– Тили такая странная стала, – сказала Аяна в один из вечеров. – Я сидела с ней недавно тут, в комнате, и она вдруг совершенно не к месту замолчала и уставилась на меня вот такими глазами, а потом рассмеялась. И сразу заплакала.
– Это правда странно. Ты спросила у неё, всё ли в порядке?
– Да. Но она молчит. После того, как она тогда неделю пролежала у нас, она стала какая-то особенно тихая. Раньше она была такая хохотушка. Что-то у них с Коде такое происходит, не понимаю. Вроде он её не обижает. Ходит за ней везде. Ходит и чешется.
– Как Верделл за Лойкой.
– Ну, Верделл ещё ребенок совсем. Мне иногда кажется, что Лойка и то его старше. Дед Баруф на неё, конечно, ругается за проказы, и соседи стонут, но Даро тоже куролесил так, что дым стоял, а ему уже почти семнадцать было.
– Я провёл здесь меньше четырёх месяцев, – сказал Конда, целуя её. – Но у меня такое ощущение, что это место больше похоже на мой дом, чем то, где я родился. Иди сюда, Аяна. Ты недостаточно близко.
Зима укрыла долину, и тихими ночами постепенно убывающая светлая Габо вставала над двором вместе с бронзовой Монд.
– Я не заметила полнолуния, – со вздохом сказала Аяна. – Я не пошла на гадания... Как я теперь узнаю своё будущее? Эти дни с тобой летели так быстро, как мгновения. Знаешь, сколько их у нас осталось? Семнадцать. Семнадцать коротких мгновений до весны, Конда. Я старалась не думать об этом, и у меня получалось, но ваш отъезд всего через семнадцать дней.
– Почему ты продолжаешь считать их? – удивился он. – Я же сказал, что не оставлю тебя.
– Ты сказал так, но мы ни разу не обсуждали это.
– Да? Прости. Я столько раз обдумывал это про себя. Наверное, поэтому решил, что мы говорили об этом.
– Нет. Мы не говорили. Мы делали что угодно и говорили о чём угодно, но не об этом. Конда, что мы будем делать?
Он сидел на кровати напротив неё, скрестив ноги, и жевал лепёшку.
– Я думал, ты поедешь со мной, – сказал он.
Он откусил и прожевал ещё кусок.
– Как моя госпожа. Кира Пай Аяна.
Аяна оперлась лбом на коленку.
– Мне страшно, – честно призналась она.
Конда отложил лепёшку и придвинулся к ней, обнял и погладил по голове.
Аяна представила маму и отца, Солу, Мару, близнецов и Лойку с Сэлом. Младших. Рафу, Пачу и старушку Ошу. Тили. Коде. Олем Ати, Нети, Ораи... Шоша.
– Я же больше никого из них не увижу, – сказала она. – Никогда. До конца жизни.
– Ну почему же. Возможно, мы сможем навестить их через несколько лет.
– Возможно?
– Да. Мы спасли «Фидиндо» и весь груз. Думаю, у меня не возникнет проблем с тем, чтобы Пулат одобрил такое путешествие. Мне даже кажется, что он обрадуется, когда я вернусь. Аяна, подумай, какие вещи тебе больше всего дороги, и начинай собираться.
– А капитан Эрлант... Он тогда сказал, что не одобряет этой затеи. Помнишь, во дворе олем Нети?
– Он и вечером повторил мне это. Он считает, что ты слишком маленькая, и к тому же чересчур вольная, чтобы выжить в нашем обществе. Но капитан связан клятвой верности, данной Пулату. Думаю, он не будет оспаривать моё решение, потому что я сын Пулата. Да, он был мне как второй отец, но он не выше меня в этом плане. За это можешь не беспокоиться. С завтрашнего дня мы начинаем свозить грузы в общий двор. Я буду несколько дней подряд приходить поздно. Постарайся провести побольше времени с друзьями. Сокровище моё... Иди ко мне.
Вечером пришла Сола. Она зашла в комнату и молча села на кровать. В этот раз молчание вовсе не было уютным. Аяне хотелось плакать от напряжения, которое возникло в воздухе вокруг Солы. Он был ощутимо густым, тревожным и как будто вязким.
– Сола, не молчи. Ты меня пугаешь.
– А ты пугаешь меня. Айи, ты что, собралась уехать с ним?
Аяна вздохнула и положила голову на плечо Солы.
– Девочка моя. Не переходи эту черту. Ты не сможешь просто вернуться. Что бы там ни произошло, ты не сможешь вернуться. Это слишком далеко. Не покидай долину. Это твой дом.
