Новые плетения я продолжала заучивать, хотя магию изучать без практики особого смысла не имело, а практиковать в доме Белочкина я не рисковала. Не был он приспособлен для тех, кто во время изучения плетений может что-то наплести не так и поджечь/заморозить/превратить в труху/прорастить/развеять — в зависимости от того, что изучает маг и к чему у него есть склонность. Пусть руки и чесались почти постоянно опробовать что-то новое, но я лишь повторяла ранее изученное, и то — под прикрытием Мефодия Всеславовича. Слишком уж велика опасность была себя выдать: настоящая Ксиу не только не была оборотнем, но и не имела склонности к магии. Конечно, что-то можно было оправдать срабатыванием артефакта, но лишь что-то.
В библиотеке и застал меня Белочкин, влетевший туда с необыкновенно радостным видом.
— Ну что ж, Ксения Ивановна, — довольно заявил он, — сразу после Перунова дня и начнём вас экзаменовать.
Ксения Ивановна — это они так трансформировали имя Ксиу в более привычное русскому уху. Я не возражала, всё равно имя было не моё. Но против переноса экзаменов на после Перунова дня возражала, да ещё как, но сказать ничего не успела.
— Российские законы изучаете? — удивился Белочкин. — К чему такой красивой юной деве законы чужого государства?
— Кто знает…
— Остаться желаете, — понятливо кивнул он. — Запал наш Борис Павлович в сердечко?
Я сильно сомневалась, что настоявшая Ксиу испытывала хоть какую-то сердечную склонность к Ли Си Цыну, но вряд ли её когда-нибудь об этом спросят, поэтому разуверять Белочкина не стала, но и подтверждать тоже, а восторженно залепетала на интересующую меня тему:
— Арсений Петрович, я вам так признательна за беспокойство, но почему так долго? Я могу сдать экзамен хоть завтра.
— Так Коляда же скоро, Ксения Ивановна…
— Коляда?
— Празднуем возвращение солнышка. День хоть на воробьиный скок, а прибывает, Ксения Ивановна. Кто ж работать в такое время будет? Гости, балы, колядки. Колядки — это, конечно, больше для детей, но иной раз даже студиозусы балуются. Напялят на себя этакую страшную звериную харю да тулуп шерстью наружу и ходят людей пугают, зло отгоняют.
Белочкин приставил руки к голове, словно диковинные рога, и зарычал, показывая, как пугают студиозусы честной народ. За дверью раздалось хихиканье его сыновей, я тоже не удержалась от смеха, столь потешно он выглядел.
— Уверяю вас, Ксения Ивановна, вам будет интересно. Приглашение на пару балов я вам обеспечу.
— А там будет господин Ли Си Цын? — оживилась я, понадеявшись получить хоть какие-то сведения из первых рук о Волкове и его поисках.
— Что вы, Ксения Ивановна, Борис Павлович на такие несерьёзные мероприятия не ходит, — огорчённо сказал Белочкин, окончательно убедившись в моей безответной любви к Ли Си Цыну. — Наверное, потому и спутницу жизни себе до сих пор не нашёл. А ведь такой солидный господин, мечта любой женщины… А хотите, мы к нему с визитом сходим?
Он подмигнул, явно предлагая разработать план по захвату лисицынского сердца.
— Господин Ли Си Цын сказал, чтобы я не возвращалась в его дом, пока не сдам экзамены, — трагическим голосом напомнила я.
Подозреваю, требование это он выдвинул не столько потому, что опасался, что я изучу ещё парочку плетений в его доме, сколько потому, что настоящая Ксиу никуда не делась и всё так же продолжала его донимать, падая в обморок при каждом удобном случае. Две Ксиу на одного лиса выходило уже явный перебор, пусть даже этот лис был столь силён магически и столь внушителен внешне. Как мне кажется, он бы и одну непременно уже сплавил, не будь у него необходимости прикрывать мою легенду.
— Нет уж, не нужны мне балы, я лучше ещё позанимаюсь. Или книжки почитаю.
Я вздохнула как можно тяжелее.
— Девочка моя, не переживайте так, — расстроился Белочкин. — Придумаем что-нибудь. Вот хоть на обед его пригласим, не отвертится. Пусть посмотрит, каких успехов вы достигли. Как думаете, а?
