— Что-то плохое происходит? — Лана кивнула на бумаги, пытаясь перевести тему и вспоминая его утреннее замечание. А ещё ей так не хотелось сейчас оставаться одной.
— Я пытаюсь понять, — вздохнул Верон. — Всё слишком неопределённо и неясно, да ещё и невозможно отсюда разобраться в том, что происходит в столице. Мы можем оказаться в весьма затруднительном положении, когда станет понятно, что к чему. Ещё эта, кажется неизбежная теперь, судя по новостям, война.
— Наше благосостояние?
— Ну, нищими мы не станем. Однако, скорее всего нам придётся туго. Так что не списывай возможность сбежать от меня, так ты определённо останешься в достатке.
— Не думаю, — ответила ему супруга. — Ты забыл? Я не умею правильно тратить деньги.
Он усмехнулся. И на деле она была рада, что он не скрывал ничего от неё, что был открыт в своих проблемах. Для Ланы это многого стоило.
— Не переживай, это моя забота, — ответил Верон. — Иди спать.
— Можно я посплю с тобой? — решилась попросить она, потому что не хотелось быть одной, да и даже если это просьба выглядит сейчас странной — какая ей разница?
— Поспишь? — супруг приподнял бровь. Ланира закивала. — Ну, поспи. Если хочешь. И чтобы не говорила, что я тебя не люблю.
И она проигнорировала этот его выпад и радостно забралась под одеяло, положив голову ему на грудь, когда он обнял её одной рукой.
— Скоро дни очищения? — спросил Верон, намекая на то, что она перед ними становилась нервной и чрезмерно ласковой. И это укололо Лану, хотя он спросил очень поверхностно, вновь вернувшись к своим бумагам, но всё равно стало больно.
— Наверное, — решила ответить она, унимая себя. Пока ещё рано говорить, что на самом деле всё скорее всего совсем наоборот.
Глава 28 Рэндан
Простить себя Рэндан не мог.
Когда Эйва выдернула юбку, и он взвился злостью, но не на неё — на себя. Он сам виноват. Его лисичка уходила, а Рэндан понимал, что она его не простит. Он её терял.
Вернувшись в комнату, мужчина с гневом, грубо поднял Юллин с пола.
— Ай, — пискнула девица и скривилась от боли, но Рэндану было всё равно. — Ты чего? — надулась она.
— Хотела развлечь? — прорычал он ей в лицо, потом жёстко развернул и, уткнув головой в кровать, задрал юбки на голову. — Развлекай.
Юллин что-то всхлипнула, потом дёрнулась, но через секунду податливо выгнулась ему навстречу и Рэндану стало тошно.
— Вон пошла, — он отшвырнул её в сторону двери.
Девушка взвизгнула, потом ругнулась и, когда он глянул на неё, подскочив на месте, быстро убежала.
Рэндан опустился на колени перед кроватью, уткнулся лицом в постель и взвыл.
В глазах была темень. Молотом стучали в голове слова Эйвы: “обманешь — не прощу” — и он согласился на них. Согласился, потому что это было просто для него тогда, а уж потом, когда она стала для него так важна, так нужна, когда места не мог найти себе без неё, стало ещё легче.
От ужаса осознания схватило горло, сжало с болью… что он натворил?
Ведь, когда мелкая дрянь пришла и вот так с наглостью на него забралась, он даже не понял сначала, что происходит и откуда взялась в девке такая прыть и охота, ведь она явно его до низших боялась. Как и не понял, почему не выставил сразу.
И, чтоб ему, Рэндан видел Юллин насквозь, видел, что она была из тех, кому всегда мало, всегда надо, из тех, кто не скажет “нет”. Да и низшие с ней, ему какое дело? Было…
Девка была пьяна, у него самого голова была не на месте из-за выпитого, из-за отъезда Эйвы, из-за пустоты внутри, что стала пропастью, утягивая его на дно. И нет, не надо было ему её заполнить, да и тем более так — ему хотелось Эйвы. Он от этой женщины голову терял.
И сейчас злость разрасталась, множилась, яростно кусая, впиваясь сотней клыков, травя и уничтожая — хотелось умереть.
Рэндан с трудом сдержался, чтобы не найти Эйву, вцепился в кровать. Он хотел рыдать, словно маленький, думал, что его не пронять, а тут рвало от гнева и от утраты — точно знал, что потерял женщину, которую кажется любил.
