Этот весёлый, добродушный мужчина даже отдалённо не напоминал того иссушенного человека с восковым лицом, которого привезли во двор олем Нети три месяца назад. Его кудрявые жесткие волосы блестели, как и глаза, и Аяна поразилась, насколько сильно хороший уход, питание и сон преобразили его.
– А эта юная кирья, я полагаю, твоя знакомая? – спросил капитан.
– Это моя Аяна, – Конда взял её за руку. – моя Айи.
Он впервые при ком-то открыто дотронулся до неё, и Аяна стояла в весёлом недоумении.
– Конда, – поморщился капитан, – эче луле ден меёл се эн ал кипэйр.
– Говори на общем.
– Это дурная затея.
– Ты сказал, что эти цветы не растут на другой грядке. Аяна — не цветок.
– Конда, я бы сказал этому прелестному дитя, чтобы она шла поиграть во дворе, пока взрослые разговаривают, но, вижу, тут не одно дитя, а парочка. Я не знаю, что ещё тебе сказать. Кирья Аяна, милая, не обижайся на меня. Я немало пожил на свете, и до сих пор на нём задержался не в последнюю очередь благодаря своему здравому смыслу. Конда, мой мальчик, приходи вечерком, мне надо с тобой побеседовать. М-да.
Конда развернулся и вышел из комнаты, ведя Аяну за руку. Он не отпустил её, когда они вышли во двор, и только через несколько дворов ей удалось освободить пальцы из его ладони.
– Ты отдавил мне пальцы, – тихо сказала она. – Конда, что с тобой?
– Ничего. Я злюсь. Ненавижу, когда меня называют ребёнком.
– Меня тоже так называют. Я уже привыкла, – пожала плечами Аяна. – Раньше это злило. А теперь мне всё равно. Главное, чтобы ты не считал меня ребёнком.
– Я не считаю.
Они подходили к дому, когда Конда вдруг напрягся. Его ноздри расширились. Он повернул голову и прислушался.
– Стой. Что это?
Она прислушалась и пожала плечами, ничего не услышав, но Конда ускорил шаг.
– Кто-то бежит. Снег скрипит. Пойду посмотрю.
– Конда, трость! Не нагружай ногу!
Он завернул за угол, Аяна спешила за ним. В ворота мимо них вбежал Коде, и на мгновение показалось, что у него в руках кипа холстов, но тут она увидела тонкую, хрупкую руку, которая безвольно висела, как сорванный с ворот побег вьюна.
Она беззвучно ахнула, чувствуя, как немеют от страха губы, и припустила за Коде.
– Сола! Сола!
Сола выбежала им навстречу на крыльцо.
– Вниз, живо! Коде, на кровать её. Аяна, воду! Полотенца!
Аяна взлетела по лестнице к очагу, схватила полотенца и воду, сдвинула на всякий случай второй котелок на угли и стремительно сбежала вниз, в комнату Солы. Тили лежала на кровати бледная, без сознания.
– ...Только что. Я сразу принёс её. Сола, помоги ей! – Коде ходил туда-сюда по комнате, яростно вцепившись в волосы.
– Так. Вы двое – на выход, – сказала Сола, указывая подбородком на Конду и Аяну. – Коде, остаёшься.
Аяна безропотно вышла за дверь, и Конда удивлённо последовал за ней.
– Ты не будешь настаивать, чтобы остаться с подругой?
– Настаивать перед Солой? – таким же тоном переспросила она. – Нет уж, увольте. В её дела нельзя лезть. Пойдём в вашу комнату.
Дверь Солы приоткрылась.
– Аяна! Донник, спорыш, крапива, зубовик поровну. Живо!
Брови Аяны поползли вверх, но ноги по привычке уже сами несли её через кладовую. Она вернулась с заварником так быстро, как только могла.
– Отвар сюда. Нос не совать. Это в стирку, – сказала Сола.
Из-за двери вылетело скомканное полотенце с пятнами крови.
Конда стоял и испуганно смотрел, как Аяна подбирает полотенце.
– Что происходит?
– Нечто странное. Я не знаю. Это травы от кровотечения.
Она посмотрела на полотенце в руке.
– Не понимаю.
Дверь снова открылась, и Коде вылетел из комнаты, как будто его оттуда выгнали пинком. Он сел под дверью и обхватил голову руками.
– Что Сола сказала? – спросила Аяна тревожно.
– Говорит, жить будет, – сказал Коде с беспокойным лицом.
