— Ах, немолод, ну тогда мне он неинтересен.
Лицо женщины сделалось неприятно скорбным, и я раздраженно фыркнула. Что не так? То желтоглазый молодец, то эта старуха ведут себя, словно случилось горе. Как они смеют? Ведь, наоборот, произошла огромная радость – я стала мэзой! Почему бы им не порадоваться и не разделить со мной триумф?
— Он так звал вас… так ждет вас… — промямлила светловолосая.
— Подождет еще. Я не могу тратить драгоценное время на другие дела, пока во мне сохраняется благодать, данная Великой матерью. Я должна молиться и ритуалиться, пока благословение поет в мне.
— Да, конечно… вы правы… простите…
Я обошла эту скорбную тетку и посмотрелась в большое зеркало, которое специально для меня принесли в комнату. Я-то не старая, в отличие от некоторых, и моя кожа светится белизной безо всяких натираний и пудр. А какие у меня волосы, какие губы, какие глаза!
Я поднесла руки к лицу и ласково его огладила.
Я совершенная. Безупречная. Одаренная благодатью.
— Платок подай, — велела я.
Мэза подала мне платок в тон платью, и красиво убрала мои волосы под него. Остался последний штрих – надеть многочисленные золотые браслеты. Распорядительница хотела показать мне город сегодня, и я должна выглядеть, как полагается мэзе.
— Пока меня не будет, пусть моего желтоглазого мужчину просветят, как следует служить своей мэзе, — приказала я, интуитивно чувствуя, что имею все права приказывать.
— Да, мэза… а что же делать с другим вашим мужчиной?
У меня задергался глаз. Почему все напоминают мне о старости и болезнях в такой день? Это будет моя первая ночь в качестве мэзы, а они все загружают меня неприятными проблемами! Я хочу веселиться, хочу жить, вдыхать полной грудью воздух ночной Мэзавы, радоваться и наслаждаться, а не заботиться о том, что не стоит заботы мэзы!
— Сами о нем позаботьтесь! — отрезала я и, на ходу поправляя браслеты, пошла к выходу из комнаты.
Скорее бы выйти отсюда, скорее бы увидеть Распорядительницу… а к утру можно навестить желтоглазого, пусть порадует меня. Хотя… он ведь не единственный мужчина в Мэзаве?
В Северную башню я не вернулась ни к утру, ни на следующий день. Сначала я любовалась вместе с Распорядительницей ночной Мэзавой, потом нас отнесли в носилках в сад, где нас ждал изысканный ужин, потом мы отправились в храм, где я познакомилась с дочерью Распорядительницы, Катли – худенькой, светловолосой и сероглазой мэзой примерно моих лет. В храме мы втроем усиленно молились о том, чтобы я, как и Распорядительница с ее дочерью, рожала дочерей. После Катли предложила мне жить в ее доме, и я согласилась: Северная башня это совсем не подходящее место для проживания такой мэзы, как я.
Меня захватили восторг и приятные хлопоты, так что до ритуала в те дни так и не дошло, да и Распорядительница сказала, что раз ритуал уже был проведен, то он наверняка принес плоды. Помимо этого, она сказала, что подберет для меня лично самых лучших мужчин и отправит в дом Катли, надо только немного подождать. Однако еще до того, как прибыли эти самые мужчины, меня начал выжигать нестерпимый огонь желания, и я послала за своим желтоглазым.
Увидев его, Катли ахнула и сказала, что понимает теперь, почему мне так хочется понести именно от него. Улыбаясь, она предоставила мне комнату и пообещала помолиться за меня, чтобы ритуал свершился должным образом, и я забеременела девочкой.
На этот раз желтоглазый смотрел на меня без холодности и настороженности. Его приодели, как следует, в черное, и он выглядел как идеальный служитель мэзы. Мужчины, несомненно, создания недостойные, агрессивные, слишком распространённые, но они все-таки нужны нам, нужны миру… и в данный момент этот данный мужчина очень нужен мне.
— Мэза, — поклонился он.
Я улыбнулась: та тетка выполнила мой приказ и с ним поработали, рассказали, как следует себя вести. Хорошо, когда приказы выполняются.
Я медленно пошла к нему; моя кровь стала горячей, лишние мысли покинули голову, я думала о дочерях, предназначении и задыхалась от острого желания удовольствия.
