Этот разговор становился для меня все неприятнее. Взглянув на близняшек, лишь поморщилась.
— Значит, письмо тоже вы? — медленно протянул мой генерал.
— Какое письмо? — сестры вновь прикинулись дурочками.
— То самое, — Калле поставил руку на подлокотник кресла и сделал резкий пас.
Над головами близняшек вспыхнула огненная воронка. Пламя клубилось как живое, пытаясь дотянуться до стен, штор и потолка. Лизнуть волосы своих жертв, испепелить их дотла.
Вздрогнув, я обняла дракона крепче, на его лице отчетливее проступила чешуя, пугая еще больше.
— Этот разговор утомляет и не надо думать, что я буду жалостлив. — Смерив лер тяжёлым взглядом, Калле растянул губы в таком оскале, что проняло всех. — Мое добродушие столь мизерно, что его хватает всего на несколько женщин. И в этот круг вы не входите. Письмо! Кто из вас его написал?
Пламя стало шире, а в комнате заметно потеплело.
— Няня, — Сафира прогнулась и втянула голову в плечи.
— А теперь подробнее, — Калле сглотнул, его кадык дернулся. — Что, как и, главное, для чего?
Близняшка взглянула на него... На пламя. Оно заклубилось агрессивнее, яростнее, отражая эмоции своего хозяина.
— Я жду, — лицо моего дракона изменилось. Ушло добродушие, мягкость, появился хищный жестокий оскал зверя.
— Адрес провалялся несколько лет на дне в нашем сундуке, — нехотя пролепетала Сафира, не глядя на сестру. — Нам он не нужен был. Мы уже и забыли. А потом стало понятно, что драконы побеждают. Отец умер. Этот, — она бросила короткий презрительный взгляд на Критеса, — ни на что не способен. Ни позаботиться о нас, ни мужей найти. Монеты таяли на глазах. Мы продали часть украшений. А потом нянечка слегла. Не вовремя, совсем не вовремя... Алисия ходила все лучше и лучше. Критес принял лен и сел в кресло лерда, в котором зад до сих пор протирает!
Услышав ее слова, брат недоуменно приподнял бровь, призадумался и, бросив на нас взгляд, лишь пожал плечами.
— Мы не знали, что делать, — Сафира всплеснула руками. — Как быть... Все шло не так. Все наперекосяк. Мы знали, что у старшей леры наверняка есть что-то ценное в сундуках. Должно было быть, ведь за счет чего-то покупали же ей настойки. Припугнули Критеса. Сказали, если он станет ей помогать — мы всем расскажем, что он бастард. Если пойдет такой слух, то лерды соседних земель от него отвернутся. Грязная кровь, и неважно есть доказательства или нет. Это удар по его репутации. Он подчинился нам, но Талья продолжала откуда-то тащить эти настойки. Выходило, что было у них что-то... платья эти. Нужно было забрать их и не дать Алисии восстановиться. Чтобы она снова слегла. Чтобы не пришел ее ящер. Земля под ногами горела. Мы метались, думали, гадали, а няня тяжело болела... Не помогала. Этот кашель, он изводил нас. Ее бледность, немощь. Все это так раздражало... Бесило до дрожи в руках.
— Стало понятно, что няня умрет даже раньше вашей мамаши, — процедила Юола. — Нужно было что-то решать.
Сафира умолкла и поджала губы. Бросила взгляд на сестру. Та снова сидела с таким видом, будто все ее это не касается. Словно она вообще в стороне. Так и не дождавшись от нее хоть какой-то помощи и поддержки, Сафира вынужденно продолжила:
— Вот мы и решили — отправим ящерице Алисии письмо. Он, — она метнула взгляд на Калле, — ты не явишься, а значит, старшая лера останется старой девой на всю жизнь. Няня была грамотнее и писала она, текст тоже она сочинила. Все казалось идеально продуманным. Сюда придут другие драконы. Алисию, калеку, признают ни на что не годной. Хромоногая, перекошенная, больная. Критесу горло вскроют в бою за замок. Кому он нужен живым лердом? А мы со всех сторон выигрываем. И наследницы, и невесты.
Она забывшись или нарочно кокетливо заправила светлый локон за ухо.
— Кто же знал, что ваши ящерицы приползут, — сплюнула Юола, задрав голову.
— Ну вы и твари! — Калле зло усмехнулся. — А я ведь поверил в ваши каракули.
— Ну и чего приперся тогда? — Юола выпучила глаза. — Кто звал? Сидел бы себе на юге...