Он поднял голову, увидел полотенце в руках Аяны и начал яростно чесаться. Аяна почувствовала нарастающее раздражение от того, что не понимает происходящего, и Коде своим волнением спокойствия не добавлял. Она как-то сразу поняла, почему Сола так часто говорит как... как Сола.
– Так. Ты, – твёрдо сказала Аяна, гладя на Коде. – Вон на тот стул. Ты сидишь на проходе. Прекрати чесаться, сейчас же. Конда, сядь на кровать. Я принесу питьё.
Она оставила полотенце в купальне, заварила у очага кошачий корень и «лисий коготок» и вернулась с заварником и тремя кружками.
– Это не сонная отрава?
– Отвар. Нет, Конда, это лёгкое успокаивающее питьё. Коде, рассказывай. Прекрати чесаться, я сказала, у тебя уже кровь идёт. Что произошло?
– Мы шли по двору. Она потеряла сознание. Я принёс её сюда. Это всё, что я знаю.
Дверь Солы открылась.
– Коде, ты свободен. Приходи завтра. Она в порядке. Ты молодец, что принёс её. Всё будет хорошо.
– А...
– Иди. До завтра. Аяна, если хочешь, можешь зайти. С Тили всё хорошо.
Аяна зашла и присела на кровать Солы.
– Ты напугала меня, – сказала она. – Что случилось?
– Сознание потеряла. – Тили была бледной, но улыбалась. – Пошла кровь.
– Ничего себе, – Аяна удивилась. – Ты, конечно, говорила, что плохо это переносишь, но чтоб настолько? Ну ладно. Сейчас всё в порядке?
– Да. Всё хорошо. Сола сказала, волноваться не о чем, нужно просто отдохнуть. Где Коде?
– Она отправила его домой. Мне посидеть с тобой?
– Не надо. Я посплю.
Аяна вышла к Конде и села рядом с ним на кровать, потягивая успокаивающий отвар, потом легла к нему головой на колени, и он долго гладил её волосы, пока не послышались шаги Воло.
52. Прекрасной юной девы...
Тили не ушла на следующий день: Сола не отпустила её. Тили лежала на боку и чертила свои узоры для поясков на желтоватых листиках бумаги, а Коде сидел рядом с ней и выстругивал маленьких деревянных зверушек. Аяна было предложила свою помощь, но он отказался, и она пожала плечами.
– Зови, если что понадобится. Ну, если тебе неприятно что-то делать, знаешь.
Но Коде не звал, и она увидела вечером, что он моет ведро в купальне.
Она не удивлялась их привязанности, и в том, что он ухаживал за ней, как Тили когда-то – за ним, не было ничего необыкновенного. Она даже, возможно, позавидовала бы такой крепкой дружбе, не будь она сама подругой Тили.
И не будь рядом Конды.
Теперь он был здесь, рядом, и каждую ночь приходил к ней. Она засыпала и просыпалась в его горячих руках. Она насквозь пропиталась его запахом, а он после её простыней стал немного пахнуть лойо и лепестками сампы, и это окончательно лишало её рассудка.
– Аяна, ты задушишь меня, – смеялся он, когда приходил домой, а она кидалась ему на шею прямо на пороге комнаты. – Тише, нас услышат!
Ей было всё равно. Он был рядом, и сердце её тоже было рядом. Её работа спорилась, всё горело под её руками, и хотелось петь. Она ходила в учебный двор, он иногда ходил с ней, и если они после урока заходили в хранилище книг, то по всем правилам следили, чтобы никто из них там случайно не уснул.
Когда они уставали, то садились играть в слова, поочередно на всех языках, и учили арнайские стихи.
– Ты быстро учишься, – сказал Конда, когда она наизусть повторила пару строф из древнего арнайского поэтического трактата. – У тебя почти нет акцента. Ты понимаешь, что корень слова «хлеб» у нас восходит к слову «труд»?
– Да. А ещё у слов «счастье» и «богатство» подозрительно похожие корни.
– Ты заметила? Это так и есть. А ну, представься и скажи «Я госпожа этого дома»
– Эйме Аяна, кирья ав те сапите.
– Кира. Кира ав те сапите.
– Почему кира? Я не замужем.
Он рассмеялся и поцеловал её.
– Теперь скажи: «Меня зовут Пай Аяна, я люблю читать»
– Ме лин Пай... Что?
Он смеялся и ронял её на кровать, а потом опять они писали вязь арнайских букв или целовались в темноте.
