На самом деле не было никакой практической необходимости так удерживать слабую девушку с заблокированной магией. Это была демонстрация исключительно для меня.
Слепая волна ярости поднялась изнутри, и в то же мгновение меня дернуло назад с такой силой, что потемнело в глазах.
— Благоразумие, Даниэль.
Я перевел бешеный взгляд на ублюдка.
— Если с ней хоть что-то случится…
Маг брезгливо поморщился.
— Прекрати истерику. Ничего с ней не случится. Я позабочусь о том, чтобы она не болтала и верну, кому там полагается. Если ты только все сам не испортишь. Пошевеливайся. Чем быстрее мы закончим, тем быстрее мисс Хэмптон окажется там, где должна находиться. Мне она здесь не нужна, на твою партию у меня совершенно другие планы. И всё, закрыли эту тему!
Я на мгновение прикрыл глаза, с трудом разжимая до боли стиснутые челюсти.
Господи, как же я его ненавижу!
Раз уж отцу понадобилось мое полноценное участие - значит, сегодня процедура будет отличаться от обычной.
— Что мне надо делать?
Эрик Лагранж одобрительно кивнул и скомандовал:
— Раздевайся и становись на малую передающую звезду. Сегодня будем раскачивать резерв длительным наполнением со стабильной динамикой наращивания давления. Твоя задача — максимально открыться и без сопротивления принять в себя поток, распределяя и удерживая его в источнике и энергоканалах.
То есть, не только терпеть, пока вливают, а еще и работать с этим, перераспределяя силу по собственной энергетической структуре, в то время, когда тебя накачивают ею, как водой из шланга, пока не лопнешь. Понятно.
Впору затосковать по временам, когда нужно было только терпеть и не сопротивляться, а не осмысленно сотрудничать, гоняя поток по себе.
Я стянул свитер и рубашку, небрежно бросил их на пол и шагнул в рисунок. Малая передающая звезда встретила меня, как родного. Браслеты из алхимически чистого серебра я сегодня защелкнул на щиколотках и запястьях сам. Искристый металл обжег голую кожу ледяным холодом.
Ничего, сейчас согреюсь — когда меня тут начнут надувать, как лягушку через соломинку…
Злой юмор не помогал отвлечься.
Отец дождался, пока я закончу возиться, и системой умных рычагов подтянул цепи, зафиксировав мое тело так, чтобы ступни были плотно притянуты к звезде, а руки подняты вверх с небольшим послаблением. Раньше цепи обеспечивали мое гарантированное участие в ритуале, но сегодня эту функцию исполняет нож у ребер Лали. Сегодня цепи нужны только для того, чтобы удерживать мое тело в вертикальном положении: скоро по моим каналам хлынет чуждая мне магия, и мне станет не до того.
Внутри все корчилось и плавилось от ненависти, тоски и безнадежности — хоть силу еще и не пустили.
Первый маг страны приблизился и сухие теплые пальцы коснулись моего горла. На меня Лагранж не смотрел, только на собственное черное творение, обвившее мою шею смертельно опасной змеей. Я чувствовал, как он бережно и почти любовно распутывает поводок, на котором я просидел шесть долгих месяцев. Он снимал с меня контролирующее заклятие, а я парадоксально именно в этот момент глубоко и четко осознал.
Он не отпустит меня никогда...
Отец закончил и вернулся на свою позицию. Серебро под ногами и на теле стало чуть теплее, очередная фаза отцовского эксперимента началась — пошла подача магии.
Сначала потоки внешней силы, сочащиеся в мою энергоструктуру, болезненными не были — за время отцовских опытов у меня повысилась толерантность к раздражителю, и хотя в первые разы меня скручивало уже от этого, теперь проникающая в меня магия казалась даже приятной. Согревающей.
...Он ведь даже уже решил, кто станет для меня подходящей партией...
Поток становился мощнее, нагрузка на каналы возрастала, но пока что поступающая сила еще умещалась в моем резерве, и от меня не требовалось каких-либо усилий, нужно было только принимать ее. Не сопротивляться. Не пытаться вытолкнуть из себя чужеродное вливание.
