— С чего ты взяла, что я увёз тебя из мести? — Да, поначалу Андриан был на неё зол, но теперь, когда его голова немного остыла, он понимал, что иного выхода у него всё равно не было. Он должен был увезти эту инару с собой.
— Забава или месть, для меня нет разницы. Вы воспользовались своим положением и поступили низко.
Слова инары были отчасти правдивы. Чтобы увезти её Андриан и впрямь воспользовался своим статусом, и потому теперь, когда она уличила его в этом, не стал с ней спорить и переубеждать.
— А в саду почему ты мне отказала в помощи? Тогда мы даже не были знакомы.
— Я поражаюсь вам, Ваша Светлость. С вами знакома вся Каринэя. Каждый знает, кто такой герцог Тэнайский и чего можно ждать от его солдат. Они сожгли половину моей деревни! — Голос Розалин прозвучал резко. — Вы хоть представляете каково это? Да что вы можете знать… Вы живёте в своём замке, раздаёте приказы направо и налево и вам плевать, что любое ваше слово может разрушить чью-то жизнь.
Герцог собирался возразить, но инара перебила его:
— Но даже если бы ваши солдаты не нападали на мирных жителей, неужели вы считаете, я не вправе вам отказать? Я свободный человек и могу выбирать, кому оказывать помощь, а кому нет.
Розалин хотелось верить, что произнесённые ею слова правдивы, но в глубине души она понимала, что врала и себе, и герцогу. С тех пор, как пробудился её дар, у неё отняли выбор, а теперь она лишилась ещё и свободы.
Герцога забавляли слова гордой инары. Её взгляд на жизнь был так же не замутнён, как у ребёнка, ещё не познавшего тяжесть долга. Это и удивляло Андриана, ведь кому как не инарам понимать:
— Свободных людей не бывает. Если уж я не свободен, то куда тебе рассуждать о выборе?
Розалин поджала губы и приподняла подбородок — так она делала всякий раз, когда не хотела с чем-то соглашаться. Андриан легко заметил в её настроении перемену и на этот раз решил дать ей высказаться:
— Что, неужели ты думаешь, что у герцога нет обязанностей и долга? В чем ты там меня обвиняла, в сожжённой деревне и нападении на Каринэю?
Инара осуждающе покачала головой.
— Даже сейчас вы говорите об этом с пренебрежением. Как будто это пустяк и вы не испортили жизни сотням, а может быть, тысячам каринэйцев.
По палубе пронёсся раскатистый смех герцога.
— Испортил жизни! Вот это я понимаю обвинение. А тебе не приходило в голову, что Каринэе наше вмешательство было на руку? Нет? Ну, посуди. Я оставил вдоль ваших границ с другими герцогствами часть своих солдат. Ваши берега теперь охраняют мои корабли. Вы можете больше не трястись и не бояться, что к вам придут очередные захватчики. Уж лучше подчиняться кому-то сильному, чем переходить из рук в руки.
— Уж лучше трястись и бояться, чем потерять свободу! — Розалин смотрела на герцога с вызовом и говорила уже совсем не о своём герцогстве, а о себе. Ей претила сама мысль, что кто-то мог иметь власть над её жизнью.
— Твои соотечественники могут с тобой не согласиться. Но даже если завоевание Каринэи ужасный, постыдный, как ты считаешь, поступок, неужели тебе ни разу не пришло в голову, что я совершил его не по собственному желанию?
Нет, Розалин совсем не думала, что за нападением на Каринэю стоял кто-то помимо герцога Тэнайского.
— Молчишь. — Губы герцога дрогнули в усмешке. — Войска в Каринэю я отправил по приказу короля. Хоть я и считаю этот приказ верным, — он с удовольствием заметил, как щёки Розалин вновь вспыхнули от гнева, — но война — дело затратное. Сам бы я в это не ввязался.
— Если вам так невыгодно было ввязываться, неужели вы не могли ему отказать? — Розалин прекрасно понимала, что вопрос её звучал глупо, но ей не хотелось оправдывать действия герцога обычным долгом.
— Отказать королю? Я присягал ему на верность. Конечно, я не мог этого сделать. Да и, как я уже сказал, его решение было правильным. Если бы феодальные распри юга подошли к северным герцогствам, нас бы тоже затянуло в водоворот смуты. Уж лучше мы заранее потушим этот пожар.
