Он приручал меня, я его, и у нас это выходило недурно. Мы уже нуждались в обществе друг друга и тянулись навстречу, чтобы встретиться взглядом, обменяться парой слов или просто улыбнуться и увидеть ответную улыбку. Чтобы нами не двигало: любовь или простая человеческая симпатия — но мы стали близки, я это чувствовала! И вдруг это гадкое, это мерзкое, отвратительное сомнение… Нет, не сомнение! Эта вера в чужой навет. Он поверил так быстро, так безоглядно, будто и не прожил со мной бок о бок последние месяцы.
— Как же это всё…
Обняв себя за плечи, я подняла взор к потолку и мученически покривилась. И как же мне поверить ему, как ответить на чувства? Как открыться человеку, которому проще увидеть мою измену, чем заподозрить чужую подлость? Верно говорят, что других меряют своими мерками…
Дверь за моей спиной открылась. Я не увидела этого, но услышала негромкий звук шагов. Порывисто обернувшись, я воззрилась на Тальму. Она поклонилась мне.
— За вами прислал государь, ваша милость, — сказала она, глядя на меня с жалостью.
Протяжно вздохнув, я велела:
— Неси домашнее платье. Наряжаться не стану.
— Слушаюсь, ваша милость, — ответила моя верная служанка и поспешила исполнить приказание.
Я не стала прихорашиваться, посчитав это излишним. Просто сменила ночное одеяние на вечернее домашнее платье и направилась в покои государя, куда меня сопроводил один из его лакеев. В коридоре, конечно же, никого не было, кроме гвардейцев, застывших на своих постах.
— Прошу, ваша милость, — лакей согнулся в поклоне.
Я кивнула ему и вошла в открытую моим провожатым дверь.
— Доброй ночи, Ваше Величество, — произнесла я тускло, глядя мимо короля.
Он стоял у окна в той же одежде, в которой отправился со мною в театр, только фрак и был снят и небрежно брошен на спинку одного из кресел. Сейчас мне казалось, что эта поездка была лет сто назад. Даже не верилось, что всего несколько часов назад государь возмущался, стоя в отведенных мне покоях, а после жаловался Дренгу на список тезисов, которые я заготовила. Словно это было и не с нами вовсе… Словно не было жаркого спора в карете, а после сотен взглядов, пожиравших нас перед началом спектакля. Словно всё это было грезой, навеянной полночным сном.
Еще несколько часов назад я видела перед собой… своего мужчину. Да, своего! Он был моим, пусть мы и не познали плотской близости. А сейчас передо мной стоял незнакомый человек, мысли которого мне стали непонятны и чужды. Тот, кто готов был к тому, чтобы я «сдохла». Без разбирательств, без попытки понять, без сомнений и отказа верить тому, что видит. Предатель…
— Доброй ночи, Шанриз, — наконец, отозвался государь и обернулся.
Он не сдвинулся с места, стоял и смотрел на меня, а я чувствовала, как меня подводит самообладание. Подбородок задрожал, но я прикусила губу, чтобы так не позволить себе расплакаться от боли, раздиравшей меня, и от глубочайшей обиды, а еще от разочарования.
— Шанни…
И я отвернулась, более не в силах глядеть даже в его сторону.
— Позвольте мне уйти, государь, — глухо произнесла я, всё еще надеясь скрыть подступившие слезы.
Его шаги я слышала, но не обернулась, только вздрогнула, когда руки монарха легли мне на плечи. Поморщившись, я попыталась вывернуться, но король обнял меня и прижался лбом к затылку:
— Не отпущу, — с мукой произнес он. — Никогда.
— Вы поверили, — с дрожью в голосе ответила я и ощутила, как гнев, всё это время теплившийся, разгорается всё сильней. Он охватил саму мою душу, и я закричала: — Вы поверили!
— Не отпущу, — только и повторил монарх.
Слезы, столько сдерживаемые, наконец хлынули по моим щекам, я забилась, пытаясь вырваться, но объятья государя стали лишь сильней, а потом он рывком развернул меня и обхватил лицо ладонями. Жадный взгляд заметался по моему лицу, на миг задержался на губах, и монарх склонился. Его губы заскользили по скулам, по щекам, по подбородку, по глазам — король пил мои слезы.
