таком расстоянии. Дочка снилась каждую ночь. И разлука становилась невыносимой.
Орлех тоже торопил в путь. Жениться ему приспичило.
Вот уж чудеса чудесные!
Его никто не отговаривал, а то вдруг передумает ещё. А второй раз такого чуда ещё лет сто ждать.
Ворон в путь готов. Орлех в путь готов. Настя в путь готова.
А Кайл время тянет, бродит по замку отцовскому, бледный, словно призрак. Иногда казалось, что он не прочь остаться здесь навсегда.
* * *
Наутро после похорон Лаисы Эл, едва проснувшись, отправился на погост.
Поникшую фигурку Ланы в рассветных лучах солнца заприметил издали. Наверное, вовсе не спала, мелюзга.
Бедная девочка… Как тяжело терять в первый раз!
Она, конечно, сирота. Но мать-то свою толком не помнит. А вот Лаиса была её единственной родной душой в этом мире. И как принять эту утрату?
Эл коснулся её плеча. Она глянула исподлобья. Глаза, понятное дело, на мокром месте. Прижалась к нему доверчиво. Всхлипнула.
Ворон погладил её по голове. Молча. Самому слова в такие минуты всегда казались лишними. А ведь они с ней — два сапога пара.
Так они и стояли, обнявшись. Каждый думал о своём, а выходило, что об одном и том же.
* * *
Странно, ещё совсем недавно этот человек был для неё чужим. Казался опасным, лживым, злым, как и все остальные. Она привыкла не верить никому, кроме бабушки. Она привыкла быть одиночкой.
А теперь вот не мыслит и дня без этих надёжных рук, без этих понимающих глаз, без его добрых насмешек, без его небрежной заботы.
Как удивительно, что его присутствие согревает сильнее, чем лучи восходящего солнца, согревает даже здесь, на ледяном ветру, у холодных памятных камней.
Как славно, что даже теперь, когда в сердце чернильная тьма горя и безысходности, рядом с ним Лана не боится своего одиночества.
Теперь у неё есть Эливерт, а у Эливерта есть она.
И вместе они сильнее любой беды!
— Лана…
Девочка вздрогнула в его руках, словно предчувствовала, о чём речь пойдёт.
И Ворон, казалось, с трудом заставил себя произнести то, что хотел:
— Я возвращаюсь в Кирлию. Меня ждёт дочь.
Сразу стало пусто и холодно.
И одна единственная злая мысль мелькнула в голове — вспыхнула и угасла, как искорка: «Дурочка! Никого у тебя не осталось. Никого!»
Лана отстранилась, кивнула, проглотив комок слёз, застрявший в горле.
Эливерт посмотрел вдаль — море лениво перекатывало серебряные воды, чайки парили в небесах, солнце золотило облака.
— Я ночью думал о тебе и… обо всём…
Лана смотрела себе под ноги, закусив губу, чтобы не разрыдаться в голос.
Он замолчал.
Потом решительно продолжил:
— Поедем со мной! Я не могу остаться. Но и тебя я не брошу, Лана! Я больше не хочу разлук. Ну? — Эл сжал её плечи, заглянул в обескураженное лицо. — Поехали? Знаешь, Граю говорит, из меня неплохой отец вышел. Вот и проверишь!
— Нет! — она замотала головой, стирая непрошеные слёзы. — Не буду я проверять!
И Эл осёкся на полуслове.
— Я и так знаю, что это правда! — вымученно улыбнулась девчонка. — А Граю… она…
Эливерт глубоко вздохнул — отлегло от сердца.
— Поладишь с ней, не сомневайся! Будет у тебя младшая сестрица…
* * *
Настя не очень удивилась решению Эливерта. Точнее, вовсе не удивилась. После всего, что случилось… Настя, как и Ворон, иного варианта просто не видела.
Кайл недоумённо пожал плечами — ему казалось, разумнее девочку оставить здесь, в Эруарде. Отсюда её никто не выгонит: накормят, оденут, присмотрят, воспитают. Но советы полукровка давать поостерегся, не его это дело — пусть Ворон сам разбирается.
Орлех фыркнул насмешливо: дескать, давай-давай, одной чужой сиротки мало!
А Эливерт на всё это сказал:
— Спасибо хозяйке за гостеприимство, но пора и честь знать! Давайте-ка домой!
Вот тут Кайл и выдал:
— Может быть, ещё хоть на недельку останемся? Куда так спешить?
Эливерт посмотрел на него в упор, моргнул удивлённо, и твёрдо добавил:
— Я дочь уже третий месяц не вижу! Как хочешь, рыцарь… Я тебе указывать не могу. Но мы с Ланой и Орлехом уезжаем утром.
И отправился в дорогу собираться.
Дело было в Каминном зале. Кайл покосился на Рыжую.
— Может, в самом деле, ещё погостим? А то… когда потом вернёмся на Побережье? Пусть едут без нас.
Настя поднялась из-за стола, усмехнулась невесело:
— Так, может, ты здесь насовсем останешься?
И, не дожидаясь ответа, ушла прочь.
* * *
Чуть погодя Кайл отыскал Настю на замковой стене. Подошёл, обнял сзади, полюбовался, как гулявший на равнине ветер гладит нежной рукой курчавые пряди вереска.
Наконец, заговорил:
— Дэини, ну, что с тобой? Я же просто спросил…
— Давай вернёмся домой! — дрогнувшим голосом произнесла Настя.
Она обернулась, и полукровка разглядел горькие слёзы отчаяния в её изумрудных глазах.
— Я боюсь, Кайл! Я прошу тебя! Умоляю! Уедем, пока ещё можно! Мне кажется, этот замок тебя уже не отпустит…
— Что ты говоришь? — хмыкнул он, но вышло несколько фальшиво. — Я могу уехать отсюда хоть сегодня, если захочу.
Кайл отвернулся к морю, помолчал.
И добавил тихо:
— Только я не хочу…
[1] В греческой мифологии нимфа, влюблённая в Одиссея, несколько лет удерживала героя на своём острове, не отпуская домой, к жене.
Настя спустилась по лестнице, толкнула тяжёлую дверь и обомлела…
Двор устилал пушистый ковёр снега. Все камни укрыло белое сверкающее одеяло.
Светлые Небеса! Разве бывает снег летом? Даже здесь, на Побережье, в это сложно поверить.
Всё ясно — они так долго не решались уехать, что наступила зима!
— Кайл! — громко позвала Настя, но мужа нигде не было.
И никого не было. Заснеженный двор был пуст и безмолвен, словно уснул, укутавшись в снежное одеяло.
Пугающее безмолвие. И только снег сыпал, и сыпал, и сыпал, погребая замок в россыпи своего серебра.
Странно, снег идёт. Но почему-то совсем не холодно. И даже босые ноги не мёрзнут, проваливаясь в белоснежный мех, устилающий древние камни.
— Кайл!
Звонкое эхо её голоса отзвенело и угасло в безмолвии этого странного утра.
Настя бродила по узким переулочкам меж стылых камней, в мёртвой тишине. Искала, искала, искала… И не могла найти.
Сердце забилось встревоженно, сжалось от страшного предчувствия.
«Неужели я его потеряла?»
И тут она увидела его. Он шёл по двору и держал за руку стройную высокую даму.
«Проклятущая Келэйя! Она опять за своё…» — с горечью подумала Дэини, чувствуя, как от возмущения и обиды закипает кровь.
