Как же она могла ему навредить?
Терять Юории было нечего. Когда мужчина в очередной раз приложил свою пятерню к ее спине, Юория охнула и заплакала, изогнувшись так сильно, как позволяла ей ее природная гибкость. Она знала, как соблазнительно выглядит, и чувствовала его взгляд на обнажившейся в разрезе платья спине. Некоторое время Коджо молчал и не прикасался к ней, а потом взял за плечи, но как-то аккуратнее, и помог переступить высокий порог. Там он разрешил ей снять повязку, сам не прикасаясь больше к ее лицу. Юория сделала это не сразу, сначала со всем пылом превратив свое лицо в скорбную и соблазнительную маску.
— Мне так больно, — прорыдала она по пар-оольски, не открывая глаз. — Смотри, меня пытали.
Будто бы смущаясь, Юория подняла юбку, сверкнув белым бедром, и у мужчины загорелись глаза при виде полоски обнаженной кожи над чулком. Она спустила чулок так, чтобы он увидел отвратительный красный след, и белозубая улыбка померкла. Похоже, моряк не любил крови, что было удивительно для такого дикаря. Юория была почти уверена, что вид раны его возбудит еще больше, как и любого жадного до чужой боли варвара, но вместо этого поймала сочувствующий взгляд.
— Кто тебя пытал? — спросил ее тюремщик.
Юория в ответ лишь заплакала горше. Некоторое время Коджо стоял и смотрел на нее, а потом вышел, не говоря больше ни слова. Сквозь слепленные влажные ресницы Юория хладнокровно наблюдала, как похоть и жалость боролись в нем, и то, что он хотел овладеть ею, эту жалость только подогревало, как и жалость подогревала желание обладать. Заигрывать с ним было как валяться в грязи, но ничего другого не оставалось: у этой свиньи где-то был спрятан жетон от ее пояса, и Юория намеревалась его достать. Она примерно прикинула, на что готова: возможно, ублажить его руками. Ртом — куда менее вероятно, но тоже приемлемо. В свое тело черная леди бы его пускать не стала, боясь понести темнокожее отродье, так что решила, что придется раздеть тюремщика иначе. В конце концов, Юории встречалось не так много мужчин, способных устоять перед ее чарами.
И когда этот грязный Коджо влюбится в нее, когда будет готов на коленях ползти к ней за лаской, когда станет вести себя как Вестер, вот тогда она сполна отомстит ему и за руку на ее ягодицах, и за тот болезненный щипок.
Юория огляделась, вытирая ставшие ненужными слезы. Она ожидала чего-то, принципиально отличающегося от того чулана, куда ее сначала швырнули по ошибке, но комната оказалась немногим лучше. Больше по размерам, пол был не таким грязным, сладкого смрада крови и специй в воздухе не висело, но в остальном это была дыра дырой. Вместо грязного стола здесь к стене были прибиты скамья и жесткие деревянные сидения, а вместо кровати — подвешен гамак крупного плетения. К его видавшим виды волокнам и прикасаться-то было противно. Юория нашла в углу кучу какого-то тряпья, с отвращением перебрала его. Как ни странно, тонкие одеяла оказались чистыми и ничем не пахли, и она набросила их на сиденья, чтобы не касаться засаленной поверхности отполированного чужими штанами дерева. И села поверх, ожидая.
.
Обед, который ей принесли чуть позднее, Юория без сожаления оставила крысам: никогда черная роза девяти земель не стала бы есть переваренные овощи со склизким мясом непонятного происхождения. И тогда, над этой полной мерзости миской, она все-таки дала волю рвущемуся наружу отчаянию. Все произошедшее навалилось на нее разом, и Юория завыла от безысходности. Не должна была она оказаться здесь! Не должна! Это было так нечестно!
Юория опустилась на колени и сложила руки в абсолютно чуждом ей молитвенном жесте.
— Дядя, — сказала она в пустоту. — Прошу тебя, забери меня отсюда. Я все сделаю, только приди и забери меня, пожалуйста! Я все поняла. Не оставляй меня здесь.
— Ты что, крышей поехала? — услышала она в ответ знакомый голос Вестера Вертерхарда, но сказанное так не вязалось с его обладателем, что Юории сначала почудилось, будто внезапно взявшийся ниоткуда муж — лишь обман ее воображения. Но когда она обернулась, Вестер и правда стоял в дверном проеме, живой, здоровый и, похоже, в хорошем настроении. Ее молодой муж выглядел не совсем как обычно: его блеклая одежда из тяжелой ткани сменилась тонкой серо-голубой рубашкой, похожей на ту, что носил моряк, только с рукавами. Длинные русые волосы были убраны почти как у Ренарда.