— Молчать! — рявкнул дракон и обнажил клыки. — Да потому что одного вы не учли. Алисию я люблю, так что письмо просто отсрочило мой приезд. Идиотки! Всего-то нужно было — позвать меня и я бы все сделал для вас. Для всех! Но вы сами определили свою судьбу. Пустоголовые погремушки.
— А я говорила няне, нужно было написать, что сдохла твоя Алисия, — прошипела Юола. Сафира ткнула сестру в бок, но та словно и не заметила. — Так и нужно было сделать, праху насыпать тебе в письмо. Тогда бы ты свою морду здесь не явил.
В комнате повисла гнетущая тишина.
Близняшки сидели с такими важными лицами… Мне было так противно на них смотреть.
Они исковеркали жизнь всем. И мне, и Критесу, и себе.
Своими руками, бестолковыми поступками...
В комнате воцарилась тяжелая удушающая тишина. Пламя над головами близняшек неспешно развеялось. Все молчали, и только Талья ерзала на месте. Сестру словно распирало, но она не решалась раскрыть рта. Безмолвие давило, отравляло и тяготило.
Талья комкала подол платья. Сопела...
— Давай, красивая моя, — хмыкнул Ивар, — я же вижу, как горят твои глаза. Говори.
— А почему никто не спрашивает, что стало с ребенком их кормилицы? — Талья подперла кулаком подбородок. — А я ведь неспроста грозилась выставить близняшек бастардами. Как вы думаете, где ребенок их мерзкой няньки?
— Так умер же, — Критес нахмурился и почесал лоб.
— Ага, ребенок моей мамы вдруг умер, — важно закивала сестра. — Твоей матери умер, и няньки этих куриц умер. Только одна лера рожала и рожала здоровых детей... Удивительно, не находите?!
— Ты на что намекаешь?! — взвизгнула Юола.
— Я не намекаю, а прямо спрашиваю…
Довольное выражение лица Тальи подсказало — она выложила далеко не все, что знала. Тяжело вздохнув, я обняла Калле за шею и пристроила отяжелевшую голову на его плече.
— Не смей даже тень кидать на наше происхождение! — шипела Юола.
Сафира же прищурившись предпочитала молчать.
— А я посмею, — Талья поднялась и, обойдя свое и наше кресло, остановилась за спиной Ивара. — Еще как посмею. А что вы, белобрысые лахудры, мне сделаете теперь? Спустите с лестницы как свою родную больную мать? Кашель вас ее раздражал? Ухаживать не желали? Да тяжко, признаю. Мы вот свою маму с Алисией до последнего чуть ли не на руках носили. Она у нас даже с хворью много лет прожила.
Ивар ухмыльнулся, разгадав, что кое-кто просто прячется за ним. Поймал свою избранную за руку и, вытащив из-за кресла, усадил на подлокотник, обняв за талию.
Я хорошо помнила, как умерла няня близняшек. Нашли вечером у лестницы на полу со свернутой шеей. Все подумали, что женщине просто стало плохо, ведь она болела.
— Талья, мне кажется, все же...
— Знаешь в чем моя ошибка?! — лицо Юолы исказила гримаса гнева. — И тебя, девка деревенская, нужно было с той лестницы спустить, чтобы языки не распускала. Чтобы рот свой закрыла навсегда.
— Это неправда! — спохватилась Сафира. — Ты этого не делала…Не могла! Она упала сама...
— Не лгите, — процедила Талья. — Вы просто не желали ухаживать за женщиной, которая вас родила.
— Мы дочери леры! — завизжала Юола. — Мы чистокровные магички! Мы... Мы! А вы крестьянки. Деревенщины!
— О! Столько "мы". Это становится все интереснее и интереснее, — Ивара ее злоба лишь повеселила. — А среди вас вообще законнорожденные есть?
— Да, — сестрица кивнула. — Я точно дочь своего отца и матери. Крестьянка. А вот остальные...
— Говори уже, как оно было, — Критес повеселел. — Не томи.
Я вздохнула, чувствуя себя уставшей древней старухой. Сколько же грязи за отцом осталось. Сколько подлости. Лицемерия. Лжи.
Он так гордился своей чистокровностью, а сам плодил бастардов, затаскивая в постель простых крестьянских девушек. Коверкал их жизни, жизни их детей. Разрушал семьи. Мерзавец. Что за гнилая кровь? Я испытывала лишь брезгливость.
