— Существо? — уточнила Алана. Слова Даора Кариона мешались в кашу, вместе с тем намертво отпечатываясь в памяти, выжигаясь на разуме. Это странное слово — просто слово — выделялось среди них.
— Мой дед был демоном.
Что это значило? Алана когда-то читала, что демоны — это пугающие темные божества, требующие человеческих жертвоприношений, почти всесильные бесплотные духи. Но то были сказки, никогда она не принимала подобного всерьез. Возможно, мужчина имел в виду что-то совсем другое.
— Я не знаю, что это значит, — призналась она честно. — Но мне говорили, что вы умеете выходить за грань мира.
— Да. Как и ты.
— Я точно не демон, — тихо сказала Алана.
— Конечно, нет, — снова поцеловал ее в лоб Даор. С каждым разом это было приятнее и приятнее, и все внутри зудело от желания продлить ласку, оказавшуюся куда более волнительной, чем все, что случалось с ней раньше. — А мое происхождение — тот секрет, который ты пообещала сохранить.
— Хорошо, — едва слышно ответила Алана. — Я только не знаю, что это значит.
— Я расскажу тебе, — продолжил Даор гладить ее волосы.
— Вы меня отпустите?
— Ты все еще меня боишься?
Девушка ответила скорее машинально:
— Да.
— Алана. Я счастлив сейчас и каждый раз, когда ты рядом, я не хочу подчинить или сломать тебя, и я зверею от мысли, что кто-то мог бы причинить тебе вред. Этот звучит опасно?
Алана сделала долгий выдох. Казалось, искорки пляшут у нее на кончиках пальцев, но голова была блаженно пустой, а тело — будто наполненным теплом. Она собрала разбегающиеся мысли в кучку, чтобы ответить:
— Из уст демона, того, кого считают самым опасным человеком Империи, черного герцога — да.
— Ты доверяешь Роберту?
— Директору Роберту? — зачем-то переспросила Алана. — Конечно.
— Значит, мы идем к нему. Я хочу, чтобы тебя перестало мучить мое присутствие.
И прежде, чем Алана успела еще что-то спросить, Даор Карион поднял ее, будто она была невесомой, и посадил в седло.
40. Даор
Вскочив в седло, Даор глубоко, разрывая легкие, вдохнул ледяной ночной воздух, но это было тщетной попыткой остудить пылающий шар внутри, там, где сотнями лет была лишь наполненная холодным расчетом пустота. Сейчас же чувство, новое, сладкое и тягучее, проламывало его привычный самоконтроль, ширясь, стремясь выплеснуться вовне — и накрыть теплом маленькую фигурку, согревая и ее сердце. Девочка перебирала пальцами повод, вспоминая правильное положение, но рассеянный взгляд ее блуждал по невысоким кустам, словно она искала что-то, за что могла зацепиться.
Даор тронул каблуками бока Ворона и, оказавшись перед Аланой, все-таки поймал этот взгляд, наслаждаясь тем, как девушка слабо улыбнулась, скрывая смущение. Ее розовые щеки, приоткрытые губы, растрепанные волосы — все было милым и так не вязалось с той серьезностью, с которой она снова попыталась избавиться от его присутствия, даже не понимая, что делает на самом деле. Если бы это все оказалось интригой, если бы Алана не была так ошеломляюще искренна, если бы не была так прямолинейна, это поразило бы его меньше. Но девочка сказала именно то, что сказала — напрямую, без уверток, не играя в этикет и робость.
Если бы Алана понимала, какой пожар раздула в нем и так из вовсю пылающего пламени своими хлесткими замечаниями, то снова попыталась бы спрятать взгляд. Но она не видела, с каким трудом он сдержался, чтобы не пугать девушку больше. Только мысль, что она не готова, что его страсть сейчас может стать для нее пыткой, остановила его от куда более яркого проявления интереса.
Кто бы сказал ему еще год назад, что он поцелует кого-то в лоб!
Впрочем, желание коснуться ее не было похоже на ту страсть, которую Даор привык переживать. То безобидное возбуждение и следующий за ним огонь разврата, скорее служившие развеиванию скуки и удовлетворению телесного голода, ни в какое сравнение не шли с жаждой прикосновения — любого, даже самого целомудренного — к ее прохладной коже и пушистым волосам. Даор прислушивался к себе: руки сводило, как тогда, когда Алана убежала со стоянки разбойников, и хотелось, чтобы она снова сжалась в его объятиях в трогательный комочек.