Я перестала вырываться, опустила веки и стояла, терпеливо снося эту ласку. Гнев, только что клокотавший во мне, сменился безразличием. Я просто ждала, когда он отпустит меня. Не отпустил. Ладонь государя легла мне на талию, вторая на затылок, и моя голова оказалась прижата к его плечу.
— Прости, — негромко и хрипло произнес он.
— За что? — спросила я в ответ. — За то, что поверите кому угодно, лишь бы утвердиться в моем коварстве? Или же за то, что желали мне смерти?
— Проклятье, — тихо выругался государь. — Тебе не должны были этого рассказывать. Я бы не причинил…
Я покривилась. Мне не нужно было лгать, потому что я была у особняка моих родителей, когда приехал монарх. Я помнила его испытующий взгляд, а еще то, насколько ему было важно получить подтверждение, что мы с герцогом не были близки, что это и вправду похищение. Но он даже не задал вопроса, цела ли я? Он готов был отвести меня назад в особняк и устроить допрос. Обо мне позаботились Дренг, Гард и Нибо Ришем. Но не король…
— Шанни, — позвал государь, — милая моя, дорогая девочка… Любимая…
— Нет! — вскрикнула я и с силой оттолкнула венценосца. Мы замерли друг напротив друга. В его глазах появилось упрямство, в моих, наверное, тоже. Я сжала кулаки и ожесточенно мотнула головой: — Не лгите. Не лгите, Ваше Величество, вы не любите и не любили меня. Я всегда оставалась для вас дичью, и всё, что было важно, это не позволить другому охотнику завладеть вашей добычей.
— Ты сама не понимаешь, что говоришь, — мягко ответил король, но я вновь мотнула головой:
— Нет, — повторила я. — Я понимаю. Наконец, я всё отлично понимаю. Я была для вас непокоренной крепостью, и тем интересна. Но как только враг подошел к стенам бастиона, вы предали меня.
— Ваша милость, — тон короля стал жестче. — Не стоит…
— Но это так! — воскликнула я. — Как еще расценить вашу веру в мое вероломство? Разве же я давала повод? Разве же была ветреной, легкомысленно или в моих правилах кокетничать? И даже если бы я была к вам равнодушной, то не стала бы терять доверие из-за глупой интрижки, когда вы столько всего сделали для меня…
Государь шагнул ко мне и заглянул в глаза:
— А ты неравнодушна? Ты сказала, даже если бы была равнодушна… Значит, это не так?
— Еще несколько часов назад я бы ответила вам, что никогда не была к вам равнодушной. С первого дня, с того мгновения, когда встретилась с вами взглядом на аллее в парке моих родителей, я была поражена и впечатлена. После и вовсе увлеклась и среди летней ночи грезила о вас. Затем страдала от вашей холодности и молчания. Еще недавно мне было хорошо рядом с вами, я ощущала в вас родную мне душу, дорогого и близкого человека, а еще мужчину… своего мужчину…
— Шанни…
— Но с той минуты, как между мной и похитителями вы выбрали похитителей, я… Мне так больно, так обидно… — Я подняла голову, чтобы удержать новые слезы, уже повисшие на ресницах, выдохнула, а затем посмотрела на монарха и с неожиданным спокойствием повторила: — Вы предали меня, Ваше Величество.
Король накрыл мой рот ладонью, не позволив продолжить. Его глаза лихорадочно полыхнули.
— Теперь всё изменится, Шанриз. Всё будет иначе, клянусь. Завтра утром мы проснемся и увидим, что за окном рассвет, и от ночных кошмаров не осталось и следа. Ты увидишь, я обещаю…
Ответить я не успела, потому что в дверь постучались. Государь не обратил на стук внимания, он рывком прижал меня к себе, зарылся пальцами в волосы и, склонившись к уху, зашептал:
— Я научусь доверять, верь мне. Я сделаю тебя счастливейшей…
— Ваше Величество! Мой дорогой племянник!
Этот голос был столь неожиданным здесь и в эту минуту, что опешила не только я. Государь на миг сжал объятья сильней, а затем отстранился.
— Примите вашу тетушку, Ив, — потребовала герцогиня Аританская.
— Что ж, — государь посмотрел на дверь. — Оно и к лучшему. Входите, ваша светлость, — позволил он, а после указал мне на кресло. — Останьтесь.
