до срока не хочет.
Елица боялась запутаться. Пойти не туда, не отыскать здесь материнской усыпальницы, которую отец справил для неё — достойную княгини. Пусть и пожелала она упокоиться на родной земле, а не подле Велеборска. Но наитие смутное вело её незримо. Нет, всё здесь так же, как и в Яви, хоть и другое как будто — не заблудиться. И вот уже она пошла чуть впереди, а Леден лишь доверился ей, ступая следом, не отпуская руки её. Только на миг она остановилась, призадумавшись — показалось, тропинка не туда свернула — а после дальше пошла. Всё верно ведь. Там, где в Яви направо надо идти, в Нави — налево вовсе.
Курган матери не отличался здесь от других, хоть в Яви был выше значительно. А тут — чуть больше, чем в рост человеческий, поросший густой травой, обмытый дождями до покатости болотной кочки. И тут всё открыл Нижний мир, как должно: смерть всех уравнивает, какую бы насыпь над прахом ни устроили люди, здесь она будет ровно такой, как у остальных. Неведомо как Елица сумела узнать курган, но она пришла к нему почти не сомневаясь, и остановилась подле, чуть задрав голову к его вершине.
И как ни хотелось оставить руку в ладони Ледена, а пришлось разорвать соприкосновение.
— Будь здесь. Не ходи за мной.
— Я должен видеть тебя, — настоял княжич, вновь поймав за кончики пальцев.
— Тогда просто не подходи близко.
Елица мягко высвободилась, прошла ещё вперёд, к самому подножию пологого холма, обогнула его, дойдя до той стороны, с которой был засыпанный землёй вход. Конечно же, внутрь она попасть не сможет, но может позвать матушку и надеяться, что она откликнется.
— Я почти не знала тебя, — тихо заговорила Елица, прикладывая ладонь к мохнатому, колючему от сухой травы боку кургана. — Но я прошу помочь мне. Мне больше некуда идти. Я не знаю других дорог, кроме той, что привела меня сюда. К тебе. За последними ответами.
Елица опустилась на колени, скользя рукой вниз по сухим стебелькам, словно по щетине, не зная, что ещё сказать. С чего она вообще решила, что сумеет встретиться с матерью здесь? Может, и не захочет та показываться… Здесь вообще может случиться всё: это совсем другой мир, чуждый живым, враждебный. И страшно было осознавать, что и правда — идти-то больше некуда. Спросить не у кого.
— Встань, — велел спокойный и твёрдый голос.
И как ни мало в нём было материнской ласки и заботы, а всё равно Елица узнала его тут же. Встала, медленно поворачиваясь — и сердце словно замерло, перестав биться. Оставались в памяти до сего дня только смутные обрывки образов, связанные с Милиславой. И теперь волнительно так было увидеть её воочию. Будто в минувшее вернуться.
Мать стояла позади, и тонкая светлая — то ли белая, то ли бледно-голубая — рубаха обрисовывала мягко изгибы её тела. Оставалось только подивиться, как были они с Елицей похожи, словно в водную гладь, едва колышущуюся, она взглянула. Милислава оглядела её в ответ, и брови её тёмные вскинулись на миг.
— Как мечтала тебя взрослой увидеть. Думала, не суждено… — по губам её бледным пробежала слабая улыбка. — Только плохо, что здесь это случилось. Нельзя тебе долго здесь быть. Ты больше, чем другие, подвластна Нави. Жива твоя желаннее для неё.
Елица шагнула было навстречу ей, да как будто в завесу тугую ударилась: ближе не подступиться. Она вскинула руку — хотя бы так дотянуться: близко ведь совсем. Махнула — и сквозь фигуру матери её ладонь прошла, ничего не ощутив — только разве что лёгкий ветер, как дыхание.
— Я долго сюда шла. Петляла. И я хочу услышать от тебя, что с Сердцем Лады сталось. Забрал ли его отец? Или то просто выдумки? — Елица вздохнула тяжко, каждое движение груди становилось всё сдавленней, будто груз какой на ней висел. — Не только моя жизнь исковеркана. Но и чужие жизни. Многие. Из-за него.
Милислава покачала головой, и лицо её стало словно ещё бледнее. Опустились уголки губ, залегла между бровей морщинка слабая.
— Я не знала до смерти многого. Не знала ничего, так же как и ты. Потому что воля Богов нам, неразумным, неподвластна. Но теперь знаю, — она пошла медленно вкруг Елицы, оглядывая её с интересом, скорее, сторонним, чем с участием родного человека. — Я забрала Сердце. Но только не по своей воле. Но, верно, по воле Лады. Матери Матерей. Я пришла на её капище вместе с Борилой, когда в Остёрске меня настигла беда. Когда Светояр отказался от меня, а Любогнева захотела, чтобы меня не стало. Я хотела унять боль, я хотела отомстить. Но Борила просто хотел, чтобы я была рядом с ним. И позвал Сновиду, жрицу Макоши, чтобы она привязана меня к нему. Чтобы я забыла Светояра.
— Но как так случилось, что Сердце покинуло Остёрске земли? — Елица обхватила себя руками за плечи, чувствуя, что просто замерзает. И хватит ли сил выслушать то, что матушка пожелает ей сказать?
— Я была тяжела от Светояра. И Лада осенила меня своей милостью, дала защиту, — Милислава помолчала, горько усмехнувшись. — И наказала Светояра за опрометчивость. Наверное, всё должно было сложиться по-другому. Но сложилось так, что Сердце больше не вернулось к остёрцам. Потому как ошибок своих Светояр не осознал.
— Так где оно теперь? Если соединилось с тобой?
Милислава остановилась, наконец, взглянула чуть искоса.
— Лада — мать. А в ком сердце матери?
Елица ни на миг не задумалась, что можно на это ответить.
— В ребёнке, — и тут же вздрогнула от догадки ясной. — Что же это? Сердце не здесь, не в твоём кургане?
— Сердце матери в ребёнке, ты права, — спокойно продолжила матушка. — Сердце Лады — в ребёнке, рождённом от любви.
— Получается… — Елица тряхнула головой. — Получается, Отрад был Сердцем?
Милислава кивнула плавно.
— Он не был Сердцем. Но оно было в нём.
— Но, коль он умер… Где же теперь?..
— Теперь ты хранишь его. Ты тоже моё дитя.
Елица хмыкнула невольно. Как такое вообще быть может? Разве достойна она того, чтобы Сердце Лады в себе носить?
— Я родилась не от любви. Ведь отец приворожил тебя. А это не настоящая любовь. Разве не так?
— Я любила Борилу, —