Как же этот мужчина высок… Я протянула руку и, опустив ему на плечо, вынудила стать на колени. Ритуал всегда должен начинаться определенным образом.
Мужчина без возражений опустился на колени. Любуясь им, я склонилась, чтобы запечатлеть на его губах метку подчинения, красный след от жидкой краски, который накрасила губы. Держа его обеими руками за волосы, я какое-то время смотрела в его лицо, затем склонилась, чтобы еще раз продемонстрировать, что я его хозяйка.
Мои губы мягко опустились на его. Вдруг он обхватил меня руками за талию, прижав к себе, и сам – САМ – коснулся моих губ своими. Впрочем, нет, не коснулся – впился в них, с силой и напором. Что он делает? Такого быть не должно! Это… это…
Я хотела отпрянуть от мужчины, но он меня не пустил, продолжая вжимать свои губы в мой рот. Его язык скользнул по моим губам и попытался их разжать. Я замолотила руками по его плечам, но он только прижал меня к себе еще крепче. Я укусила его, но и тогда он меня не отпустил – лишь отстранился, и, глядя в мои глаза, выдохнул мне в губы:
— Это не ритуал подчинения, это поцелуй. Ты меня научила. Так принято у вас в мире, в твоем мире под названием «Земля». Ты помнишь это? Ты ведь вспомнила? Ира, вспомни!
Этот желтоглазый явно перешел все границы! Я открыла рот, чтобы позвать на помощь, но он зажал мне его ладонью и опрокинул меня на пол, затем навис надо мной, продолжая зажимать рот, а другую руку опустил мне на грудь, чтобы я не могла подняться.
Теперь его сила меня не будоражила и не возбуждала… В его глазах вспыхнуло что-то такое, что меня охватил ужас, такой ужас, что я обмякла и потеряла волю к сопротивлению. Что-то ожило в памяти, какое-то сходное воспоминание, в котором были желтые глаза, горящие так же опасно, и беспомощность… Желтоглазый склонился ко мне ниже; капелька крови из его прокушенной губы тяжело брякнулась на мою щеку.
Мне хотелось закричать, но я не могла. Ни о какой гармонии в мыслях больше не шло и речи; этот мерзавец нарушил ее, а логика и упорядоченность превратились в хаотическую мешанину коротких воспоминаний, ужаса и беспомощности.
— Забыла, кто на самом деле хозяин? — проговорил желтоглазый протяжно и угрожающе. — Я хозяин, твой хозяин. Я тебя купил. Ты моя декоративка. Мы в Ниэраде в двенадцатом ов-вене отца Хауна. Нет никакой Мэзавы. Ты это себе придумала, чтобы не сойти с ума. На самом деле ты в обносках, голодная и испуганная, а на твоем плече клеймо. Забыла, кто ты есть? — Он склонился к самому моему лицу и жестко закончил: — Ты вещь.
Мои глаза широко раскрылись. Я не верила, не хотела верить. Это не могло быть правдой… но я чувствовала, что это правда, потому что страх был настоящим. Мэзе бояться нечего, но декоративке... Правда прорывалась через завесу иллюзий, и вспышками-моментами я видела лес, избушку, зиму, кровь, желтые глаза – его глаза… помнила, как раскаленное железо поцеловало мое плечо… помнила, как воет волк… помнила, как горели босые ноги на льду… помнила его удар… помнила… столько все помнила! Помнила, как хотела в Мэзаву… Так я ее вообразила себе? Ее нет? Неужели я все еще в Ниэраде?
Желтоглазый убрал руку с моего рта и опустил ее на мою грудь, затем сжал, грубо и требовательно.
— Тощая, — пренебрежительно проговорил он, — Даже схватить не за что. Но на приманку для гуи ты сгодишься.
Гуи, приманка, охота… Это было! Было!
Вдруг в висок словно всадили с размаха иглу, и я охнула от боли, а потом зажмурилась. Ее одна игла вонзилась в голову, за ней еще и еще… боль из острой сделалась сдавливающей, перед моими глазами вспыхнул свет… я открыла рот, закрыла, выгнулась дугой…
Все кончилось внезапно, как и началось.
Чьи-то горячие руки на моих щеках, запах крови, испуганный голос Зена.
— Ира… — глухо звал он. — Ира…
— Какого черта? — слабо проговорила я, и открыла глаза.
