Томас разжал руки.
— Прости, Кэсси, — сказал он. — Я знаю, я не тог, кто тебе нужен.
Да откуда ему знать, кто мне нужен? Я этого и сама не знала.
— Дело не в том, кто мне нужен, — сказала я, стараясь не замечать его руки, которой он нежно проводил по моему телу от груди до бедра — медленными, чувственными движениями. От этих прикосновений перехватывало дыхание, мне становилось трудно дышать, словно из каморки кто-то внезапно выкачал весь кислород. О да, гейсу Томас нравился.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Томас, и его рука замерла на моем бедре.
Я слегка отодвинулась, но между нами все равно оставалось не больше фута. Я отводила взгляд, стараясь не смотреть на Томаса, но у меня это плохо получалось. Одеяло соскользнуло с его груди, длинные ноги скрывались где-то во тьме, а между ними виднелось явное доказательство того, что Томас вполне здоров.
— А то, что я не могу, — ответила я, пытаясь вспомнить, о чем мы говорим. Я провела кончиками пальцев по его высокому лбу, нежным ресницам, дрогнувшим от прикосновения, прямому носу и теплым полным губам. У Томаса был великолепный профиль, как на древних чеканных монетах. Однако вовсе не внешность привлекла меня в нем. Я полюбила Томаса за доброту, силу и, как я думала тогда, честность. Но теперь, когда его теплое, нежное тело было так близко, я смотрела в знакомое ласковое лицо и умирала от желания.
— Ты спасла мне жизнь, Кэсси, а я тебя чуть не погубил. Позволь мне кое-что для тебя сделать.
Его низкий глубокий голос обволакивал меня, ласкал, проникал в каждую клеточку, словно какой-то сладкий напиток чудесным образом превратился в звук. Голос всегда был одной из самых привлекательных его черт, быть может, оттого, что Томас никогда не менял его намеренно, чтобы использовать как средство обольщения, и все равно добивался своей цели без лишних ухищрений. Сейчас он звучал даже более обольстительно, чем обычно. Конечно, я знала, в чем причина: так приказал Луи Сезар, когда Мирча решил, что именно Томасу следует закончить древний ритуал. Наверное, они боялись, что, проведя много лет в доме Тони, я узнаю кого-нибудь из людей Мирчи, но зачем они выбрали Томаса? Это несправедливо; и потом — неужели он даже не пробовал отказаться?
— Не знаю, что ты можешь для меня сделать, — сказала я. — Разве что уговорить короля эльфов отпустить нас или заставить мою энергию действовать.
Томас улыбнулся.
— Или снять гейс? — спросил он.
От этих слов у меня чуть не съехала крыша.
— Что? Что ты сказал?
— Мне говорили, что гейс был наложен на тебя для защиты твоей невинности, точно так же, как магия защищает твою жизнь. Но на тот случай, если что-то пойдет не так, была оставлена одна лазейка. Если бы ты переспала с Мирчей или с тем, кого он выбрал, заклятие было бы снято.
Я совершенно растерялась. Неужели все так просто? Нет, не может быть!
— Но зачем Мирче это нужно? Он ведь хочет меня контролировать!
Томас горько улыбнулся.
— Не сомневаюсь. Но не с помощью такого грубого инструмента. — Он покачал головой. — Это задело бы его гордость, Кэсси. Кроме того, контролировать такое могущественное существо, как пифия, крайне опасно. Как ты считаешь, почему маги начинают обучение претенденток с раннего возраста? Было бы куда удобнее воспользоваться заклятием, но они никогда этого не делают. Дело в том, что пифия вполне может сделать так, что тот, кто попытается ее контролировать, сам окажется под контролем. Мирча никогда не стал бы так рисковать!
— Но зачем создавать для меня гейс, если он не собирался им пользоваться?
— Чтобы дать тебе шанс стать пифией. Даже короткий роман разрушил бы все его надежды, вот он и обезопасил себя при помощи гейса. Кстати, защищая тебя, гейс защищал и Антонио. Ты этого не знала?
— Я и про гейс-то узнала только вчера!
Внезапно я села. Мысль лихорадочно работала. Итак, я могла бы снять гейс, переспав с Томасом. Все до смешного просто — если, конечно, Томас не лжет. А зачем ему лгать? Чтобы затащить меня в постель? В его объяснениях есть здравый смысл. Вряд ли Мирча стал бы применять сложное магическое заклятие к такому юному и неопытному существу, как я, тем более что я и так его обожала. Для контроля и манипулирования существует множество других, не менее действенных способов, а Мирча в таких делах настоящий мастер.
Конечно, если Томас прав, то у меня нет способа выяснить, подействует ли заклинание Мирчи против двойного заклинания. Если подействует, то у нас появится проблема. И очень большая. Если я сниму гейс, то выполню до конца условия ритуала и навсегда застряну в положении пифии и, значит, навсегда потеряю возможность передать свою энергию кому-нибудь другому. Наследницы приходят и уходят, а пифия становится пифией на всю жизнь. Если я завершу ритуал, магам не останется ничего другого, как убить меня, чтобы посадить на трон свою ставленницу. То же самое сделает и Приткин, если он действительно на стороне Майры.
С другой стороны, если я сохраню гейс, лучше мне не станет. Сенат все равно меня найдет, рано или поздно. Не стоит строить иллюзии — для этого у него есть все, включая разведывательную сеть Марлоу. И даже если Томас прав и Мирча не может меня контролировать с помощью гейса — вот именно, «если», — он все равно не снимет заклятие. Дюрахт — древнее заклинание, и никто не знает, что случится, если круг все- таки замкнется. Считается, что управлять им должен главный участник процесса, но что будет, если такового не окажется? Я не знала, что может совершить гейс, если он сам попадет под контроль, да и знать не хотела.
Одно было несомненно: если мы с Мирчей встретимся еще раз, ритуал завершится. С грустью приходилось признать, что не сделали мы с ним этого — причем на виду у сотен зрителей — только потому, что Мирча хорошо владел собой. Мирча, но не я. Ритуал завершится, и я окажусь там, с чего начала.
Вот черт! Ни один из вариантов мне не годился, а третьего не было. Не было способа избавиться от гейса и не завершить ритуал. А если и был, то черта с два его найдешь, сидя в темнице в Стране эльфов.
Куда ни кинь, всюду клин. Как я все-таки ненавижу, когда кто-то бесцеремонно вмешивается в мои дела! Так было всегда, всю мою жизнь. Все — и Сенат, и Тони, и даже эти чертовы эльфы, — все превращали меня в жертву, лишая права самой сделать выбор. У меня никогда не было возможности самой решать свою судьбу или хотя бы защитить тех, кого я любила. Я даже не смогла поймать какую-то глупую претендентку в пифии! И если так пойдет и дальше, никогда не смогу.