Вестер не делал попытки помочь ей, и Юория, еще недавно рыдавшая от обиды на судьбу, загорелась возмущением. Уверенная, что Вестера послал дядя ей на помощь, она набросилась на мужа с обвинениями:
— Да как ты смеешь? — выпалила она зло. — Ты забыл, с кем говоришь? А ну на колени и проси прощения! Нет, освободи меня! Там снаружи охранник — у него жетон от моего пояса. Надо его достать. Сделай это. Охранника убей.
Вместо того чтобы ринуться выполнять ее приказы, Вестер сначала остановился, аккуратно прикрывая за собой дверь, и потом неспешно приблизился к ней и остановился совсем рядом. Теперь Юория сидела у его ног, и этот момент был унизительным. Она вскочила, указывая ему на пол, но Вестер не шелохнулся, продолжая разглядывать ее заплаканное лицо.
— Тебя долго не было, — с волнением сказала она, не желая замечать очевидного. — Если знал, где я, почему не пришел раньше?
— Какая же мерзость, — проговорил Вестер с отвращением. — И я тебя боготворил. Сейчас меня от тебя тошнит.
Юория обхватила пальцами одной руки запястье другой, касаясь браслета. Сейчас он у нее взвоет! Ох, как взвоет!
Браслет на прикосновение не отозвался, и Юория с силой потерла металлическую поверхность. Вестер, проследив за ее жестом, улыбнулся куда живее, чем когда-либо улыбался в ее присутствии, и показал ей собственное запястье. На котором никакого браслета не было.
— Нам есть о чем поговорить, правда? — ласково спросил он ее, оттесняя к скамье. — Госпожа моя.
Юория сделала шаг назад, и еще, и еще, больше не поднимая глаз.
— Помогите! — взвизгнула она, но Вестер прошептал что-то, и крик застыл в ее горле бульканьем.
— Нет, сначала говорить буду я. — Он прошептал еще что-то, и из воздуха материализовалось уютное кресло. Юория в каком-то помутнении сделала к нему шаг, но Вестер опередил ее, со смехом развалившись на расшитом фетре. — На колени, — зло улыбнулся он.
8. Даор
— Зря ты так с Ингардом, — безразлично заметил Келлфер, подстраиваясь под широкий шаг Даора. — Не думаешь, что это было лишним? Они сейчас тыкаются в нас как слепые котята, ожидая спасения, и разрушая наш авторитет…
— С каких пор ты говоришь «мы», как заботливая мамочка о себе и своем чаде? — усмехнулся Даор.
Келлфер хмыкнул.
— Мы все в одной лодке.
— Вы все в одной лодке, — заметил Даор. — Думаешь, я боюсь пользоваться портальным окном?
— Отчего ж тогда не уходишь? — Келлфер махнул слугам, подметавшим дорожку, и они испарились, лишь только заметив его жест. — Они ведь и к тебе полезут за защитой. А ты не любишь возиться со слепыми котятами, насколько мне известно.
— Беспокоишься за меня? — иронично поднял бровь герцог. — Благодарю тебя. Думаю, я вполне смогу оградить себя от любого назойливого общества.
— Ты действительно хочешь остаться в Приюте? — удивленно переспросил Келлфер.
— Пока да, — ответил Даор. — Вы без меня не справитесь.
— Да ты широкой души человек.
Даор посмотрел на друга. Келлфер явно был в хорошем настроении, куда более солнечном, чем мог бы быть после их последнего разговора. И пусть лицо его оставалось холодным, герцог видел искры ликования в зеленых как трава глазах. Келлфер шел быстро, по привычке спрятав руки за спину, и разве что не улыбался.
— Ты чем-то очень доволен.
— Думаю, я решил проблему с Келланом, — не стал скрывать причин своего ликования Келлфер.
— Как?
— Мне представился шанс, и я использовал его. Я только чуть подтолкнул сына к нужной мысли.
Даор был удивлен. Он не ожидал от Келлфера такой прыти, и тем более — что друг рискнет играть на поле сына, который был в этом куда сильнее своего отца. Влияние на разум считалось делом непростым, последние несколько сотен лет Келлферу давалось особенно сложно, и как Келлан мог пропустить такой удар, оставалось загадкой. Разве что Келлфер воспользовался секундами слабости Келлана во время попыток успокоить пострадавшего наставника.