Пока он не давал себе думать о большем. О ее приоткрытых губах, хватающих воздух совсем рядом, о тихом разочарованном вдохе, когда он отстранился, так и не ощутив их вкус. Девочка была юна, неопытна и дрожала от напряжения каждый раз, как он приближался. Даор снова напомнил себе, что ответственность за то, чтобы не сжечь напором ее потихоньку открывавшееся сердце, на нем. В конце концов, ему некуда было торопиться, а каждый шаг на этом пути становился все более и более сладким.
Впервые за все время, что он знал себя, в голову приходило слово, так мало касавшееся герцога ранее и такое чуждое его натуре. Даор повертел его в себе, и ему показалось, что оно недостаточно вместительно и слишком просто для испытываемого им спектра чувств.
Девочка кашлянула, привлекая его внимание, будто он смотрел еще куда-то, кроме ее живого лица.
— Мы едем в лагерь?
— Да, — улыбнулся Даор, не двигаясь с места.
— До подъема осталось часа четыре, — напомнила Алана. — Может быть, мы поговорим с директором завтра? Он наверняка спит.
— Он не спит, — повторил ей Даор то же, что сказал Олеару совсем недавно. — Тебя Гвиана научит заговору бодрости, раз не хочешь учиться у меня. Но завтра нужно будет выспаться.
Ворон подошел к Лучику вплотную. Даор потянулся, чтобы поправить повод в ее маленьких пальчиках, но девушка отодвинулась и даже посмотрела на него умильно строго, словно проводила между ними линию. Вместе с тем она дернула рукой, и ее привычный конь попытался повернуться, слушая команды, но уперся в фыркнувшего Ворона, тут же прижимая уши.
— Ты не хочешь, чтобы я тебя касался? — спросил Даор прямо, наслаждаясь вспыхнувшим на ее лице румянцем.
— Давайте уже поедем, — выдавила она из себя и тут же пустила Лучика в сторону лагеря, не дожидаясь ответа.
* * *
Лагерь уже спал. Каждая свита установила собственный шатер, скрыв от своих глаз и луну, и далекую водную линию горизонта, и мерцание защитных заговоров. Даора забавляли вставшие у входа в шатры стражники: можно было подумать, что в этом простеньком воздушно-земельном плетении, прорезаемом даже хорошо заточенным ножом, не говоря уж о тайном языке, требовалось охранять именно вход. Впрочем, Йорданка накрыла свой шатер искусной и очень неприхотливой сигнальной сетью, призванной разбудить ее при вторжении, и то же сделала Лианке, добавив в волокна созданной ею ткани еще и парализующую нить. Остальные не позаботились даже об этом, то ли рассудив, что меры безопасности бесполезны, то ли не утрудившись ими.
Алана остановилась у шатра Лианке, куда, конечно, ее пригласили на отдых. Герцог спешился первым и теперь ждал, пока Алана старательно хваталась за серую гриву. Когда она прыгнула вниз, Даор легко подхватил ее, ставя на землю.
— Спасибо, — сказала Алана, не поворачиваясь. — Я привяжу Лучика у кормушки и вернусь.
Даор жестом подозвал сидящего у костра и о чем-то беседующего с Юорией Олеара. Тот тут же подхватился, напоследок положив черной розе руку на бедро в довольно двусмысленном жесте. Племянница тоже подняла на Даора глаза, казавшиеся громадными из-за стоящей в них влаги. Взор ее быстро метнулся на отряхивающую Лучика Алану, и она сощурилась, сжимая губы. Алана, словно почувствовав тяжесть ее ненависти, тоже подняла голову. Даор сначала подумал, что девушка отвернется, но она смотрела на Юорию прямо и твердо. Не желая дожидаться окончания этой молчаливой дуэли, Даор кивнул и Юории, и та, просияв, грациозно поднялась и заспешила к нему.
— Отведи лошадей к кормушке, они должны быть распряжены и почищены, — приказал Даор уже ждавшему распоряжений Олеару.
— Я могу сама, — подняла брови Алана, отдавая повод. — Спасибо.