— Что случилось, Рэндан? — спросил Бэлт, когда друг второй день подряд отказался идти в дом на трапезу.
Конюх недовольно мотнул головой.
— Хватит, я тебя знаю, что? — никак не унимался Бэлт. — Это Эйва? Да?
— Юллин на меня забралась, а Эйва увидела, — сухо ответил Рэндан, выгребая грязную солому из денника.
Товарищ цыкнул с недовольством.
— Вот дрянь, — ругнулся он. — Она и мне в штаны лезла. На празднике.
Рэндан ничего не ответил.
— Только не говори мне, что что-то было у тебя с ней, — нахмурился Бэлт. — Не поверю.
— Какое это имеет значение? — ответил Рэндан.
— Так большое…
— Нет, — отрезал конюх. — Она на меня забралась, а я вместо того, чтобы скинуть её и пинком из комнаты выгнать, решил глянуть, что она делать будет. Глянул.
— Рэнд, Эйва тебя простит, брось, — повёл головой Бэлт. — Тем более…
— Что? Она натерпелась, это и дураку понятно, а я добавил, — произнёс он с болью. — Представь, она вернулась, ко мне пришла… ко мне! А я с девкой. Объяснишь, что всё не так, как она увидела? Найдёшь слова? Простишь?
— Вот же проклятье! — товарищ с сожалением ударил ладонью в перегородку денника.
И Рэндан сжал в руке вилы, закрыл глаза, потом нахмурился:
— Меня только… только… знаешь, закрываю глаза и не могу увидеть Эйву, эту мелкую дрянь вижу, понимаешь? Лицо её стоит перед глазами, — и Рэндан дёрнул головой, пытаясь прогнать наваждение, открыл глаза. — Я в дом не иду, потому что увижу девку и сверну ей шею, не сдержусь.
— Мне жаль… — хмуро отозвался Бэлт.
Рэндан действительно не мог найти себе места.
Он и вправду всё закрывал глаза, пытаясь представить Эйву, даже хотя бы вот в ту их последнюю ночь. Когда его потянуло назад, хотя он ушёл в поля, не имея над собой власти, желая остаться наедине с каким-то неподъемным горем, каким стал отъезд Эйвы. Тогда Рэндан лежал в траве, пил, смотрел в небо полное звёзд и не мог понять себя и чувства, что изводили нутро, а потом словно дёрнула нужда вернуться.
Он вернулся, а Эйва уходила с конюшен и его смяло безжалостно. И такая она была невыносимо прекрасная в этот момент, “прости” это её, бьющее наотмашь так, что выбивало дух.
Ему хотелось реветь, что она ему принадлежит, что не может отпустить, что страшно. Так много хотелось бы сказать, но не было смысла, не мог, молчал и, когда уходила, готов был рыдать, прося остаться. Подумал в какой-то момент — может и хорошо, что так, что уехала и осталось только воспоминание.
А теперь… закрывая глаза, он не видел ту его Эйву, красивую, огненную и при этом такую мягкую, нежную, словно он был достоин. Не был достоин, поэтому видел эту мелкую дрянь Юллин, и злился на неё, хотя виноват был только сам — разрушил всё по глупости и слабости.
Через несколько пустых, скручивающих скорбью дней, он принял решение уйти и сдаться.
— Что? — взвился Бэлт, когда были на конюшне одни, и Рэндан сказал о своём решении.
— Я не могу, — отозвался он. — Схожу с ума. Давно надо было так сделать.
— Тебя расстреляют, Рэнд, — громче, чем хотел возразил товарищ, потом справился с собой и заговорил тише. — Это глупо. Из-за бабы!..
— Не смей, мальчик, — прохрипел конюх с угрозой.
— Я не мальчик, Рэндан, — упрямо и не менее зло ответил Бэлт.
— Мальчик. Для меня всегда будешь. И я с собой тебя не беру, — сказал он, повёл головой с настойчивостью.
— Рэндан, я не…
— Оставайся, — перебил его мужчина. — Не знаю… точнее понимаю, понимаю, да. Просто… а… — он небрежно махнул рукой, а потом кивнул в горы. — Перейду горы с той стороны выйду на пост, чтобы у Шелрана не было проблем, да и тебя не искали.
— Всё равно будут искать, — обречённо возразил товарищ.
— Не будут, Бэлт, — ответил на это возражение Рэнд. — Я скажу, что ты мёртв. Могу вообще сказать, что давно.
— Нас летом прошлым вместе видели, — усмехнулся он.
