До этого письма Гу Юнь думал задержаться в Цзяннане еще на пару дней, чтобы после снова поговорить с Чан Гэном. Но Шэнь И настоятельно взывал к возвращению, у Гу Юня просто не было другого выбора. Маршал дважды прошелся по комнате, затем покинул ее, чтобы найти Чан Гэна.
Юноша занимался с мечом во внутреннем дворе поместья. Гу Юнь молчал стоял и наблюдал за Чан Гэном. Затем он развернулся и обнажил клинок, взятый с пояса Черного Орла, который не успел снять обмундирование. Ширина лезвия тяжелого меча соотносилась с шириной мужской ладони. Гу Юнь сжал меч так, будто в его руках оказалась перьевая метелка.
— Берегись!
Не успел он договорить, как его клинок со свистом разрезал холодный воздух, мелькнув прямо перед носом Чан Гэна. Юноша решительно поднял свой меч, защищаясь, и не отступил ни на шаг.
«Он многому научился, — подумал Гу Юнь. — В его руках заметно прибавилось силы».
Воспользовавшись давлением клинка Чан Гэна, маршал подпрыгнул, а его меч обрисовал в воздухе подобный полнолунию круг.
Чан Гэн не осмелился противостоять технике Гу Юня и немедленно сделал несколько шагов назад. Юноше не хватило опыта, чтобы защититься от тяжелого удара Гу Юня. Меч в руках маршала напоминал призрачный змеиный силуэт. В мгновение ока маршал сделал три режущих выпада. Чан Гэн держал меч перед грудью, отражая быстрые удары, но с каждым шагом он все ближе и ближе подбирался к стене, пока не оказался зажат в угол. Юноша высоко подпрыгнул и, стремясь взобраться повыше, наступил одной ногой на широкое лезвие меча Гу Юня.
Маршал похвалил Чан Гэна, но внезапно ослабил хватку на рукояти клинка. Чан Гэн тут же почувствовал, что теряет опору, и упал на землю. Затем Гу Юнь вновь крепко взял темный меч в руку и вытянул его, аккуратно нажав кончиком меча на плечо юноши, не успевшему подняться. По всему телу Чан Гэна пробежали мурашки от грозного вида темного клинка.
Гу Юнь улыбнулся, похлопал Чан Гэна по плечу кончиком меча, а затем бросил клинок обратно Черному Орлу, стоявшему за его спиной.
— Неплохо! Время прошло не впустую — ты усердно тренировался.
Чан Гэн потер слегка онемевшее запястье.
— Но я все еще не так хорош, как ифу.
— Ммм... — выдохнул Гу Юнь. — Да, действительно, ты сильно не дотягиваешь!
Чан Гэн ничего не ответил.
При обычных обстоятельствах разве он не должен был сначала сказать несколько слов похвалы, а только потом раздавать множество советов? Он сейчас что, использовал его, чтобы снова повыпендриваться?! Этот ифу вообще может вести себя благопристойно?!
— Если ты приедешь в лагерь на северо-западной границе, я смогу лично обучать тебя, — заверил его Гу Юнь.
Конечно же, он опять завел об этом разговор. Чан Гэн не смог сдержать смех.
Так странно. Когда этот человек действительно чего-то хотел, он был готов перепробовать все возможные и невозможные способы, рискнуть всем, чтобы в конце получить желаемое. Но когда такой человек начинает понимать, что ему это больше не нужно, то обязательно вскоре обнаружит это у порога.
— Как-то раз, в поместье Аньдинхоу, я задал вопрос своему наставнику. Когда ифу был молод, занимался фехтованием и боевыми искусствами в поместье. Как же ифу стал таким могущественным? Тогда наставник объяснил мне: зависит от того, сколько усилий человек готов потратить на обучение. Однако, чтобы обрести силу, подобную ифу, человек должен пройти через множество смертельно опасных поединков на поле боя. И уже не важно, кто будет твоим учителем.
Улыбка исчезла с лица Гу Юня.
— Ифу, — произнес Чан Гэн, — я все хорошо обдумал. Я все-таки хочу отправиться в путешествие и увидеть мир.
Гу Юнь нахмурился.
— Неужели небо и земля в столице и небо и земля на границах Великой Лян настолько разнятся? Что же еще ты хочешь увидеть? Тебе уже недостаточно Великой Лян? Хочешь отплыть в западные страны?
