Говорят, что человеческие женщины выбирают себе партнёров, похожих на своих отцов. Так ли это? Думаю, что да. Отец — это твоя опора, мой друг. У нас же всё иначе, мы не выбираем суженных, за нас решает наша кровь. И порой кажется, что выбор совсем неудачный. Я сейчас говорю про себя. Томáс явно сильно провинился в прошлой жизни.
Я жду, когда Томáс продолжит.
— Ваше Высочество!
Я вздрагиваю от резко вылетевшей из комнаты Жозефины и отталкиваю от себя Томáса.
— Да? Да, — прочистив горло, отвечаю я, но от этой старушки точно ничто не ускользнуло. Она старается не улыбаться, глядя на нас.
— Комната для вашего гостя готова. Ужин будет готов через пару часов. Если вам что-нибудь понадобится, то нажмите на кнопку вызова, сэр. Она расположена рядом с кроватью. На звонок придёт кто-нибудь из слуг. Отдыхайте, — поклонившись, Жозефина поторапливает других и вместе с ними уходит, обернувшись напоследок и подмигнув мне. Ну, прекрасно.
— Хм, в общем, это твоя комната, — снова прочистив горло, произношу я и прохожу мимо Томáса, входя в спальню. Он следует за мной.
— Ничего себе, — шепчет он, оглядывая просторную спальню со своим небольшим местом для отдыха рядом с камином. — Невероятно красиво, Флорина.
— Да, я старалась сохранить антураж и дух того времени. Тебя не смущают канделябры?
— Я в них влюблён, — улыбается Томáс, касаясь одно из резных канделябров. — И спальня синяя. Мой любимый цвет.
— Это особая комната, — произношу я.
Томáс оборачивается, ожидая продолжения.
— Ты заметил, что здесь четырнадцать комнат, не так ли?
— Да, семь с одной стороны и столько же с другой. Они все параллельны друг другу и расположены практически по кругу, — кивает он.
— Так вот, каждая комната принадлежала одному из детей моих родителей. Папа облагораживал новую комнату перед каждой беременностью мамы. И она рожала ребёнка именно в ней, а затем эта комната передавалась ребёнку. И у каждого из нас был свой цвет.
— Кому принадлежала эта комната? Одному из твоих братьев?
— Нет, — широко улыбаюсь я. — Вообще, не угадал. Это комната называется «Любовь». Именно здесь родители зачали практически каждого ребёнка. Они специально для этого приезжали сюда. Это их комната.
Томáс шокировано смотрит на кровать, затем на меня.
— Не беспокойся, — смеюсь я. — Они занимались любовью не на этой кровати. Я же всё уничтожила, когда вернулась сюда. Я всё разрушила, потому что моя боль была невыносимой. Я разрушила, а потом заказала новую мебель по памяти. На этой кровати ещё никто не спал.
— Слава богу, — шепчет он. — Но почему ты отдала мне эту комнату? Я думал, что ты спишь в ней, чтобы быть ближе к своим родителям.
— Я сплю в той, которая напротив библиотеки. Так удобнее и меньше нужно двигаться. Думаю, ты уже понял, что я не спортсменка. Я сплю в комнате брата, которую оборудовала под себя. А тебе я отдала эту комнату, потому что ты… не знаю, любишь синий цвет и достоин здесь быть. Я не смогла. Мне было больно, пока я не перестала что-либо чувствовать.
— Хм, раз у всех был свой цвет, тогда какой был у тебя? — интересуется он.
Чёрт.
— Белый, — сухо отвечаю. — Цвет чистоты и невинности. Мои родители ошиблись. Располагайся, а я пошла…
— Это ты ошибаешься, Флорина, — быстро перебивает он меня, заставляя посмотреть на него. — Ты ошибаешься, а твои родители угадали с цветом. Ты была именно такой. Всё, что я услышал про тебя, правда, подходит под этот цвет. Ты была искренней, любящей и доброй.
— Я убила всех, — шёпотом напоминаю ему.
— Ты лично никого из них не убивала. Это не твой грех, Флорина, но тебе нравится себя наказывать. Нравится страдать, потому что так ты имеешь причину болеть. А если ты поймёшь, что была просто искренней и открытой, и в этом не было твоей вины, а вся вина лежит на плечах предателей, то увидишь, что эти долгие годы страданий были прожиты впустую. Так ты оправдываешь свою нелюбовь к себе же.
— Ты ничего не понимаешь, — злобно фыркаю и выхожу из спальни.
