его горящих глазах и моих пламенеющих щеках. Но спрашивать её об этом было себе дороже – Софи это только раззадорит.
Потянувшись к мешочку с моими художественными принадлежностями, я достала альбом, карандаши и задумалась, припоминая модные тенденции Германии. Конечно, там тоже ориентировались на мировую столицу моды, Париж, однако, отличительные черты всё же присутствовали. В моде были характерные для эпохи рококо, платья со складками Ватто, которые имели глубокие декольте, и рукава, открывающие руку в области локтя.
Довершал костюм туфли на каблуке и шелковые чулки. В отличие от мужчин, дамы предпочитали аккуратные и небольших размеров парики. Украшения завершали ансамбль. Всевозможные изящные пуговицы, бархотки, браслеты, перстни и серьги я не раз видела на портретах немецкой аристократии.
Я машинально набросала женское платье с турнюром. Насколько я помнила, в Веймаре уже стал издаваться журнал, посвященный новинкам моды «Журнал роскоши и мод». Конечно, мне было бы интересно его достать, но я понимала, что всё-таки мы останавливаемся по делам и не посмела бы докучать своими мелкими просьбами. К тому же, наверное, все эти модные журналы можно было выписать и в России.
Софи тем временем, закончила очередную главу моего жизнеописания и, похоже, горела желанием поболтать. Сегодня Архип был занят больше обычного, с утра его не было видно, а то бы мы уже вовсю трепались с ним, слушая его и покатываясь со смеху. Для Софи все эти байки и рассказы звучали как анекдоты. Я пыталась, как могла, избежать “трудностей перевода”, чтобы передать ей всю самобытность его повествований.
К тому же у Архипа было своеобразное природное чувство юмора, и с интонациями, все эти исконные словечки звучали как соль и перец в пище.
– Что ж, Софи, раз Архипа нет и развлекать нас некому, расскажу тебе одну забавную историю, только обещай не спрашивать откуда я её знаю.
Софи с готовностью закивала головой.
– Так вот. Раз уж мы в этих краях, расскажу как в Пруссии возникла аналогичная проблема с картошкой, что и в России: когда её привезли из Голландии и начали культивировать, народ не желал её есть. Что сделал Фридрих. Вместо того, чтобы заставлять потреблять неизвестный продукт плетьми и угрозой виселицы, как это делал Петр I, он приказал высадить картофель вокруг загородного дворца, а ночью выставлять караулы возле грядок. Местные крестьяне решили просто: раз картофель растет возле дворца, да еще так сильно охраняется – значит представляет особую ценность. И они стали воровать и есть его!
Софи хохотала до слёз.
– Мадемуазель, это просто роскошная история! Мне нужно срочно её записать! – и она стала торопливо записывать эту байку, известную мне еще со школьных уроков истории.
В Берлин мы отправились в обществе графа, а Архип остался с обозом, расположившись рядом с пригородной гостиницей с колоритным названием «Жареный гусь».
Легкая карета ехала куда быстрее, чем тяжелый дормез, и я наслаждалась этой поездкой, устав тащиться черепашьим шагом по бесконечным дорогам. Софи тоже воспряла духом и с интересом смотрела в окно, а граф, прикрыв глаза, откинулся на спинку сидения.
– Прошу прощения капитан, – я решилась заговорить с ним. – Вы уже бывали в Берлине?
Он приоткрыл глаза и легко улыбнулся.
– Не один раз мадмуазель. Но скажу вам откровенно – лучше России я мест не видел. Будьте уверены, она вам тоже понравится.
– Я очень надеюсь на это, – мне нравилось слушать его голос, с мягкими, кошачьими нотками. – Россия всегда привлекала меня. Гостиница, куда мы едем, находится в центре?
– Да, это довольно дорогое заведение, но я всегда выбираю её из-за того, что там следят за чистотой и безопасностью своих постояльцев, – ответил Апраксин и окинул меня внимательным взглядом. – Но вы, мадмуазель Вивьер, можете не волноваться – я всегда к вашим услугам.
– Благодарю вас, – я улыбнулась ему, чувствуя исходящую от него симпатию. Я нравилась ему, и это немного будоражило меня. Моя жизнь слишком долго крутилась лишь вокруг работы, и в ней не было места для мужчин, но сейчас в душе что-то затрепетало, приятно щекоча в районе грудной клетки. Думать о каких-то отношениях я не смела, да и не время было заводить романы, но этот душевный трепет порадовал меня, напомнив, что я женщина.
– На протяжении нескольких веков Берлин оставался настоящим захолустьем, – снова прозвучал бархатный голос графа и, я вернулась в реальность, оставив свои романтические размышления. – Даже став столицей Пруссии, он не мог сравниться с Варшавой или Веной, а о Париже я вообще молчу. Сейчас мы проезжаем Рондель пляц.
Я посмотрела в окно и увидела довольно большую площадь, которая была людной и шумной. По ней проезжали экипажи, бегали мальчонки с обувными щетками, и все выглядело почти как в Париже, за исключением серых домов – они были мрачными и непрезентабельными.
Уже привычная для меня грязь никуда не делась и отсюда, источая ни с чем несравнимые «ароматы» жизнедеятельности и отходов.
Карета углубилась в улицы города и вскоре мы оказались на Мауэрштрассе – широкой и такой же серой улице.
– Вот мы и приехали, – сказал граф, когда карета остановилась, – гостиница «Кентаврия» к вашим услугам, мадмуазель.
– Кентаврия? – я позволила ему помочь мне выйти из кареты и поинтересовалась: – Это что-то связано с кентаврами?
– О нет! – засмеялся Апраксин, и я залюбовалась его белыми, ровными зубами. – Это – василек.
– Василек? – я удивилась, услышав название русского цветка. – Как неожиданно…
Граф подал руку Софи, и она легко спрыгнула на землю, не переставая разглядывать все, что окружало её. Мы поднялись по широким ступеням, и вошли в довольно большой холл, в котором находились люди – кое-кто сидел на обитом бархатом диване, а кто-то устроился возле камина с чашечкой чая.
К нам тут же подошел высокий, крупный мужчина, одетый в мрачные тона буржуа и вежливо поклонился:
– Меня зовут герр Майер.Чем я могу помочь?
– Две комнаты, – сказал граф, снимая перчатки. – Одну из них дамам.
– Пройдемте, – мужчина указал нам на лестницу, убегавшую на второй этаж, и пошел впереди, передвигаясь мягко и бесшумно.
Я с интересом разглядывала антураж гостиницы и сделала вывод, что это действительно пристойное заведение. Богатая обстановка подразумевала, что здесь останавливаются состоятельные люди. Стены, обитые плотной, узорчатой тканью темно-зеленого цвета, украшали картины с нейтральными пейзажами и красивые бронзовые
