тревожит? Могу я ли развеять твою печаль?
В действительности она оставалась всего лишь маленькой девочкой, которой позволялось ждать, улыбаться и принимать невинные знаки внимания.
Флавиан, наконец, подошел к ней и затем легко повел ее в танце. Он умело шутил и отменно играл роль баловня судьбы, все глаза в зале были устремлены на мягко скользящую пару, и Самира догадывалась, что рискует получить родительский нагоняй, впрочем она прекрасно знала, что Максимилиан примет основной удар на себя.
Танец был единственным ближайшим и доступнейшим способом установить личный контакт, и Самира использовала искуснейшую телепатию, проводя долгие тренировки перед решающим моментом: слышать ее должен был только Флавиан и никто иной.
Самира молвила словно невпопад, пропустив очередную шутку Флава мимо ушей:
— Ты стараешься казаться веселым, а на душе у тебя камень… Мне можно доверять…
Флав усмехнулся:
— Что, это столь заметно?
Самира густо покраснела, невольно выдавая себя.
Флавиан тихо ответил:
— Значит, не заметно никому, кроме особ пристрастных, — он выделил «страстных». — Твоя симпатия мне льстит, царевна.
Самира, осознав, что допустила лишнее, парировала:
— Я еще маленькая. Но, надеюсь, я хороший друг. А страстные мужчины наша гордость!
Флаву понравился комплимент, он улыбнулся совершенно искренне. Задумался.
Лукас не дал особых шансов их отношениям с Паолой, спустя какое-то время страдания по несбыточному надоели бы ему, и Флавиан принялся бы за поиск новой подруги. Стоило ли ему обратить внимание на юную царевну?
Некогда он до безумия пылко желал связать судьбу с особой правящей крови. Теперь судьба, словно извиняясь за опоздание, не только вручала ему смелую красавицу, проницательный Флав догадывался об отношении ее отца к развлечениям, но и совершенно очевидно в него влюбленную.
С Поли Лукас советовал поступить вольно:
— Ты же не выдал ей государственные тайны. Да, она знает, что мы не люди, ну и пусть знает. Мало ли не-людей в Городе! А за поползновениями Дамира к людям за информацией я четко слежу. Не нужно никакого насилия над ее памятью.
Конечно, Флавиану хотелось услышать слова поддержки и одобрения. Прощаясь, Лукас хмыкнул:
— Что ж, заходи, когда пожелаешь. Чем смогу, помогу.
Они столько подкалывали друг друга в прошлом, что Флавиан не мог не улыбнуться:
— Времена меняются, царевич.
Лукас сумел бы подсказать ему правильные фразы, а Тамико напитать своей любовью, но это была слишком личная ситуация. Флавиан понимал, что прекрасно справится с ней сам, но сильно хандрил.
Он призывал дождь и стоял под ним, омываемый струями, капли смешивались со слезами о влюбленности, которой не суждено было пустить корни…
Пришло время расстаться с Паолой, такой беззащитной, по-детски наивной и невероятно хорошей, но не вполне анамаорэ по духу, и Флавиан с тоской вспоминал приятные минуты, случившиеся в их общей истории.
Впрочем, он мог тянуть этот роман без продолжения, размениваться на легкий флирт, покуда Паола сама не поставила бы вопрос ребром, и тогда имело смысл вновь предложить ей перерождение.
Флавиан только вступил на дорогу настоящих чувств и еще не знал толком свои потребности, он жаждал испепеляющих страстей и в то же время грустил по стабильности, сполна отдаваясь меланхолии.
К счастью, заинтересованная в нем царевна Самира была еще слишком маленькой девочкой, это давало ему время, лишая необходимости решать на месте, воспользоваться ли шансом или отпустить ее надежды.
Лукас выписал Флаву «индульгенцию» на неудачу, назвав Паолу сравнительно не страстной, а Магнус предлагал побороться за счастье. Тамико приняла бы любой расклад, и в сердце Флавиана зажглась глухая еще решимость попробовать.
Паола хотела конфетно-букетного милого мальчика, очарованного воздыхателя, а затем примерного и в каком-то роде послушного мужа. Флавиан загорелся идеей перевернуть ее мир, перетрясти его до дна, заставить потерять былое, влюбившись до одури, в конце концов, разве не предписывали все правила миров людям очаровываться эльфами анамаорэ?!
Флавиан выстроил их отношения так, что Паола не ревновала его и не опасалась с ним расстаться. Это стоило изменить в первую очередь, и яркость девичьих чувств или ее отсутствие обрисовали бы Флавиану верность его пути.
* * *
В ближайшую встречу едва Паола задала свой обычный шутливый вопрос:
— Как твои пери?
Флавиан ответил:
— Ох, чудесно! Мной заинтересовалась сама их повелительница! Но, помня о твоей любви, я всего лишь потанцевал с ней, как требовала вежливость.
Паола беспомощно открыла ротик:
— Потанцевал??
— Ну да, — Флав сделал пару грациозных движений, — вот так и ничего больше…
Паола вздернула нос, показывая, что ей «не очень-то интересно».
Флавиан изобразил озабоченность:
— Мне так больше не делать? Отказываться от танцев с ней? Я тебя обидел?
Паола фыркнула:
— Пустяки!
Флавиан принял виноватый вид:
— Ты очень сильно обиделась? Или ты равнодушна ко мне, и тебе все равно?
Паола посерьезнела:
— Мне не слишком приятно, да…
Флавиан улыбнулся:
— Понял… Прости меня…
Но то и дело в этот вечер он принимался «мечтать», глядя в небо и замечая, что Паола не рада этому, наверное, в красках представляя, что еще он мог учинить.
Все равно она переживала молча. То ли ее чувства не пламенели столь ярко, чтобы закатить сцену по невинному поводу, то ли она правда была «хорошей девочкой», которую Флавиан намеревался обратить во мрак.
Глава 377. И смерть не разлучит
Колетт любила рисовать, сидя на террасе, а Роберт причесывал ее волосы, заплетая их в косы или наоборот расплетая. Временами он просто прижимался к узкой спинке девушки, точно вкладывая ее все еще хрупкую фигурку в себя, и зависал так, а Колетт радовалась теплому и любимому «креслу».
У нее обнаружилась остро возникшая неприязнь к запахам некоторых продуктов, и Роберт уточнил очень низким голосом:
— Ты не можешь их готовить или есть тоже?
Колетт грустно сообщила:
— И ем с трудом…
Роберт нежно погладил жену:
— Понятно… Сам бы себе готовил. А так что ж, временно исключим их из меню…
Он не стал дополнять, что мог бы позволять себе перекусить подобным где-нибудь в ресторанчике, незачем было растравлять страдающую поневоле Колетт.
Они подолгу обсуждали имя малыша, иногда начиная оживленный спор, но пока не приняли решение. Идею спросить через Оливера, как желает зваться сам мальчик, Колетт отвергла:
— Сынок мне или тебе скажет. Не хочу Оли, — она ревниво погладила живот.
Это же ее и Роберта дитя, а не какого-то постороннего мага!
* * *
Если Паола пыталась изобразить отсутствие беспокойств по поводу внимания «пери» к своему мужчине, то Маю это внимание в самом деле не трогало.