Слова Андриана звучали искренне, но просто так оправдать его действия Розалин не могла. Войны многолики. Бедняк, лишившийся дома, видит одно лицо войны, воин, раненный на поле боя, — другое, а правитель, развязавший её, — третье. И сколько бы они между собой ни спорили, никто не сумел бы доказать свою правоту, но при этом каждый был бы прав.
— Солнце уже село, — сказала Розалин. — Можно мне вернуться в каюту?
Герцог шумно выдохнул. Казалось, эта инара не услышала ни единого слова, а если и услышала, то предпочла не понять. Он не любил опускаться до оправданий и предпочитал оставить каждому право думать о нём в любом удобном для них ключе. Но почему-то именно Розалин ему хотелось переубедить. Не такой уж он и злодей, чтобы вызывать в ней столь сильную к нему ненависть.
— Тебя проводят. — Он махнул рукой одному из моряков, и тот с радостью поспешил к ним. — Доведи девушку до каюты Барто, запри за ней дверь, — герцог протянул ему ключ, — и верни ключ мне.
— Погодите, — Розалин обернулась уже у ведущего на жилую палубу трапа, — вы обещали, что меня покормят. И я хочу пить.
С тех пор, как герцог потерял семью, он успел позабыть, как это — заботиться о ком-то кроме себя самого. Потому, определив инару в каюту, он ни разу не вспомнил, что она могла быть голодна или испытывала жажду. Он сухо кивнул, и инара начала спускаться по трапу.
Подол платья мешал ей, и она с завистью посмотрела на сопровождавшего её моряка. В мужских штанах перемещаться по кораблю было значительно удобнее.
— Прошу, госпожа, — моряк открыл дверь каюты и, как только Розалин зашла внутрь, вновь её запер.
Розалин дивилась своему положению на корабле. Не служанка, не инара, а госпожа. Ей было любопытно, что о ней думали моряки, ведь для госпожи она слишком скоромно одета и не обладала нужными манерами. Простолюдинка стала личной гостьей герцога, хотя не могла без его разрешения даже выйти из каюты.
Спустя какое-то время ей принесли скромный ужин: отварную фасоль, немного солонины и кружку воды.
— Хотел принести вам вина, — сказал моряк, — но Его Светлость запретил. Говорит, дамам лучше не увлекаться.
— Его Светлости виднее. — Тем более что Розалин вовсе не хотелось вина.
Когда за моряком закрылась дверь, инара схватила с небольшого подноса кружку с водой, залпом выпила не меньше половины и лишь потом приступила к еде.
Сумерки наступили быстро, но Розалин не стала зажигать лампу, спрятанную в коробке из стекла и подвешенную к перекрытию, а решила пораньше лечь спать. Прошлая ночь, наполненная кошмарами, отдавалась в теле усталостью. Перед тем, как провалиться в забытьё, инара вспомнила искреннее лицо герцога. Он и вправду пытался оправдаться перед ней, бывшей служанкой. Это выглядело смешно и странно.
Весь следующий день Розалин провела в каюте. Андриан больше не беспокоил её и не пытался продолжить их вчерашний разговор. Несмотря на жестокость и заносчивость герцога, Розалин мучило чувство вины, будто это она была неправа и опустилась до грубости. Логикой она это странное, саднящее чувство объяснить не могла, но и избавиться от него у неё не получалось.
— Он не заслуживает хорошего к нему отношения, — повторяла она себе снова и снова, боясь однажды дать слабину и пойти на поводу у этого несносного гордеца. — Не заслуживает.
Андриан же весь день пытался отвлечься от навязчивых мыслей о вспыльчивой инаре. Её рассказы о бесчинствах солдат вполне могли быть правдой, а это значит, что он, а точнее его войска, и впрямь стали причиной бед мирного населения. Для войны в этом нет ничего нового и удивительного. Но одно дело — знать о том в общих чертах, а другое — встретиться с пострадавшим от твоих решений человеком. И не кем-нибудь, а инарой, той, кого ценят и почитают как в Южной половине Кресанта, так и в Северной.
Когда он слышал обвинения из её уст, ему казалось, что сам пречистый источник Сатрэм укорял его в бесчинствах и беззаконии. Ему тут же хотелось оправдываться и отрицать, хотя от начала и до конца он действовал в интересах не только севера, но и всего Кресанта. Феодальные распри могли затянуться на годы, и король прав в том, что пытается подчинить себе юг и тем самым прекратить войну.
