и не смогла. В их деревне сестра не помогала никому.
– Ты не хочешь рассказать им, что дети в безопасности? – спросила она, собираясь слезть с телеги, но Тильмар положил ей ладони на плечи и остановил.
– Нет, Гор сам расскажет. Пусть поостерегутся. И ты пока посиди. Я телегу к дому подгоню, нечего ноги бить.
– Я не хрустальная! – возмутилась Ярина уже всерьез. – Или ты сейчас же скажешь, чего боишься, или…
Тильмар усмехнулся и легонько погладил ее по волосам, не дав закончить.
– Не сердись, – попросил он. – Я обещал все рассказать? Я свои обещания держу. Завтра, как отъедем подальше, все узнаешь. А пока – потерпи. Я быстро. Утрясу все с ночлегом и заберу тебя. Только Орма отдам, его выкупают и накормят. Есть тут у меня одна знакомая.
– Я и сама могу…
– Ты устала, пусть о нем позаботятся.
Он достал корзинку и поспешил следом за ушедшим мужиком, скрывшись из виду, а Ярина нахохлилась. Обида жгла в груди пуще прежнего. Тильмар с кем угодно готов был откровенничать, но не с ней. Она совсем безмозглая для него, что ли?
– Дорога дальняя, госпожа? – добродушно спросил оставшийся на страже мужик. Он косился на нее украдкой, все больше вглядываясь в вечернюю синь.
– До Ольховника, – вздохнула Ярина и спросила из вежливости, видно же, что ему поговорить хотелось: – Кто-то важный должен приехать?
– Дык, сынок мой с обозом ушел две седмицы назад в Ракитник. Голубь надысь от купца нашего прилетел, должны были они возвертаться третьего дня, ан нет. Мы с ним, верите ли, госпожа, разругались вдрызг, чуть рыло я ему не начистил. Этот осел на двух копытах возьми и свали с купцом. А спина у него больная, как прихватит – не разогнуться. Вот думаю, не случилось ли чего. Мы такого друг другу наговорили, вспомнить страшно. Ссора ссорой, один ведь он у меня остался. Как подумаю, холодный пот прошибает. Я ему еще кричал вслед: «Чтоб тебя навьи взяли». Дурень! Как жить буду, ежели он не вернется?
Мужик говорил и говорил, выплескивая все, что накопилось в душе за эти дни, а у Ярины перед глазами стояла последняя улыбка Гора.
Она уже видела ее. Дважды. И каждый раз он шел на смерть, упрямо задвигая ее за спину. Сразу вспомнилось, как они с Тильмаром не давали ей шагу одной ступить, отмалчивались. А она все дулась, как мышь на крупу, обиду свою баюкала.
Ужас сдавил ледяными тисками.
А если она его больше не увидит? Никогда! Если все, что останется в памяти – обида и те слова несказанные. Теперь жить с этим, думать, вспоминать. Жалеть, отчаянно, до крика, что дурой такой была! Промолчала, когда нужно было вцепиться и заставить его выслушать.
Он ее от себя гнал, но что она сделала, чтобы остаться? Ладно, толку от нее никакого. Но Гор же и Тильмара спровадил, хотя сам еще не поправился. И помощь бы ему не помешала. Обереги эти… столько даже самые богатые купцы на телегу не навешивают. От чего он так ее защищал?
Ярина сжала пальцами виски.
Если она уедет сейчас, будет жалеть всю жизнь! С чем бы ни собирался столкнуться Гор, он теперь один. Раненый. Из дедушки воин плохой, и боится тот чего-то. Ярина беспомощно оглянулась на дома, за которыми скрылся Тильмар.
Они все решили за нее, а она тоже хороша, не воспротивилась. Теперь не убедишь вернуться. Заупрямься она, Тильмар перекинет через седло и увезет в Ольховник. Извинится, конечно, это он умеет. Отговорится тем, что ее хотел спасти. Но будет поздно!
Что-то должно произойти в лесной избушке. Что-то опасное, иначе бы ее не увозили с такой поспешностью, в телеге, увешанной оберегами в три ряда. Не петляли бы по топям.
За эти две луны ей не в первый раз приходилось решать второпях. Она не стала дожидаться, пока вернется Тильмар: одним прыжком оказалась в седле. Гнедой встал на дыбы, но Ярина успела пропихнуть ноги в стремена и вонзила шпоры в бока.
Перед глазами мелькнуло побелевшее лицо стражника ворот, прежде чем конь унес ее прочь. Обратно, на болота.
Ветер выл в ушах. Ярина прижалась к холке жеребца, пальцы намертво сжали уздечку.
Скорей, скорей!
Тильмар наездник в сто раз лучше, чем она, даже на дохлой кобылке догонит.
Она неслась по краю топей, но все равно безнадежно опаздывали. Конь был в мыле, на обратный путь такой бешеной скачкой его не хватит.
Почему она так спешит? Словно если не успеет вернуться до полуночи, случится непоправимое. А ведь не успеет! Слишком длинны окольные пути. Задумавшись, Ярина не смогла свернуть, и конь на полном скаку влетел в трясину. Спасли обереги на уздечке – в два прыжка пролетев воду, гнедой возмущенно заржал, петляя по прогалинам.
Ярина натянула повод, крепко прижалась ко взмыленной шее и зашептала:
– Тихо, тихо. Стой. Знать бы, как тебя зовут.
Спешившись, она беспомощно оглянулась: стояли они на чахлой кочке, а вокруг бурлила топь. Маслянистая вода казалась непроглядной – не переберешься через нее. Конь встревоженно фыркал, но больше не пытался вырваться. Его-то обереги спасут, не утонет, но попробуй – объясни!
– Времени нет! – Ярина в отчаянии кусала губы. – Скоро солнце сядет.
Опоздала!
Гор в опасности, а она тут мхом обрастает.
– Разве ворожейка не уехала? – проскрипело рядом. Да так внезапно, что Ярина чуть не рухнула в трясину, повиснув на поводе.
Гнедой недовольно мотнул головой и попятился. Нечисть ему не нравилась, хорошо хоть, не решил удрать. Вылезшая из бочага кикимора была старой, это ее Ярина встречала на топях, когда пришла в первый раз смотреть на погибшую Милаву.
– Хочу вернуться.
– Зачем? От нее все равно не спасешь, сил не хватит. – Кикимора протянула когтистую руку и отвела ей с виска волосы, обнажая тщательно спрятанные перышки.
Ярина дернулась назад и поспешно заправила их обратно, забыв спросить кто это – «она».
Ни к чему кому-то видеть такое. Дивья отметка не радовала, но сейчас не до этого.
– Мне нужно обратно, – выдохнула она решительно. – Я больше не властна над лесом, но я прошу. Помоги! Ты знаешь тайные тропы.
– Много моих сестер погибло, – ответила кикимора ровно. – И хозяин болот тоже.
– Да. Они защищали нас…
– Но ты освободила лес. – Нечисть не слушала, размышляла под нос. – В тебе наследие тех, кого я почитала друзьями. Я выполню твою просьбу, ворожейка. Но только одну. Будет тебе тропа. Я укажу ее, но пройти по ней ты должна сама. Сможешь – до полуночи вернешься в