— Я уже достаточно узнал о тебе, чтобы понимать мотивы твоих поступков, Флорина. Ты не ищешь любовь и никогда не искала, потому что уже убедила себя в том, что недостойна её. И, вероятно, ты специально доказывала себе, что не заслуживаешь любви. Но это не так. Каждый заслуживает даров Создателя. Каждый. Просто кто-то берёт их и принимает, а кто-то отрицает, считая себя дьявольским ребёнком. Я уверен, что в старые времена очень много значения придавалось цифрам. Ты была тринадцатым ребёнком, то есть на тебе метка Дьявола. Тринадцать означало скорую смерть кому-то из ближних. И тебе точно об этом говорили с рождения. Помимо этого, ты обладаешь огромной силой. Предполагаю, что она была выше, чем у твоих родных. Они тебя боялись, поэтому и не общались близко с тобой, наказав тебя таким образом только из-за своих опасений и страхов. И после гибели твоей семьи ты поверила в это окончательно. Тринадцатый ребёнок, ужасная смерть всего твоего рода, предательство твоих чистых помыслов. Тебе вбили в голову чушь, и ты в неё поверила. И я знаю, каково это — быть тем, кого все боятся. Я знаю, что такое одиночество среди близких. И знаю, как это больно и страшно. Я многое знаю о тебе, Флорина.
Если честно, то я давно уже не ощущала себя так плохо, как сейчас. Словно в одну секунду вернулись моя боль и отчаяние, которое я испытывала каждый раз, когда мои братья или сёстры отказывались дружить со мной, бросали меня одну и забывали обо мне.
Мне так хочется заплакать, а я не могу ни слезинки выдавить из себя.
Тем временем Томáс подходит ко мне и нежно проводит своей ладонью по моей щеке.
— Я знаю, Флорина. Я знаю эти чувства. Меня тоже наказывали за то, что я хотел мира. Мне тоже причиняли боль, потому что я был другим. Но именно это отличие от них оставило нас в живых. Мы ещё живы, Флорина. Мы живы. Наши сердца бьются, пусть они все изранены, и мы знаем, что такое горе и одиночество. Пусть мы умираем внутри, но всё ещё живы. Это наш дар. Дар, которым нас наградил Создатель за нашу душу. Ты не думала, что каждый в этом мире получает по заслугам? Не думала, что твоя семья и те, кто погиб, были уже прогнившими изнутри? Ты же не знаешь всего, что они делали за закрытыми дверьми. Ты думаешь, что они были хорошими. Вероятнее всего, для тебя они таковыми и являлись, а для других? Для кого-то они тоже были Вестниками Смерти. И я думаю, что в этом мире всё происходит правильно. Так как оно должно было произойти. Ты сейчас проходишь путь своей телесной оболочки, Флорина, а не души. Вспомни о душе, она у тебя прекрасна. Она то, что делает тебя уникальной для меня. И я вижу все помыслы твоей души в твоих глазах. Глаза не врут. Я не могу прочесть твоих мыслей, но я всё равно вижу в твоих глазах боль и желание пережить прошлое.
Я смотрю на Томáса, и моё сердце болит. Оно так сильно болит, отчего я даже нормально дышать не могу.
— Ты плачешь. — Он касается моей щеки, и я вздрагиваю.
Что?
Я дёргаюсь назад от него и вытираю мокрые щёки. Этого не может быть! Вампиры не плачут, они не умеют этого делать. Мне всегда говорили, что это невозможно. И я тоже не могла заплакать.
— Флорина, разве это не доказательство того, что ты всё же имеешь чувства? Ты не бесчувственна, как думала раньше. Твои чувства живые, ты просто не даёшь им жить. Ты заперла себя в клетке воспоминаний и…
— Хватит молоть эту чушь, Томáс! — выкрикиваю я, закрывая уши.
Не хочу слышать. Не хочу. Вампиры не плачут! Не плачут они!
— Флорина…
— Хватит. Прекрати. Оставь уже в покое меня. Ты сам не захотел быть со мной, когда я предлагала тебе это. Ты сам отвернулся от меня. Ты отказался от меня, — наступая на него, я выставляю вперёд палец, яростно шипя каждое слово. — Ты оттолкнул меня!
— Такого не было, — спокойно отвечает Томáс и отрицательно качает головой. — Я сказал, что не буду брать тебя силой, как животное. Я не животное. Я сказал, что мы будем вместе тогда, когда ты будешь готова к этому.
