— пробормотал я и, протягивая ему коробку, неосознанно заглянул внутрь. Десятки тюбиков с краской, кисточки, чернильные перья были свалены в одну огромную кучу в полном беспорядке.
— Вы рисуете? — спросил, не в силах сдержать рвущееся на свободу любопытство.
— Нет, — покачал головой старик. — Это моей жены. Каждую осень она готовила новый плакат к сезону, это было нашей традицией со времен основания. Но её не стало, а сын говорит, пора очистить кладовку. Хочет поставить туда сушильные машины или черт знает какую ещё дрянь, — выругался он. — Вот, решил забрать отсюда её вещи, пока хоть что-то уцелело.
— Позвольте мне, — неосознанно протянул я руку, схватившись за ящик, сам не понимая, зачем.
— Что именно, парень?
— Нарисовать этот плакат.
Наверное, мы бы так и продолжали стоять, если бы не звук костяшек пальцев, которые я ненароком начал заламывать. Глупая на самом деле идея. С чего она вдруг мне пришла? Но старик широко улыбнулся и протянул свернутый в трубку ватман.
— Почту за честь, — ответил он.
***
Превратив свободные пару метров деревянного пола в студию, я разложил предметы по кругу. В металлической банке с подтеками краски стояли кисти. Горкой справа были свалены карандаши. Я поставил на пол ночник и, глядя на пустой лист, вздохнул, пытаясь сообразить, что делать дальше.
Открыл банку с белилами, отставил в сторону. Покрутил кисточку между пальцев, поудобнее вкладывая в руку. Ощущение было не привычным, ведь я не рисовал с тех пор, как мне исполнилось одиннадцать.
— Ну хорошо, мам, — тихо прошептал я, — сейчас мы выясним, сколько себя ты в меня вложила.
Задрав голову, я распахнутыми глазами посмотрел сквозь окна на небо, пытаясь отыскать в голове самое яркое зимнее воспоминание. А потом закрыл глаза.
Мне снова десять. Холодные снежинки падают на лицо, и я пытаюсь поймать хоть пару из них ртом. Кто-то пронзительно визжит, а потом смеется. Наверняка, Джесс опять повалил Рози в сугроб.
Отец прикрикивает на них строго, хотя я знаю, сейчас он улыбнется, пошутит привычно, что брат таскается за ней, как глупый щенок, и мы пойдем играть в обещанный хоккей.
Я не заметил, как стал переносить свои ощущения на лист. Воспоминания растворилось в тишине комнаты и дыхании Ви, которая все еще крепко спала, положив под подушку локоть. Минуты, скользя сквозь пальцы, уплывали все быстрее, в то время как на бумаге появлялось все большее количество деталей, и впервые мне не хотелось останавливаться. Лишь когда последние штрихи были добавлены на картину, я бросил взгляд на часы и подумал, что они, наверное, сломались. Но посмотрев на то, что нарисовал, довольно улыбнулся. А потом потянулся к сваленным в кучу вещам, открыл блокнот Виолы и вывел внизу придуманную ей с утра фразу:
«Семейный пансионат «Хелдшир Рокс» приглашает вас влюбиться в это Рождество!»
Мой смешок разлетелся по комнате. Виола зашевелилась и приподнялась с кровати, разглядывая созданный на полу беспорядок.
— Краски? —спросила удивленно. — Откуда?
Она натянула мою футболку и осторожно соскользнула на пол.
— Решил помочь этому чахлому заведению с рекламой, — отмахнувшись, ответил я, хотя внутри бурлило такое количество эмоций, что я готов был разорваться от их избытка. — Знаю, это странно, но как-то само сложилось. Хозяин попросил, а я не смог отказаться. Хотя, может, это я предложил. Ох! Ностальгия, что ли… — затараторил я.
Ви притихла, по-видимому, не желая прерывать поток моего бессвязного бреда. Опустилась на колени, обняла со спины и осторожно поцеловала в плечо.
— Просто в нашей семье краски были чем-то настолько обыденным, что все детство я искренне удивлялся, когда, навещая друзей, не замечал расставленных по всему дому банок с кисточками. А тут увидел, и вдруг так захотелось. Не знаю, почему.
Пару секунд девушка молча изучала рисунок, а потом произнесла:
— Ник, это конечно красиво. Но… тебе не кажется, что ты несколько приукрасил?
Я убрал волосы с глаз и посмотрел на готовую картину. Пансионат действительно выглядел привлекательнее, чем в жизни. С рассохшихся окон не облезала краска, а несуществующие огни фонариков на фасаде только добавляли ему книжного очарования. Лес, что рос вокруг ограды, выглядел совсем не так, а ели, упирающиеся макушками в самые облака, были обсыпаны таким количеством снега, который не выпадал в Хелдшире, наверное… никогда.
Да что лукавить, на здешние места он был мало похож, но я бы никогда в этом не признался, поэтому хмыкнул:
— Это маркетинг, Морковь. Нарисуй я как есть, никто в здравом рассудке сюда бы даже не подумал приехать на праздники.
— А по-моему, это называется «обман».
— Эх, не зря тебя с факультета экономики попёрли, — пробормотал я и, засунув в зубы кисточку, закрутил банку с белилами, почти половину которой перевел, старательно накидывая на кончики деревьев шапки снега.
Виола толкнула в спину.
— Эй! Я сама ушла, наглый ты мошенник!
Обошла меня и забралась на колени, обхватив голыми ногами талию.
— Ви, — попытался запротестовать я, и с зажатой между зубов кисточки сорвалась капля и упала на ее голое бедро. — У меня ижжа тэбя вшя крашка рашмашетшя.
Виола смахнула каплю, испачкав два пальца, и нарисовала на моих щеках полоски, словно боевой раскрас перед наступлением.
— Эй, — выплюнул я изо рта кисточку. — Что ты творишь?
Ви довольно улыбалась. Спутанные локоны обрамляли ее лицо, и я заправил прядь ей за ухо. Подушечками пальцев пробежал по бедрам, поднялся выше, приподнимая футболку, и погладил живот большими пальцами.
— Поцелуй меня! — потребовала она. От недавней нерешительности не осталось и следа. Её пальцы обрисовали мои ключицы, грудь и спустились по животу к пряжке ремня, но я перехватил руку.
— Боюсь, тебе придется притормозить, потому что одними поцелуями я теперь не смогу ограничиться. — ответил я. — На первый раз хватит.
— А моего мнения ты, как обычно, не спрашиваешь?
— Не-а, — покачал я головой. Виола нахмурилась и взяла меня за подбородок:
— Тогда считай,