– Но я уже не смогу без него. Сола, я не смогу теперь без Конды.
– Ты жила без него всю свою жизнь, Айи. Ты слышала, что они рассказывают о своём мире? Это не твой мир. В нём тебе не будет места. Они запирают женщин и продают их. Не совершай этой ошибки.
Сола встала и ушла, но напряжение так и осталось в комнате.
Аяна ходила к маме.
– Знаешь, как они шили паруса? Ты видела их иглы? Я просто опешила, когда увидела, – смеялась мама.
Аяна тоже смеялась и не могла наглядеться на неё.
Конда действительно теперь пропадал с утра и до ночи. Пару раз он не приходил к ней, оставался ночевать внизу, и она металась, подгоняемая снова возникшей в душе тёмной и тяжёлой глубиной, которую чуть раньше открыли в ней струны ладо Анкана, а потом взбаламутила кемандже Конды. Она списывала эту хмарь в душе на свои женские дни, но они закончились, а хмарь так и осталась вместе с тем напряжением, которое принесла Сола. Она считала дни. Одиннадцать. Через одиннадцать дней она покинет долину и отправится в тот страшный и далёкий мир, который так пугал её. Но там был Конда. Он сказал, что не оставит её, и его спина была как нагретая солнцем скала.
Она ждала его, он приходил, и она целовала его яростно и отчаянно, так, что он тоже начинал отвечать ей жестокими, страстными поцелуями. Её тело болело от того, как она набрасывалась на него, и каждый вечер она ждала его снова.
– Я посмотрел на их отметки глубин, – сказал Воло, сидя у очага. – Капитан Эрлант подтвердил мои расчеты. Мы можем нагрузить «Фидиндо» уже в затоне. Река поднимается почти на три па. Она уже поднялась настолько, что мы спокойно пройдём даже с наибольшей осадкой. Конда, ты слышишь?
– Слышу.
– Конда, одумайся!
– Я бы послал тебя к чёрту, но ты мой брат.
– Послушай, Конда. Не лишай её возможности жить обычной, привычной жизнью. Дай ей выбор. Ради меня, слышишь? Ради меня, дружище. Просто скажи ей, что она может выбрать и передумать. Пообещай мне.
– Ладно. Обещаю. Обещаю, Воло! Я понимаю, о чём ты говоришь.
Вечером он позвал Аяну наверх, в малую мастерскую.
– Аяна, мы освободили вчера твою летнюю спальню. Осталось пять дней до отплытия, завтра мы будем носить мешки в трюм. Этот станок надо подвинуть. Можно?
– Хорошо.
– Я подвину.
Покрывало слетело со станка, и Аяна всплеснула руками, развернулась и метнулась по лестнице, и в незашнурованных сапогах кинулась к воротам и дальше, из двора. Она добежала, задыхаясь, и поднялась в комнату.
– Тили... – рыдала она. – Тили!
В малой мастерской Конда озадаченно смотрел на пёстрый, почти дотканный новенький керио, закреплённый на станке, и ничего, совершенно ничегошеньки не понимал.
– Он шевелится. Он первый раз пошевелился, когда я сидела у тебя. Это было так странно, что я испугалась, потом обрадовалась, а потом растрогалась.
– Сколько... Подожди, давно шевелится?
– Я привезла его с болот, – сказала Тили. – Уже больше половины срока. Я боялась, что он будет большой, но он маленький, и живот у меня маленький. Сола говорит, всё хорошо. Один раз у меня шла кровь, но она посмотрела и сказала, что он в безопасности. Она сказала, так иногда случается.
– Я думала, у тебя женские дни, – вздохнула Аяна. – Я слепая.
– Нет. Просто ты смотрела в другую сторону, – рассмеялась Тили. – Ничего. Я уже почти привыкла к этому его запаху.
– Тили, я уезжаю с ним.
Глаза Тили округлились.
– Айи, ты с ума сошла? Я думала, он остаётся!
– Он их навигатор. Тот, кто указывает путь. Тили, я думала, он может научить кого-то, но он показал эти устройства, которые висят у него по всей каюте, журналы, карты и всё прочее. Помнишь все эти длинные и сложные формулы, которые Миир расписывал в учебном дворе с арем Даром? У Конды есть прибор для того, чтобы по звёздам определять, где находится корабль, и устройство для решения этих задач – самое простое, что в нём есть. Это невероятно сложно. Я пыталась понять, но я не могу. Он не может остаться. Его люди без него не вернутся домой.
