— Я думал, он никогда ее не отпустит, — вмешался Курт. — Я говорил тебе…
— Дай сказать Тамаре. — Холодный взгляд голубых глаз скользнул по высокому вороту ее бирюзового свитера.
Дэниэл побледнел.
Курт, казалось, тоже обратил внимание на ее шею.
— Тэмми, бог мой, он…
— Не может быть! Вы оба сошли с ума!
— Покажи мне, дорогая, — мягко сказал Дэниэл.
Тамара тряхнула волосами и глубоко вздохнула.
— Хорошо. Но прежде я бы хотела кое-что объяснить. Маркгванд прекрасно осведомлен о том, что вы о нем думаете. Полагаю, что вчерашняя встреча на катке была не чем иным, как стремлением передать тебе своего рода послание. А заключается оно в следующем: отступись. Не похоже, чтобы он шутил.
Затем Тамара взяла двумя пальцами ворот свитера и потянула вниз, демонстрируя кровоподтек, оставшийся на шее.
Дэниэл от удивления открыл рот.
— Смотрите вы оба. Никаких отметин от зубов. Только, скажем так, след от поцелуя. Я позволила ему сделать это, чтобы вы поняли, какой эта встреча была для меня неожиданностью и в каком нервном состоянии я постоянно нахожусь. Из-за бессонницы и вашей опеки я чувствую себя будто сижу на горячих углях.
Дэниэл наклонился ближе и принялся внимательно изучать синяк. Удовлетворив свое любопытство, он выпрямился и положил руку Тамаре на плечо.
— Он не обидел тебя, родная моя?
По лицу Тамары скользнула и быстро исчезла мимолетная улыбка.
— Обидел? — Курт ударил кулаком по столу. — Да ей дорога каждая минута той встречи. — Он гневно взглянул в ее сторону. — Ты не понимаешь, что могло случиться?
— Конечно понимаю, Кертис. Он мог перегрызть мне артерию, выпить всю кровь и оставить умирать прямо на льду с двумя дырками в шее!
— Если бы я его не спугнул, — добавил он.
— Не подтасовывай факты, Курт. Это он тебя напугал. Если помнишь, ты тряс меня так, что чуть голова не отвалилась. Если бы Маркгванд не вмешался, я бы сегодня пришла на работу с повязкой на шее.
Курт замолк под испепеляющим взглядом Дэниэла.
— Говоришь, он тебя защитил? — перевел он взгляд на Тамару. Она кивнула. — Хм…
— А еще, — Тамара вошла в раж, — Маркгванд вырвал из рук Курта распятие и даже не обжег ладони, или что там должно было с ним случиться. Это что-то доказывает?
— Да-а… — У Курта было выражение лица обиженного ребенка. — Доказывает, что на вампиров не действуют религиозные символы.
У Тамары глаза полезли на лоб, когда она услышала, как Дэниэл прошептал: «Интересно…» Ей казалось, что она единственная из присутствующих в кабинете находится в здравом рассудке.
— Знаю, ты думаешь, мы преувеличиваем, Тэм, — обратился он к ней, — но я настоятельно прошу тебя больше не выходить из дому ночью.
— Я буду ходить туда, куда захочу, — рассвирепев, процедила она сквозь зубы. — Мне двадцать шесть лет. Если это безумие не прекратится, я… — Тамара сделала паузу, чтобы добиться нужного эффекта, — уйду из дома.
— Тэм, не…
— Ты сам меня заставляешь, Дэниэл. Если я еще раз увижу, что вы следите за мной, я так и поступлю. — Тамара почувствовала, что к горлу подкатывает ком. — А сейчас я еду домой. Спокойной ночи, — произнесла она уже более мягко, посмотрев на растерянное лицо опекуна.
Ее крик разбудил его раньше обычного. Эрик зажмурился, напрягая и так плотно сжатые веки, словно это помогало ему сосредоточиться. Просыпаясь до заката, он чувствовал себя гак же, как люди после вечеринки с обильными возлияниями, затянувшейся на всю ночь. Все его мысли были сфокусированы на Тамаре. Эрик хотел помочь ей справиться с болью. Если ему удастся облегчить ей муки сознания, она почувствует себя лучше, бессонница может отступить, хотя Эрик был не очень в этом уверен. Случай был, несомненно, уникальным.
Он услышал напряженный шепот.
Где ты, Эрик? Почему не приходишь? Мне одиноко. Ты мне нужен.
Сконцентрировав всю мысленную энергию, Эрик послал мощный луч, пронзающий время и пространство.
Я здесь, Тамара.
Я тебя не вижу!
Ответ пришел мгновенно. Эрик в очередной раз удивился, как тонко она чувствовала его, как быстро читала мысли.
Я рядом. Я скоро приду к тебе, моя любовь. А сейчас тебе надо отдохнуть. Не зови меня больше в своих снах. Я все знаю и найду тебя.
Ответа не последовало. Эрик ощущал невероятное напряжение, он так хотел помочь Тамаре, но сейчас он больше ничего не мог сделать.
Солнце еще не зашло. Он не видел, но чувствовал это. Свет забирал все его силы. Немного помедлив, Эрик встал и подошел к камину, чтобы разжечь потухшее пламя. Затем он взял длинную каминную спичку и зажег три масляные лампы, стоящие в разных местах комнаты. В воздухе появился аромат вишни. Пламя осветило старинные ковры на полу, картины в массивных позолоченных рамах, мебель красного дерева. Однако жилище Эрика больше походило на склеп. Он медленно опустился в резное антикварное кресло-качалку и позволил себе расслабиться. Опустив голову на подушку, Эрик протянул руку и не глядя нажал кнопку на пульте. Тяжелые веки опустились, комнату наполнили звуки музыки.
На губах заиграла улыбка, знакомая мелодия возвращала Эрика в далекое прошлое, будила воспоминания.
Он был на выступлении молодого Амадея в Париже, кажется, в 1775 году. Сколько лет прошло. Тогда Эрик был очарован им. Обычный семнадцатилетний мальчик с благоговением относился к таланту другого, всего двумя годами старше его самого. Эрик еще несколько дней после концерта находился в плену этого высокого чувства и постоянно говорил об этом матери, пока она не устала его слушать. Он довел Жаклин до того, что она почти влюбилась в человека, которого никогда не видела, и на следующий концерт они пошли вместе. Сестра хотела своими глазами увидеть, что же так впечатлило брата.
— Он весьма хорош собой, — сказала она, элегантно помахивая веером. — Но я видела и лучше.
Эрик улыбнулся, вспомнив эту сцену в многолюдном фойе. Сестра оценивала не талант музыканта, а только его внешность. Он заметил, как она с интересом смотрит на худощавого молодого человека в толпе поклонников, которого она, вероятно, сочла «лучше».
Эрик подавил вздох. Смерть гения в тридцать пять лет, в самом рассвете творческих сил, стала для него страшным ударом. Позже он много думал о том, так ли это драматично? Сам Эрик тоже умер в тридцать пять, но совсем другой смертью. Гибель даровала ему вечную жизнь. Взвесив все, он пришел к выводу, что судьба Моцарта была менее трагична. Смерть была к нему благосклоннее, не обрекла на вечное одиночество. В такие минуты Эрик думал, что было бы лучше, если бы Роланд опоздал и казнь свершилась.
