проходов, до которых они не могли дотянуться. В противоположной стороне от входа путников с нетерпением ждала ещё пара сотен демонов, осклабившись, на пол роняя ядовитую слюну свою. Ловушка.
— Что теперь? — прошептал Эвандер в ужасе.
— Я отвлекаю, вы атакуете! — прорычал Лорен, спрыгивая с коня, пальцами разжигая свой белый свет. — Об одном молю: мечами ли, зубами, но выгрызите в стене тоннель. Хоть кто-то должен остаться и сообщить той части отряда, что произошло!
Враги приближались, и Лорен выставил вперёд обе руки, объятые молочно-белым сиянием.
Демоны помедлили: свет раздражил их, и они злобно замотали головами.
— Эвандер, ищите выход! — закричал целитель, держа рианорский щит свой, делая его все прочнее, молочно-белым сиянием разгоняя мрак. — Меня не хватит надолго!
— Если явятся ещё и коцитцы, считайте, что мы мертвы! — заявил тот, норовя пуститься в бой, но его удерживали.
Лорен посмотрел на демонов и представил, что сделают они с ним, как только сила его угаснет, что сделают они с Плио и остальными, когда найдут их. Отчаяние придало ему сил. Он стоял впереди всех с широко распахнутыми руками, будто готовился всю Иркаллу заключить в объятия. Руки его охвачены были белым сиянием. Будто из сердца своего высекал он свет, защищая тех, кто стоял позади него и готовился помочь ему в любую минуту.
Лорен не сдавался, но в освобождение верил все меньше и меньше. Шум нарастал, рычало его пламя, демоны выли и бесновались.
«Акме! — мысленно позвал он. — Помоги же мне! Сильна вера моя в тебя! Силен огонь мой лишь тогда, когда в тебя я верю! Прошу, не оставь их без защиты! Помоги мне спасти их всех! Не оставь меня, сестрица!»
Сквозь шум и тёплое забытьё, которое белым одеялом окутало его, ему показалось, что услышал он голос сестры, испуганный, неспокойный. Она звала его, и по жилам его разливалось тепло. Она звала его и разжигала свет его все ярче.
Из дрёмы вытащил его яростный стук и гул, раздававшийся совсем рядом. Лорен повернул голову направо: большой выступ в стене дрожал и сыпался. Что-то ломилось изнутри с огромной силою, стремясь вырваться наружу.
Они были окружены со всех сторон.
Целитель в отчаянии освободил все свои силы, и страшная мысль набатом билась в голове его: «То ли это, к чему мы стремились столько дней? Суждено ли нам всем погибнуть тотчас? Конец ли это? Конец всему Архею?»
Горы Зараколахона погрузились в зловещую, непоколебимую тишь. Бессолнечная вечерняя мгла опустилась на дремучие леса Верны и обхватила их безбрежными объятиями. Отгремели каскады рубинового заката, скалы уже давно отнежились в золоте увядающего солнца, а с улиц маленького городка были убраны все погибшие. Их было пятеро, и едва ли не вся Верна принялась ругать чужеземку и своего повелителя, криками да руганью выражать своё желание, чтобы та покинула поселение. Некоторые призывали сжечь её на костре.
— Это она привела этих тварей в наш край!
— Нужно было оставить ведьму в Куре!
— Или казнить её здесь!
И тогда на защиту целительницы вставали те немногие, кто видел её в сражении:
— Она избавила нас от этих чудищ.
— Она ведьма! Гнать её!
На втором этаже вернского дворца в маленькой, темной, наглухо закрытой комнате, освещенной свечами, за большим прямоугольном столом собрались Мирослав, капитан Цере, десять других приближенных, Катайр, Сатаро и целитель Цесперий среди них. Чужеземку и её спутника усадили во главе стола.
Акме Рин пришлось рискнуть и, не таясь, поведать вернскому повелителю о том, о чем она любезно умолчала с самого начала. Она подробно рассказала о себе: о том, что жила в Кибельмиде вместе с целителями, дядей и братом, обучалась в Орне целительству, хотела посвятить жизнь больным и немощным, но однажды в Кибельмиду явились агенты карнеоласского государя, Трена Вальдеборга. Она поведала всё, как было, и о предсказании Трену об Архее, о том, что содрогнется их мир под натиском кунабульской мощи, как когда-то содрогнулся при правлении Атариатиса Рианора. Акме утаила лишь своё отношение и отношение брата к легендарному королю древности и кто предсказал Трену беды да горести. Аштариат она не упомянула ни единым словом, но по лицу Цесперия, который задумчиво кивал головой, поняла, что тот обо всём догадался.
— Если бы мы не видели демонов этих и силу твою своими глазами, я бы приказал тебя казнить за такие россказни, — усмехнулся Мирослав, но Акме промолчала.
— Вам, сударыня, непременно нужно попасть в Кунабулу? — спокойно осведомился Цере. — Бескрайние мертвые степи, холодные ветра, полчища этих бесчеловечных дикарей, вечная тьма гор… Туда вы хотите?
— У меня нет иного выбора.
— Что вы будете делать там?
— Полагаю, мы должны сами отыскать то, что должны будем уничтожить. Или оно само нас найдет.
— Ты опаздываешь, Акме, — заметил Мирослав. — Несколько дней назад у холма Вестейн, что к западу от Аштери, в кровавой битве столкнулись армия Полнхольда и полчища демонов. Если бы не подоспевший Карнеолас, Эреслав Полнхольдский был бы разгромлен. Война началась.
— Так скоро?! — выдохнул Гаральд. — Каковы потери?
— Чудовищны у полнхольдцев, незначительны у карнеолассцев, — доложил Цере.
Акме молчала. Прикрыв плотно сжатые от ужаса губы ладонью, она пыталась осознать то, что сообщил ей Мирослав, но не могла. Где был брат её — неизвестно, да был ли он ещё жив?.. Архей вступил в страшную битву, которая уносила жизни людей так же стремительно, как огонь сжирал сухие ветки.
— Мирослав, — твёрдо проговорила Акме, едва не плача от досады. — Если я не отправлюсь в путь как можно скорее, некому будет защищать Архей. И тогда и Зараколахон сгинет вместе со всеми.
Приближенные выжидающе уставились на Мирослава. Изумленно перехватив их взгляд, правитель Саарды встрепенулся и воскликнул:
— Отпустить тебя? Ишь какова! Ты привела сюда дьявола, ты здесь и останешься, чтобы защищать мою землю от своих врагов!
Комната несмело, но неодобрительно загудела. Гаральд спокойно произнёс:
— Мирослав, это враги всех людей. Акме они преследуют только потому, что знают, какой вред она может нанести им. Если они убьют её, они не перестанут убивать остальных.
— Это не наша война, — Мирослав безразлично повёл плечами. — А она обязана нам жизнью. Ты тоже. Если бы Сакрум узнал, что ты карнеоласец, он бы вскрыл тебе брюхо, отрезал яйца, и всё наживую.
— Я — не карнеоласец, — с чувством собственного достоинства заявил Гаральд. — Я — атиец.
— А какая разница? Атийский герцог служит карнеоласскому королю. Атийцы — слуги Карнеоласа.
— Мы — не слуги Карнеоласа, — сын герцога потемнел лицом. — Атия была суверенным государством.
— Была! —