Я с энтузиазмом поддержала это предложение, хотя и подозревала, что Ли Си Цын под любым благовидным предлогом откажется от визита, тем более что речь шла об обеде. Кормили у Белочкина не сказать чтобы плохо, но куда скромнее, чем у Ли Си Цына. Хуже того, в честь меня время от времени пытались готовить какие-то китайские блюда. Не знаю, насколько они получались аутентичными, но я поняла одно — китайскую кухню я не люблю совершенно, поэтому постоянно твердила, что не надо ориентироваться на мой вкус, мне и русская очень нравится. Похоже, Белочкины тоже не были в восторге от китайской, потому что попытки разнообразить меню в стиле настоявшей родины Ксиу в конце концов сошли на нет.
Оказалось, я зря сомневалась, что Ли Си Цын примет приглашение. Пусть он из своего дома выходил крайне редко, но ради обеда у Белочкина сделал исключение. Хозяева так обрадовались, что не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться: не балует Ли Си Цын визитами своих знакомых. Время обеда пока не наступило, и Белочкины засуетились, то и дело выскакивая из гостиной и стараясь оставить нас наедине. Получалось это плохо, поскольку то один, то второй отпрыск семьи вламывался в гостиную в самый неподходящий момент, а именно: как только я открывала рот, чтобы узнать новости.
Казалось, с того времени, что я видела песцовского дядюшку в последний раз, он стал ещё грузнее, двигался пусть уверенно, но тяжело. Каждый шаг чувствовался не только посторонними, но и им самим. Поэтому он как добрался до кресла, так и замер в нём с блаженным выражением лица, которое хозяевами дома было отнесено на мой счёт. Я же скромно устроилась рядом с ним на стуле.
— Борис Павлович, тот страшный офицер, что напугал меня в вашем доме, он вам больше не угрожал? — наконец попыталась я как можно более обтекаемее узнать то, что меня волновало.
— Он? Мне? Угрожал? — презрительно фыркнул Ли Си Цын.
И наконец активировал полог тишины. Но совсем простенький, почти такой, как я использовала. Я даже разочарованно вздохнула, когда это обнаружила. Но Ли Си Цын, хоть и понял причину моего расстройства, тем не менее не сделал ничего, чтобы меня обрадовать.
— Елизавета Дмитриевна, почему вы тянете время? — буркнул он. — Мне уже надоело терпеть в своём доме эту дуру. Мы договаривались, что вы сдаёте экзамены и уезжаете.
— Ваш знакомый посчитал, что чем лучше я сдам экзамены, тем больше у меня надежд покорить ваше сердце.
— Что за чушь?
— Я так и думала, что вам нравятся не слишком умные девушки, — не удержалась я. — Но ничего не поделаешь. После Перунова дня все предметы сдаю и уезжаю от вас с разбитым сердцем и без надежды на взаимность.
— Дошутитесь, Елизавета Дмитриевна, — фыркнул он. — До того, что я решу, что одна официальная жена куда удобнее, чем постоянно непонятно зачем присылаемые китайские девы.
— Как это непонятно за чем? За лисятами, — парировала я и быстро перевела опасный разговор на другую тему: — Так что там с Волковым?
— Уехал. — Нахмурился Ли Си Цын. — оставил пару артефактов вблизи моего дома, и уехал.
— Вы их того? — я покрутила руками, словно выжимала бельё. — Уничтожили?
— Зачем? Я сделал вид, что ничего не заметил. Моськин их ежедневно проверяет, пусть уверится, что всё идёт, как они хотят.
— А куда он уехал, не знаете?
— Почему не знаю? В Царсколевск, с заездом в Ильинск. Письмо я получил от Фаины Алексеевны, слёзное такое письмо о нелёгкой судьбе любящей бабушки, чья внучка неправильно её поняла и пропала. И теперь бабушка ночей не спит, о внучке беспокоясь, и обещает вернувшему беглянку круглую сумму и клановую помощь. Любую. С учётом того, что целители у Рысьиных лучшие, предложение более чем заманчивое.
В гостиную влетел Белочкин, убедился, что мы мирно беседуем, и тут же вылетел, словно его дёрнули за рукав и утащили за дверь. Подслушивать у них не выйдет, но подглядывать никто не запретил, а значит, надо показать, что разговор вовсю идёт на приятные мне темы. Но получилось лишь жалко улыбаться, показывая, как я рада, что со мной разговаривает предмет моих девичьих грёз.