Для Эрика Лагранжа люди вокруг не личности, заслуживающие того, чтобы с ними считались, а инструменты, функции. А я просто его проект.
— Твой резерв почти наполнился, — вмешался в мои мысли холодный голос.
А то я не знаю, что он почти наполнился... Я всё это чувствую, хренова ты рептилия!
Отец, не слыша моих мысленных комментариев, продолжил давать указания, с сосредоточенным лицом наблюдая за экспериментом через развернутую магическую проекцию.
— По моей команде инициируй движение силы по своим каналам. Ни в коем случае не выпускай, слышишь? Только циркуляция потоков внутри энергоструктуры!
Он будет контролировать меня всегда. Всегда. До самой смерти. Каждое мое движение должно будет получить его одобрение.
В моей жизни никогда не будет больше Лали — которая и так слишком пострадала из-за меня. Я не смогу сдержать данное ей обещание — найти ее и быть с ней. Мне не убежать.
В моей жизни вообще никогда больше не будет ничего хорошего — он не позволит. В ней всегда будет только Эрик Лагранж!
От ненависти и отчаяния хотелось выть.
Давление в резерве нарастало медленно и равномерно — и это гораздо лучше, чем было, когда отец пробовал наращивать его рывками — но неуклонно.
Постепенно появлялось ощущение жжения в каналах, боль во всем теле и тошнота.
Вскоре к нему добавилось распирающее мерзкое чувство, от которого казалось, что ты трещишь по швам — резерв заполнялся.
Я весь покрылся испариной, я чувствовал, что через лоб по лицу, по губам и на подбородок, стекает соленый пот и капает на серебро магической печати, но испаряется, не долетая. Сил на то, чтобы удерживать равновесие, уже не было: всё уходило на самоконтроль, я обвис на цепях, целиком сосредоточив внимание на том, чтобы не позволить себе рефлекторным усилием вытолкнуть распирающую меня силу.
Я идиот. Я зря решил, что смогу когда-нибудь избавиться от его власти. Плевать на совершеннолетие: удавка на совершеннолетних действует так же, как и на несовершеннолетних!
— Давай, — раздалась сухая, как щелчок хлыста, отцовская команда.
И я медленно, с трудом удерживая концентрацию, начал выполнять простейшее упражнение из магической практики для начинающих: погнал силу по каналам, запустив её цикличное движение внутри себя.
Силы было много. Слишком много. Невыносимо много.
Это было… Это ощущалось так, будто по моим венам вместо крови медленно и трудно потек лавовый поток.
И, не выдержав, я выгнулся, разом пытаясь бессознательно избавиться от этой пытки и из последних сил её же удержать, и заорал.
От боли, от безнадежности, от ненависти, от понимания что так будет всегда!
А в следующий миг произошло сразу несколько событий.
Сперва настройки печати, обеспечивающие надежность связи между экспериментатором и испытуемым в любых условиях, донесли до меня удовлетворенное отцовское “Отлично! Всегда бы так…”.
А потом что-то глухо шмякнуло. В той стороне, где стояла Лали.
И я понял — он не сдержал своего слова. Он и не собирался ее отпускать.
Он её убил.
Я дернулся, леденея, хватая ртом воздух и открывая глаза — но еще до этого из бездны ужаса меня выдернул неистовый визг “Дани-и-и...”, оборвавшийся задавленным хрипом.
А когда я проморгался сквозь пот, заливающий глаза, огромное облегчение сменилось всепоглощающей яростью: надсмотрщик, державший Лали в захвате, валялся у стены недвижимой грудой, а Лали, моя Лали, болталась в воздухе в полуметре над землей, и отчаянно старалась сцарапать со своего горла невидимую душащую ее петлю.
Отец даже не смотрел в ее сторону, не оторвал взгляда от проекции. Он душил живого человека, как котенка, не отвлекаясь от своего драгоценного эксперимента.
— Даниэль! Потоки!
Потоки, да.
Как скажешь, папа.
Сосредоточившись, я потянул на себя всё, что так усиленно в меня вливали. Все до донышка, до последней капельки.
А потом напрягся и всей сконцентрированной силой ударил в направлении Эрика Лагранжа.