Похоже, эта парочка — отец и сын — решили схлестнуться вновь в словесном поединке. Черный Орел смирно стоял позади, не смея издать ни звука — высокий «небесный убийца» сжал пальцы на рукояти своего длинного клинка, притворяясь кучкой угля, той, что просто забыли вынести.
Чан Гэн не проронил ни слова и, встретившись взглядом с Гу Юнем, словно заглянул тому в душу. На мгновение ему захотелось извергнуть из себя все, что он подавлял до этих пор в своем сердце, однако быстро отказался от этой затеи. Достаточно было представить себе возможную реакцию Гу Юня на подобное... Юноша осознал, что Гу Юнь не сможет справиться с этим.
— Тебе не нужно ничего говорить, — предупредил его Гу Юнь. — Я не хочу знать, откуда у тебя взялись такие мысли. Завтра ты скажешь монаху, чтобы проваливал прочь. Ты же вернешься в столицу. Если не хочешь ехать на северо-запад — оставайся дома и не смей никуда уходить!
Чан Гэну очень хотелось выкрикнуть: «Поместье — не мой дом!»
Едва обидные слова коснулись его губ, как Чан Гэн поспешил закрыть свой рот и проглотить рвущиеся наружу слова. В глубине души Чан Гэн боялся, что его слова глубоко ранят сердце Гу Юня — пусть юноша и не знал, есть ли у Гу Юня сердце, способное ощутить эту боль.
— Ифу, — тихо сказал Чан Гэн. — Я потревожил тебя, и ты прибыл сюда с далекой северо-западной границы. Мне действительно очень жаль, но, если ты не хочешь говорить о причинах, я буду действовать только по своему усмотрению. Я сбежал однажды. Я могу сбежать во второй раз. Ты не сможешь присматривать за мной вечно, а охрана поместья не удержит меня.
Гу Юнь был в ярости. Его сердце всегда тянулось в поместье. Как бы сильно он не презирал идею вернуться в столицу — всегда думал о том, что ему наконец-то удастся вернуться домой. Этого дня он ждал с нетерпением.
Но сейчас он осознал, что в глазах Чан Гэна это место ничем не отличалось от тюрьмы.
— Поживем — увидим, — ответил Гу Юнь.
В очередной раз они расставались на дурной ноте.
Черный Орел немедленно последовал за Гу Юнем. Они не отошли далеко, но Гу Юня не волновало, слышит его Чан Гэн или нет.
— Завтра вы отправитесь не со мной, — холодно приказал маршал. — Отправляйтесь с Его Высочеством Четвертым Принцем в столицу и не позволяйте ему и шагу сделать из города!
— Вас понял, — отчеканил солдат.
Когда городские ворота охватывает пожар, рыбе в пруду приходится плохо [6]. И Черного Орла можно обдать лютым пламенем — пух и перья его обгорят, и он превратится в плешивого петуха. Вот досада...
Ранним утром на следующий день Гу Юнь, преисполненный гнева, покинул поместье господина Яо.
Он больше не разговаривал с Чан Гэном. Уже собираясь отправиться в путь, в конец растерявший совесть Аньдинхоу незаметно прокрался во двор и украл лежавшую на качелях бамбуковую флейту пятилетнего ребенка господина Яо.
Когда девочка проснулась и обнаружила, что ее флейта пропала, то весь день рыдала от горя.
Гу Юнь вернулся на границу гораздо быстрее, чем добирался в Цзяннань. И первое, что он произнес, когда приземлился:
— Приготовь лекарство.
Шэнь И спросил со строгим лицом:
— Ты до сих пор можешь слышать?
— Да, — ответил Гу Юнь. — Но это ненадолго. Если есть что-то важное, говори быстро.
Шэнь И достал несколько листов бумаги.
— Это признание Ша Сецзы [7]. Его никто не видел. Я лично допрашивал его и ждал, когда вернется маршал, чтобы принять решение.
Гу Юнь принялся читать признание, одним взглядом охватывая десять строк [8]. По пути к шатрам он внезапно остановился и скомкал бумагу в руке.
В эту секунду выражение его лица внушало неподдельный ужас.
Ша Сецзы вторгся на Шелковый Путь исключительно из-за его удачного расположения. Но его истинной целью была Лоулань. В его руках, стоит думать, была лоуланьская карта сокровищ, а «сокровищем», на удивление, оказалась шахта цзылюцзиня.
— Маршал, — приглушенным тоном обратился Шэнь И. — Это очень серьезное дело. Доложить о нем императорскому двору?
— Нет, — быстро ответил Гу Юнь.
Задумавшись, он спросил у Шэнь И:
