательно посыпалось свежей зеленью и выглядело не хуже, чем в ресторане. Это самое морше готовилось по совершенно другому принципу: особой красоты не требовалось, упор делался на сытность и вкус. А вкусно это было просто потрясающе!
Заметив, как яростно я доскребываю остатки еды в миске, Рольф с улыбкой спросил:
-- Понравилось?
-- О да! Только я так объелась, что, наверное, до телеги не дойду! – пошутила я. И, обратившись к пастору Лукасу, сказала: – Передайте мою благодарность вашей хозяйке. И скажите, что это самое вкусное из того, что я ела за последнее время.
Пастор засмеялся, опять собирая на лице частые “гармошки” морщинок, и ответил:
-- Сусанна будет рада услышать это, ваша милость.
Через мгновение появилась и сама Сусанна, женщина, у которой была немая дочь. Быстро и ловко собрав на поднос грязную посуду, она уже через мгновение вынесла обернутый в чистое полотенце кувшин, благоухающий травяным взваром, увесистые глиняные кружки с полосами на боках. И, неловко разведя руками в стороны, очень тихо сказала падре:
- А мед, святой отец, еще третьего дня кончился.
Пастор смутился и покраснел, торопливо бросил взгляд на меня и нахмурившегося Рольфа. Служанка вышла, и Рольф, глядя в глаза священнику спросил:
-- Что, падре, все так худо?
-- Да не то чтобы совсем худо – неуверенно пробормотал падре.
Я с удовольствием отхлебннула обжигающе горячего травяного напитка, а мужчины заговорили о своем.
-- История-то эта, ваша милость, давненько началась. Вы тогда еще совсем мальчишкой были, потому и не помните. Отец у Сусанны помер, а у матушки такой-то уж характер был, – священник помотал головой, как бы показывая, какой жуткий характер был у матери Сусанны.
Выяснилось следующее: в шестнадцать лет эта самая Сусанна сбежала от матери в соседний город и там тайно обвенчалась с молодым заезжим купцом. Там новобрачные поселились, там и родили дочку. И до самой войны жили тихо-мирно, горя не зная.
-- Госпожа Ольстен еще тогда грозилась дочь проклясть. Ну, погрозилась и погрозилась. Сгоряча-то, с кем не бывает! А три года назад, аккурат как земли-то взяли наши, лавка у них с товарами сгорела. Вместе с домом и муж Сусанны в ту же ночь погиб. А куда ей, бедолаге, деваться было,
