него.
Или для них обоих.
Она выключила воду, замоталась полотенцем и вышла из ванной. Безошибочно определила, в какой он комнате. Замерла на мгновение перед дверью. И толкнула ее.
Стас стоял у окна, вглядываясь в ночной город. Не обернулся, хоть явно услышал, что она вошла. Сердце пропустило удар, внутри все томительно сжалось – таким родным и нужным показался ей этот силуэт на фоне огней. И не было в жизни занятия лучше, чем просто стоять вот так и любоваться им.
Но она пришла сюда не за тем, чтобы стоять и любоваться.
Движение руки – и полотенце с тихим шорохом скользнуло на пол.
Стас оглянулся:
– Решила прогуляться? Не советую, завтра…
Она сделала шаг навстречу. И еще один. Больше не понадобилось. Стас сам приблизился, притянул ее к себе, сжал так крепко – если бы она была все еще человеком, было бы больно. Впрочем, и так было больно. Но она ни за что не согласилась бы отдать ни крупицы этой сладкой, упоительной боли.
В одно мгновение неправильная, изломанная реальность, в которой она жила все это время, вдруг стала гармоничной и правильной. Словно так и должно быть. Жаркое тело под ее пальцами, его горячие ладони, тискающие ее обнаженную кожу Губы – пьянящие и пьяные, колючая щека, шея, и снова губы, губы, губы.
Инга чувствовала, как колотится его сердце, разгоняя кровь, и ей казалось, что оно разгоняет и ее кровь тоже, и эта кровь кипящей лавой бежит по их общим венам. И она теперь – не она, а он – не он. Они – что-то новое. Нечто лучшее, чем все то, чем они могли бы стать по отдельности. Они – одно. И, кажется, их уже невозможно оторвать друг от друга, стоит попытаться – и хлынет кровь. Они – целое. По крайней мере, на эту ночь.
– Инга, – выдохнул он, – послушай…
И сердце тревожно сжалось. Она не хотела услышать еще одно «мы не должны». Она не хотела, чтобы он что-то объяснял или извинялся. Нет! Она не допустит, чтобы он несколькими словами разбил то хрупкое, что сейчас возникло.
– Молчи. Пожалуйста, не хочу ничего слушать.
Она подняла взгляд. В его темных глазах полыхал жар желания. Дикого, яростного, необузданного. Этот жар словно свел ее с ума. Она дрожащими пальцами принялась расстегивать его рубашку. Руки так тряслись, что пуговицы выскальзывали, не давались. Она вцепилась в ворот и рванула изо всех сил, и чертовы пуговицы брызнули во все стороны. Поскуливая от нетерпения, она стащила тонкую ткань, бросила на пол и прижалась к нему изо всех сил. Обвила обеими руками, впечатав потяжелевшие груди в мужскую крепкую грудь. Вдохнула его запах, его дыхание, ощущая обнаженным телом жар его кожи. В голове словно взорвалось что-то, разметав все, что было в ней рассудочного и разумного, и освободившееся место заняла одна мысль: «Мой! Мой мужчина!» Его рот смял ее губы – жадно и требовательно, их языки сплелись, нападая и отступая, терлись друг о друга в безумно возбуждающем танце. По телу пробегали волны дрожи и жара, воздух кончился, и нечем было дышать… Да и черт с ним, с воздухом, когда можно стоять вот так вот тесно, сливаясь в одно целое, и целоваться до одури, до потери сознания. Целоваться и гладить его обнаженную спину, обмирать от удовольствия, ощущая, как перекатываются под разгоряченной кожей налитые силой мышцы. Гладить и мять, и слегка царапать… Господи, как давно она об этом мечтала, немыслимо давно… Она спустилась вниз по спине, провела пальцами над самыми брюками, и нырнула ладонями под пояс. Он со свистом втянул в себя воздух, сильные руки проехались по ее спине и стиснули ягодицы, прижали плотнее к внушительному бугру, растянувшему ткань брюк, заставив ее задохнуться от острой вспышки возбуждения. Низ живота полыхал колючим жаром, наливался какой-то странной голодной тоской.
Она со стоном лизнула ямочку между ключицами. Еще, и еще…
Руки Стаса гуляли по ее телу, Инга постанывала и изгибалась в его объятиях, пьянея от жарких прикосновений. Желание кипело в крови неукротимым огнем, разносилось сладкой отравой по венам, плавило кости. Умелые горячие пальцы поглаживали, тискали грудь, сжимали напряженные до боли соски. И каждое его прикосновение отзывалось во всем теле сладостной вспышкой наслаждения.
Сильные руки подняли ее, качая словно на волнах… Кажется, это уже другая комната. Или другая – параллельная – вселенная. Инге все равно. Она там, где должна быть. Там, где не сможет остаться. Но думать об этом нет времени.
Спины коснулась прохлада простыни. Мгновение – и на нее обрушился горячий тайфун из рук и губ. Цепочка поцелуев от уха вниз, по шее, вдоль ключицы и вниз, по груди к животу. Сначала дразнящие, потом жадные, жаркие, больше похожие на укусы. Мужские руки мяли, пощипывали, гладили тело, тискали набухшую грудь. Мало… Все равно мало, слишком мало…Голодная тоска внутри разрасталась, сплеталась с колючим жаром, поднималась вверх сладкой пульсацией, вспыхивала и гасла жгучими искрами под кожей. Большая ладонь накрыла на низ живота, Инга изогнулась, заскулила он невыносимого желания почувствовать ее там, где все горело, изнывало в ожидании. Ладонь скользнула между ног, пальцы задвигались, грубо тиская нежную плоть. От острого, почти болезненного удовольствия, она вскрикнула в голос, шире раздвигая бедра, подставляясь под умопомрачительно сладкую пытку. И поплыла в горячем дурмане, неистово желая еще, еще чего-то большего, что мог дать ей только этот мужчина, и больше никто.
– Пожалуйста… пожалуйста… – то ли прошептала пересохшими губами, то ли подумала.
И в ответ – до боли желанная тяжесть мужского крепкого тела, придавившего ее к кровати. Такая правильная тяжесть, родная, необходимая… Он ворвался в нее сразу, вошел целиком, на всю длину, растягивая и наполняя собой, вытесняя голодную тоску. Огненная волна прокатилась по телу, выжигая все чувства, кроме яркого, нестерпимого наслаждения. Когда так хорошо, что хочется плакать.
Движение чужой плоти внутри ее тела, жар его хриплого дыхания на шее, тяжелый стук его сердца, запах его разгоряченной, покрывшейся испариной кожи. Ощущения, обострившиеся в несколько раз, настолько яркие, полные, сильные, что еще немного, и она просто потеряет сознание. Казалось, граница между ними исчезла, они действительно стали одним целым, и чувства были одним целым. Инга
