— Одним выстрелом он поразил несколько целей, — усмехнулся дядюшка. — Вас ошеломил невероятной по своим масштабам щедростью. Исполнил вашу мечту, позволив проложить путь к изменению основного закона. Дал нам возможность продвигать и развивать все наши задумки, охватив значительную часть Камерата, если добавить Ришем, ну и Тибад, разумеется. Вручил управление герцогством, ничем не рискуя, потому что по-настоящему у власти останется его ставленник…
— Угу, — мрачно промычала я. — Сказал, что доверяет мне, что у меня чистая душа и светлый разум.
— И в этом не солгал ни словом, моя дорогая Шанни, — улыбнулся его сиятельство. — Душа ваша чиста, а государь не раз показал, что ценит ваш ум. Иначе бы он попросту к вам не прислушивался. И… — я устремила на главу рода хмурый взгляд, — не выбрал бы в жены. Теперь я уверен, что он создает из вас свою королеву. Потому не мешает завоевывать популярность в народе.
Вы говорили, что он остался доволен выкриками из толпы в ваш адрес на своем торжестве. Однако два голоса – это еще не популярность. А вот когда большая часть Камерата заговорит о вас, когда к вам пойдут за помощью не только корыстолюбцы, но и простой народ, когда вас будут благословлять на каждом углу, тогда король окажется ближе к своей цели. Что мешало ему жениться на вас три года назад? Низкое, по сравнению с ним, происхождение. Для всего Камерата вы оставались его фавориткой и не больше. Знать бы не приняла этот союз, простой люд осудил. А наш король не терпит, когда его осуждают. Он честолюбив, любит быть в сиянии своей славы, но не ходить с мокрой от плевков спиной.
К тому же соседи. Он отвергал столько лет их дочерей, племянниц и сестер, что выбор какой-то баронессы государю бы не простили. Камерат силен, но не всесилен. Сейчас мы можем диктовать свои условия во внешней политике, но, растеряв союзников, утеряем и влияние. Этого он тоже не может допустить. Даже если его любовь к вам и вправду сильна, как монарх уверяет, вы никогда не сравняетесь со всем государством, что, несомненно, правильно, — я согласно кивнула. — И значит, чтобы заполучить ту, кого он пожелал не только на ложе, но в законные супруги, ему необходимо сотворить из вас персону, которая удовлетворит все стороны. Вас должен полюбить народ, вас должна признать знать, соседи должны понять причину, по которой король женится на вас.
— Как любопытно… — сказала я, ни к кому не обращаясь.
Передо мной, будто куски мозаики, складывались события прошедших лет, открывая то, что было столько времени скрыто от моего взора. Дядюшка был прав, теперь я соглашалась с его выводами, потому что завуалированный прежде мотив, стал, наконец, очевиден. Нужен был лишь толчок, и вот он – ответ на мои вопросы. Я столько раз спрашивала короля, отчего он переменил мнение о несвоевременности моих затей, а теперь видела – он творил из меня избранницу, которая удовлетворит всех.
Воплощение моих идей для него – это не назревшая необходимость, даже не желание побаловать любимую женщину, как кто-то думал. Он творил из меня кумира толпы моими же руками. Теперь было ясно, почему он выбрал путь скрытой поддержки и молчаливого согласия – попросту был готов всё развернуть вспять, если последуют протесты. Отсюда и изначальное дарение Тибада, который оставался в его владении. Государь мог отменить этот дар, как только поднимется волна возмущения. Без потрясений и фатальных последствий.
Однако вышло как нельзя лучше. Тибадом фактически управлял мой отец – мужчина, что не меняло устоявшегося положения вещей. Всё, что появилось там нового, – это школы и пансионы. А они охватывали разные сословия, не смешивая их. Тибадцы приняли эти нововведения. Для дворянских обнищавших семей и помещиков это стало возможностью дать детям образование не хуже, чем получали отроки высшей аристократии в столице и около нее. Для среднего класса и простолюдинов открылись новые перспективы, которые им обещали в будущем. Даже крестьяне. Они тоже увидели для своих сыновей пользу в открывающихся возможностях, не говоря уже о том, что пансионы забрали к себе лишние рты.
Далее мы вмешались в коммерческие дела. И вновь государь не стал чинить препятствий. Он остался в тени, придерживал мое рвение, но не мешал и не отказывал, к примеру, отправить ревизию или дать бумагу с одобрением действий графа Доло. И вновь действовал мужчина! А я оставалась знаменем… Нет, это не совсем верно. Все-таки просто знаменем я не была. Моих усилий было немало там, куда сейчас не доставал его сиятельство. Я добилась поддержки церкви, прибрала к рукам несколько высших сановников, в Совете у меня появились друзья. Но главное, я была в прямом взаимодействии с королем…
Придя к неожиданной мысли, я хохотнула и с недоверием взглянула на дядюшку:
— А взятка и не взятка? — с недоверием спросила я. — Только видимость?
— О чем вы, Шанриз?
— О недавно принятых поправках, — пояснила я. — Он бы и без того их внес, но успел замарать себя изменой, а потому хорошо продуманное деяние стало эффектным жестом и просьбой о прощении. До того момента попросту придерживал лишь потому, что не был уверен в реакции подданных. А потом эти женщины на торжественном шествии показали, что наши деяния не остались незамеченными. Хм-м… — я постучала пальцами по подлокотнику. — Уж не поэтому ли он был так задумчив после шествия? Да, скорей всего. Он тогда на мой вопрос ответил, что время еще не пришло для пояснений. Значит, обдумывал, возможно ли сделать следующий шаг, но понял, что рано. Отсюда и разговор о его дитя на моих руках, а после наш спор о супружестве…
— Думаю, вы правы, — кивнул граф. — Когда вы рассказали, я тогда еще изумился. Грешным делом подумал, что и наш государь способен расчувствоваться. А это само по себе показалось мне невероятным, потому что Стренхетт и грезы – это нечто несовместимое. Этот род не склонен к фантазиям. Значит, и вправду думал, можно ли делать следующий шаг. Но два голоса – это еще не популярность в народе, лишь ее начало. И разговор затеял, чтобы узнать ваши мысли о супружестве. Понял причины несогласия, и дал вам герцогство, чтобы использовать его, как повод внести некоторые поправки в основополагающий закон. Не изменить его, разумеется, это было бы слишком революционным действием.
— Да, он изначально говорил, что общество должно быть готово, и что это произойдет не в его правление, — ответила я.
— Однако некоторые изменения вполне возможны, — и дядюшка вдруг усмехнулся, а после протянул: — Кова-арный. Сначала окончательно отдал вам Тибад, чтобы показать свое доверие подданным, а следом вручил и Канатор.
— И опять под соусом взятки в копилку примирения, — усмехнулась я. — Как вы думаете, — я посмотрела на графа, — он не поспешил с Канатором?
— Из чего вы делаете этот вывод? — спросил его сиятельство. — Я пока этого не увидел, поделитесь.
Кивнув ему, я покинула кресло и прошлась по кабинету, стараясь более четко сформулировать то, что мелькнуло у меня в голове.
— Судите сами, дядюшка. Каждый его решительный шаг обусловлен каким-то потрясением. Должность помощника секретаря была дана мне после моего отказа вернуться во дворец, как его любовница. Тогда Дренг немало приложил усилий, чтобы вывести короля из равновесия. Он бил по ревности монарха, и вот он уже дает мне должность и начинает приручать. А потом было похищение, и подозрения в моей неверности толкнули его на подлость. Государь сам как-то признавал, что был взволнован тем, что пока я остаюсь свободной, могу и вправду предпочесть ему кого-либо другого. Он спешил закрепить на меня права, что и сделал, превратив меня в свою… фаворитку.
— А теперь он оступился, и вы вновь свободны, — задумчиво произнес его сиятельство. — Да, пожалуй, вы правы. Он едва отдал вам полностью Тибад, а уже штурмует бастион и вручает герцогство…
— Заведомо ничем не рискуя, — усмехнулась я.
— Что дает ему возможность жениться на вас, — продолжил свою мысль граф. — Кроме того, как владетель и управитель большого герцогства, вы становитесь прецедентом для некоторых поправок, которые дадут послабления королеве, а значит, обеспечат ваше согласие на брак.
