— Что вы собираетесь делать с Ксандером и Хантером? — спрашиваю я Лейну.
— Как только появится свободное время, мы соберем необходимые доказательства и снова проголосуем, — говорит Лейна. — Решать будут люди.
Я вижу, как на площади деревенские жители и фермеры собирают свои камни. Из корыт медленно вытекает вода.
…
Подозрения, холодные и тягучие, как зимний дождь, уже поползли по деревне. Фермеры и деревенские жители вовсю перешептываются друг с другом. Помогал ли кто-то Хантеру отключать неподвижных? Много ли было известно Кассии о том, что Ксандер уничтожает лекарство?
Деревенские старейшины решают держать Хантера и Ксандера взаперти, пока не соберут доказательств. Следующее голосование решит их судьбу.
Я разрываюсь на три части, подобно звезде Окера. Я должна быть в лазарете с Каем. Я должна быть в тюрьме рядом с Ксандером. И я должна продолжать сортировать, разыскивая лекарство. Я могу лишь постараться заниматься всеми тремя одновременно и надеяться, что этих частей хватит, чтобы образовать нечто единое целое.
***
— Я хочу повидаться с Ксандером, — говорю я охраннику тюрьмы.
Хантер следит за мной, когда я прохожу мимо, и мне приходится остановиться. Кажется неправильным просто пройти мимо. Кроме того, мне бы хотелось поговорить с ним. Поэтому я поворачиваюсь к нему лицом и смотрю через прутья решетки. Его плечи гордо распрямлены, а руки, как всегда, разукрашены голубыми линиями. Я вспоминаю, как он крушил пробирки в Каверне. Он выглядит достаточно сильным, чтобы проломить эти решетки, думаю я. Потом я осознаю, что вся его сила давно ушла, — он выглядит сломленным, таким я не видела его даже в Каньоне, когда умерла Сара.
— Хантер, — как можно мягче произношу я, — я просто хочу знать. Это ты отключал Кая каждый раз?
Он кивает.
— Только его?
— Нет, — отвечает он. — Я отключал и других. Просто Кая единственного навещали достаточно часто, чтобы заметить неладное.
— Как ты проходил мимо врачей? — спрашиваю я.
— Ночью это было сделать проще всего, — говорит Хантер. Я вспоминаю, как ему приходилось выслеживать и убивать, и скрываться в Каньоне, чтобы выжить, и я представляю, какой игрушкой были для него лазарет и деревня. Но тогда, оставшись в одиночестве средь бела дня, в нем что-то оборвалось.
— Почему Кай? — спрашиваю я. — Вы же вместе выбирались из ущелья. Я думала, вы хорошо понимали друг друга.
— Я должен был быть справедливым, — отвечает Хантер. — Я не мог отключать всех, а Кая отделить от общей массы.
Позади меня открывается дверь, впуская свет. Я поворачиваю голову. Зашла Анна, но она пока остается вне поля зрения Хантера. Она хочет послушать.
— Хантер, некоторые из них умерли. — Я хочу подтолкнуть его к ответу, заставить сказать, почему он это сделал.
Хантер вытягивает руки. Интересно, как часто он обновляет рисунки, чтобы сохранять цвета настолько яркими. — Люди обычно умирают, если нет хорошего лекарства для их исцеления, — говорит Хантер.
Вот теперь до меня доходит. — Сара. Ты не смог достать лекарство для нее.
Руки Хантера сжимаются в кулаки. — Все мы — Общество, Восстание, даже люди в этой деревне — делаем все возможное, чтобы помочь пациентам из Общества. Но Саре не помог никто.
Он прав. Никто, кроме самого Хантера, и пальцем не пошевелил, и это не спасло ее.
— Даже если мы найдем лекарство, что тогда? — говорит Хантер. — Все уйдут в Иные Земли. И так уже многие ушли.
Анна подходит ближе, и Хантер замечает ее. — Да, многие, — соглашается она.
На его глаза наворачиваются слезы, он опускает голову и, рыдая, произносит. — Мне очень жаль.
— Я знаю, — говорит она ему.
Я ничем не могу помочь, поэтому оставляю их и иду к Ксандеру.
***
— Ты оставила Кая одного в лазарете, — говорит Ксандер, — ты уверена, что это безопасно?
— Там врачи и охрана, и Элай не отойдет от него ни на шаг.
— Ты веришь Элаю? — спрашивает Ксандер. — Так же, как доверилась Хантеру? — В голосе Ксандера звучит непривычная резкость.
— Я скоро вернусь к нему, — говорю я. — Просто нужно было увидеться с тобой. Я постараюсь выяснить, какое лекарство хотел найти Окер. У тебя есть какие-нибудь идеи на этот счет?
— Нет. Он не сказал мне, но я думаю, что это было растение. Он взял те же самые инструменты, с помощью которых мы собирали луковицы.
— А когда он изменил свое мнение насчет лекарства? — спрашиваю я. — Когда он решил, что камассия не годится?
— Во время голосования, — говорит Ксандер. — Там что-то произошло, что заставило его изменить свое мнение.
— И ты не знаешь, что это.
— Я думаю, это из-за тебя, — говорит мне Ксандер. — Ты говорила, что у тебя такое чувство, будто ты что-то упускаешь, и это вроде связано с цветами.
Я качаю головой. Чем это могло помочь Океру? Я лезу в карман, чтобы убедиться, что бумага матери все еще там. Она на месте, так же как и микрокарта, и маленький камушек. Интересно, у меня по-прежнему есть право голоса?
— Одиноко, — говорит Ксандер.
— Что именно? — спрашиваю я его. Он имеет в виду, что в лаборатории сейчас одиноко, потому что Окер мертв?
— Умирать, — объясняет Ксандер. — Даже если кто-то находится рядом, ты все равно умираешь в полном одиночестве.
— Да, это одиноко, — соглашаюсь я.
— Да и все остальное тоже. Даже с тобой мне бывает одиноко. Никогда не думал, что это возможно.
Я не знаю, что сказать. Мы стоим и смотрим друг на друга, печальными, ищущими взглядами. — Прости,— наконец говорю я, но он качает головой. Я упустила подходящий момент, — что бы он ни хотел сказать, я не услышала то, на что он надеялся.
***
Свет, струящийся через окна лазарета, слабый и серый. Лицо Кая такое спокойное, отсутствующее.
Раствор аккуратно перетекает в его вены. Они с Ксандером оба в ловушке, и я обязана найти способ освободить их.
Но я понятия не имею, как это сделать.
Я снова просматриваю списки, в сотый раз уж, наверно. Все остальные трудятся над воссозданием лекарства Окера из камассии. Я думаю, Окер был прав, а мы все ошибались. Сортировщики, фармацевты — что-то важное ускользает от нас всех.
Как же я устала.
Однажды мне захотелось поглядеть, как наводнение затопляет каньон: стоять и наблюдать всю картину с обрыва, на дрожащей, но безопасной земле. Я бы хотела услышать, как ломаются деревья, и видеть, как вода поднимается все выше, думала я, но с такого места, где она не смогла бы достать меня.
