Слезы хлынули, как прорвавшаяся плотина, впервые за сотню лет горяча щеки. В моем сознании проносились обрывки снов и самые яркие воспоминания, связанные с Алексом: первая встреча, кофе у него на кухне, белая роза, которую он подарил мне перед походом в кино, прогулка по бульварам, первый поцелуй, медленный танец на дне рождения у Ильи и шутливое признание в любви в аптекарском стиле, наше отражение в зеркале в коридоре у Манюни, сегодняшнее утро. Ни за что на свете я бы от этого не отказалась: эти мгновения были самыми счастливыми за все мое более чем столетнее существование. Но как же больно от того, что все позади и уже никогда не повторится…
— Бетти, девочка моя! — Лидия оказалась рядом со всем незаметно и вот уже баюкает меня в объятиях — холодных, но заботливых. Ледяные пальцы гладят мои полыхающие щеки, стирая с них горячие слезы. Дыхание холодит мои волосы, студеные губы касаются виска.
— Мама, — сдавленно выдыхаю я, — прости меня.
— Полно, Бетти, полно. — Лидия успокаивающе гладит мои плечи.
— Мама, — отстранившись, я с отчаянием смотрю ей в глаза, — я хочу, чтобы все было по-прежнему, хочу вернуться в семью. Ты сделаешь это для меня?
Ладони Лидии стискивают меня чуть сильнее, я невольно морщусь и в душе закипает досада на хрупкое человеческое тело, которое так чувствительно к боли. Теперь, наверное, и синяк останется. Интересно, после превращения он сойдет или так и останется со мной на целую вечность? Отбросив спутанные волосы и опустив трикотажный джемпер на плечо, я подставляю шею под укус вечности и непонимающе поднимаю глаза на Лидию: почему она медлит?
— Ты уверена, Бетти? — Слова даются ей с трудом: зрачки уже затопила жажда, а искушение при виде кровеносной жилки у меня на шее, должно быть, слишком велико.
Я порывисто киваю:
— Да. — Голос кажется чужим — надломленным от непосильного горя, утратившим звонкость, постаревшим на целую тысячу лет. — Я хочу, чтобы это сделала ты. Прошу, мам.
Человеческая жизнь без Алекса мне не нужна. Все, что я умею, — это быть вампиром.
Клыки Лидии входят в горло двумя осиными укусами, и я на долгое мучительное мгновение проваливаюсь на сто лет назад — в день моего первого превращения.
Острая боль в шее заставляет закрыть глаза, лед, который стремительно разносится по венам, замораживает ток крови, сковывает сердце ледяным панцирем, заставляя замедлить стук, а когда я открываю глаза, с холодным удивлением понимаю, что мир вокруг изменился за какую-то долю минуты. Краски стали ярче, звуки — громче, запахи резче. Мое бледно-салатовое платье кажется малахитовым, громкий окрик возницы на соседней улице, кажется, раздается совсем рядом. Кислый запах щей, которые готовит прислуга, вызывает рвотный спазм в желудке. И в следующий миг меня едва не сбивает с ног опьяняющий, теплый, чуть сладковатый и прежде незнакомый аромат, который доносится отовсюду, просачивается сквозь каменные стены и деревянные полы, туманит разум и заставляет губы алчно приоткрыться…
Что-то идет не так. Вздрогнув, я распахиваю глаза: мое человеческое зрение не обострилось, звуки и запахи остались прежними. Лишь слышно вкрадчивое лакание, и жизнь по капле уходит из меня с каждым жадным глотком, который делает Лидия.
— Прекрати! — Я пытаюсь оттолкнуть ее, но не могу сдвинуть с места. Попробуй останови присосавшегося к жертве вампира! Неужели это конец? Я погибну от руки своей матери? — Эй, перестань! — Я вкладываю в удар кулаком все оставшиеся силы, но тщетно. — Ты что? — безнадежно шепчу я немеющими губами. — Мама, ты убиваешь меня.
Лидия на миг останавливается, не отнимая голодного рта от моей шеи.
— Это же я, твоя дочь… — Эти пять слов забирают последние силы, и я проваливаюсь в черную, лишенную красок, запахов и звуков пустоту.
Ветер ворошит кроны деревьев, пахнет спелой вишней и скошенной травой. Красивый дом с золотисто-розовым фасадом такого же цвета, как фасад Зимнего дворца в девятнадцатом веке, утопает в зелени. Откуда-то из леса доносится песня кукушки.
— Мама, мамочка! — Белокурая малышка заливисто смеется, отталкиваясь ногами от земли и взмывая на качелях к самому солнцу. — Смотри, как я умею!
Короткие хвостики перетянутые резинками, задорно разлетаются в стороны, щечки зарумянились, тронутые легким загаром ручонки с силой сжимают поручни. Отчаянная — вся в папу.
— Дашенька, не раскачивайся так сильно! — с тревогой прошу я.
— Ничего с ней не будет. — От твердого мужского голоса слабеют колени. Семь лет замужем, а с каждым годом влюбляюсь в мужа все больше. Подойдя сзади, Алекс обнимает меня за плечи. Я кладу голову ему на грудь, а его руки бережно гладят мой живот, который уже не скрывает просторная туника. Малыш, почувствовав прикосновение отца, принимается молотить ножкой.
— Футболист растет, — улыбается Алекс и обращается к пузожителю: — Сынок, потише там! Береги маму.
— Даша, Дашенька! — доносится голос Лидии. — Иди сюда, сказку тебе почитаю!
Лидия в соломенной шляпе с широкими полями сидит на скамейке под тенистой яблоней и с наслаждением обгрызает сочное яблоко. Рядом с ней лежит томик братьев Гримм. Даша спускается с качелей, бежит к ней и тянется к шляпе. Лидия с улыбкой снимает шляпу и торжественно водружает ее на голову девочки.
— Восхитительно! — одобряет отец, стоящий неподалеку у мангала с шашлыками и с улыбкой наблюдающий за женой и внучкой. Он изменился — кажется старше, взрослее.
— Не пора еще снимать? — Поцеловав меня в щеку, Алекс направляется к тестю.
Встав рядом, они кажутся ровесниками — обоим лет по тридцать. Только Алекс гладко выбрит, а у отца трехдневная щетина.
— Еще пара минут, и все, — докладывает отец.
Из-за забора доносятся голоса, и в калитку вваливаются гости: первым вбегает красивый мальчик лет десяти — копия Макса в этом возрасте, за ним идут Макс с Машей, потом бабушка Софья с каким-то незнакомым мужчиной, похожим на молодого профессора, на руках они несут близнецов-трехлеток, замыкает шествие Инна с высоким интересным брюнетом, в котором я узнаю известного певца. Ох, Инка, ничему тебя жизнь не научила — опять с музыкантом связалась!
— Вы вовремя! — Отец машет им рукой. — Шашлык готов. Давайте за стол!
Толпа родственников окружает большой деревянный стол, стоящий под навесом.
— А где Лиза? — доносится до меня голос Алекса.
— Лиза! Лиза! Лиза! — Хор голосов родственников нарастает, как приближающийся пчелиный рой. Внезапно мою шею пронзают два пчелиных укуса, и яркий солнечный день на даче взрывается черной, пульсирующей бездной.
