— Сколько ж вы выпили, кадет Арос? — голос мастера кажется мне растерянным.
Я не отвечаю, еще немного борюсь с собой, но потом плюю на все это дело. Почти упав вперед, я тянусь непослушными руками к шее куратора.
— Донесите меня, пожалуйста, — язык тоже слушается все хуже.
Да что это со мной?
Я чувствую, как начинаю клониться набок, а теплые руки меня придерживают, укачивают. Наверное, я засыпаю.
— Мари? Мари?!
Мне уже все равно, дайте только поспать, пожалуйста, больше ничего не нужно.
Но поспать мне не дают. Сначала опускают на холодные камни, от чего я ежусь, но встать даже не думаю. Мне хорошо и на холодном.
Потом совсем рядом зажигается свет. Краем сознания я отмечаю, что это, наверное, мастер желает осветить нам дорогу. Хотя дорогу куда, если мне и тут хорошо?
— Вот … — куратор беспрестанно повторяет непечатные выражения, которые раньше мои уши не слышали. Я хочу попросить его прекратить выражаться в моем присутствии, но не могу. В конце концов, тяжело мне что ли послушать?
Сильные пальцы больно надавливают мне на челюсть, заставляя рот открыться, в горло льется какая-то мерзкая, горькая жидкость. Я хочу откашляться, выплюнуть ее, но у меня не получается сделать даже это.
На мгновение мне кажется, что я сейчас захлебнусь, но в тот же момент пытка прекращается. Меня приподнимают, прислоняют спиной к чему-то твердому и теплому. Мои руки начинают разминать, щипать, даже подносить ко рту и дышать на них. Интересно, зачем все это?
Я чувствую, как мне трут виски и скулы, шею и ключицы. А потом я ощущаю ее. Острую боль. Конечности скручивает мощной судорогой, я не могу сдержать крик. Да, я даже могу заорать. Меня колотит, я бьюсь в конвульсиях, но меня крепко держат, не давая поранить себя об острые камни. Позвоночник опасно выгибается, так, что я, клянусь, слышу хруст, голова опрокидывается назад. Мне кажется, мое тело сейчас сломается, судорога изломает кости, порвет жилы, и в руках мастера останется истрепанная кукла, вместо меня. Хаган Ирэ прижимает меня к своей груди, не церемонясь, давя мне на грудь сильными ладонями. От этого чуть легче позвоночнику, но легкие почти готовы превратиться в две лепешки. Я уверена, что умру.
Сколько длится этот ужас, не знаю. Когда боль отпускает, я замолкаю и в изнеможении откидываюсь назад. Мое горло сорвано, а мышцы болят, как после десятичасовой практики по физподготовке.
Теплая рука убирает волосы с моего влажного от пота лба. Мне холодно, и я плотнее прижимаюсь спиной к единственному теплому месту, что ощущаю рядом — к могучей груди Хагана Ирэ. Руки обхватывают меня уже не крепко, а, скорее, бережно, и я инстинктивно впиваюсь пальцами в его запястья, прижимаю их крепче, чтобы не замерзнуть окончательно. Я чувствую, как над ухом свистит облегченный вздох, а потом волос касается легкий поцелуй.
— Поздравляю со вторым днем рождения, кадет Арос, — голос мастера сейчас хрипловатый, напряженный. — Вы только что избежали смерти от одного из самых сильных ядов — Черной Пантеры.
9
Я надеюсь, что она отключится, не выдержит болевого шока, но девчонка, к моему удивлению, сильнее, чем выглядит. Ее ломает так, как и должно ломать, когда твое нутро выжигает самым страшным ядом, подыхающим и бьющимся в агонии от противоядия.
Стираю капли пота с ее висков и вижу перед собой не зарвавшуюся дурочку, а обычную девчонку, которая всеми силами цепляется за свою жизнь. Заслужила ли она это? Знаю, как никто, что травят и за меньшее. Думаю, кадет Арос терроризировала половину обитателей корпуса, а вторую, пожалуй, и вовсе не замечала. И я не уверен даже, что из этого ужаснее для неугодных кадетов — открытое презрение или отношение, как к пустому месту. Но почему же сейчас? Что изменилось в этом году?
«В этом году появился ты», — проносится в голове неожиданная мысль.
Тряхнул головой, задевая черные волосы кадета Арос, тело которой, вроде бы уже перестало сотрясаться от судорог. В этом году здесь появился не только я, и именно на этом и нужно сосредоточиться.
— Итак, давайте сначала, — Хаган Ирэ протискивается между каменными сводами узкого прохода в скале. Это дается ему нелегко, в особенности с дополнительным грузом в виде меня. — Врагов у вас нет, ведете вы себя образцово и травить вас не за что. Так?
От пережитого стресса и общей усталости организма я еще слишком слаба, чтобы говорить. Но я делаю над собой усилие.
— Да, все верно, — я прижимаюсь к полковнику плотнее, уткнувшись носом в его плечо.
Сейчас точно отключусь.
— А как же тот молодой человек, которого вы так грубо отправили восвояси?
Ну, зачем он заставляет меня напрягать мозги прямо сейчас?
— Не знаю, о ком вы, — бормочу я.
Вдруг мою тонкую одежду пронзает ледяной ветер и я, поежившись, лезу обниматься к куратору в поисках тепла.
— Нет, кадет, — меня достаточно резко отстраняют, от чего кажется, что я осталась один на один с этим сумасшедшим ветром. — Здесь вы сами. Я не смогу вас нести дальше.
Я с трудом разлепляю глаза, оглядываюсь. Мы только что выбрались из прохода на территорию Кадетского Корпуса, поэтому, чтобы попасть в свою комнату, нужно преодолеть тот непростой путь, которым я убегала из Крепости. Только сейчас, после отравления, ноги не идут, что уж говорить о прыжках. Живое воображение мигом рисует, как я срываюсь вниз со стены, лечу, а потом ломаю себе спину о камни, крошу череп. Нет. На сегодняшний вечер лимит опасностей, которые я могу выдержать, исчерпан.
Я еще не до конца осознаю, что со мной произошло, но понимаю четко: не будь со мной рядом мастера Ирэ, я бы умерла. Мои однокурсники решили бы, что я пьяна, дотащили бы меня до комнаты, уложили спать и не догадались бы позвать кого-нибудь. И я бы умерла, даже не успев понять этого.
Еще я понимаю, что добраться до своей кровати без помощи полковника я не имею и шанса. А значит, мне придется остаться здесь. И только от одной этой мысли мое сердце начинает биться в конвульсиях. В пещере — темный силуэт. И он пугает меня больше, чем мое несостоявшееся умерщвление сильнейшим ядом.
— Я не смогу пройти там, — я обхватываю себя за плечи, чтобы унять подступающий к горлу страх. — А если останусь здесь — замерзну. Тогда вы пожалеете, что зря потратили на мое спасение свои силы и противоядие. Вы, кстати, что — всегда носите его с собой?
— Да уж, приходится, — произносит куратор, рассматривая меня. — Меня пытались отравить пятьдесят три раза. Чтобы выжить, я должен быть всегда наготове.
От полученной информации я даже перестаю дрожать:
— Пятьдесят три?! С ума сойти!
— Что вас удивляет, кадет? — в темноте не разглядишь точно, но я уверена, что Хаган Ирэ сейчас вскинул свою бровь, пересеченную тонким шрамом. — Я часто мешаю разным людям, так что мысль о моей смерти закономерно приходит в их головы.
— Просто я думала, что самым действенным способом покушения на вас должно было бы стать огнестрельное оружие…
— Сто восемьдесят четыре.
— …или нож, на крайний случай.
— Девяносто семь.
— Ого! — теперь я искренне восхищаюсь. — Как же вы живы до сих пор?
— Иногда сам задаюсь тем же вопросом, — качает головой полковник.
Мы еще немного стоим молча. Хаган Ирэ отдыхает, прислонившись к камням, и, очевидно, размышляет, что делать с проблемной мной дальше. А я просто стараюсь не замерзнуть и не уснуть.
— Мари, а что там внизу? — то, что он назвал меня сокращенным именем, смущает меня, поэтому на вопрос я отвечаю не сразу.
— Скала и старое крыло Крепости. Оно сразу за нашим, но ниже на несколько ярусов, — старательно припоминаю я. — Мы туда не ходим, там все рушится. Ребята пробираются сверху по нему, когда покидают Крепость.
— Скажи, а ты смогла бы держаться за меня, пока я спущу нас вниз?
— Мастер, — я удивленно смотрю на куратора. — Я очень постараюсь.
